Беатрис с раздражением нажала на кнопку, отключая разговор. Она понимала, что все это не имеет отношения к ней лично. И все же чувствовала, что ее задвинули. Рикард был в стрессе, волновался за Юнгберга. Пришел в отдел и снова ушел. Это невозможно истолковать иначе, чем пренебрежение к ней. Хотя она была в полной готовности, и хотя по протоколу полагается ходить вдвоем. В гневе она сжала кулаки так, что ногти вонзились в ладони. Всю свою жизнь она осознанно работала над самооценкой — что уже само по себе примечательно, учитывая, что все складывалось вполне благополучно. Строго по плану. В Полицейской академии она стала звездой курса, потом ее высоко ценили в полиции общественного порядка, и вот сейчас она скоро станет опытным следователем с хорошими отзывами и множеством раскрытых дел. Дел, в которых она к тому же во многом внесла решающий вклад в ход следствия. За что Рикард не раз хвалил ее. А в Сёдертелье, куда ее временно откомандировали, ею так восхищались. И все же раз за разом возвращалась эта гнетущая тревога — а вдруг она не сможет соответствовать требованиям, не оправдает надежд? Чувство, что она скорее играет роль инспектора криминальной полиции, чем на деле является важным и равноправным членом команды. Она принялась нервно стучать на компьютере. Пролистывала фотографии пострадавших, присланные отделом судебно-медицинской экспертизы. Гренфорс. Четкие входные отверстия. Несколько попаданий в верхнюю часть туловища. В грудь, плечо и шею. Она прочла комментарии. Несколько ранений, несовместимых с жизнью. Легкие и аорта разорваны в клочки. Она покачала головой. Не самая чистая работа. Ощущение своей несостоятельности всегда преследовало ее. Ее никогда не устраивало быть вторым номером. Она редко позволяла себе насладиться успехом — ей постоянно требовалось новое подтверждение. Ничто не доставалось ей бесплатно. Напротив, она всегда училась больше и интенсивнее, чем однокурсники. Отбрасывала все, что отвлекало от учебы. И друзей, и вечеринки. И вовсе не потому, что она социофобка. Она любит вино и болтовню — однако у нее четкие приоритеты, и приходится выбирать. У нее есть цель — стать лучшей. Поднявшись, она посмотрела наружу через грязное окно полицейского управления. Несмотря на все, она осталась здесь — работать с отчетами. Хотя она стояла с шапкой и мобильным телефоном в руке, готовясь уговорить Рикарда взять ее с собой в квартиру де Нейдена. Ударив несколько раз по клавишам, она отправила протоколы допросов на адрес Линн. Ей-то Рикард, похоже, доверяет безгранично. Хотя на что ей протоколы допроса в SEB? Если она даже не смогла справиться с шифром. «Удачи». Все-таки на Линн она не может сердиться. Та ей ничего плохого не сделала. Скорее даже наоборот. Линн вела себя любезно, показывая неподдельный интерес к ее работе, — в тот единственный раз, когда они встречались, перед самым летом. Они оказались за одним столом на обеде после брифинга по IT-аспектам в криминалистике в полицейском управлении, где Линн была одним из докладчиков. Линн с любопытством расспрашивала Беатрис, чем та занимается, о ее учебе в Полицейской академии. Даже похвалила Беатрис за ту работу, которую та проделала, борясь с культурой мачо, пронизывавшей всю студенческую жизнь академии. Линн производила впечатление человека положительного. И все же что-то задевало Беатрис. Возможно, ее аура спокойной уверенности в себе, возникшая, по всей видимости, после ее вклада в расследование «кукольного убийства». Некий подход — «вы во мне нуждаетесь, и я могу диктовать свои условия». То, что недоступно обычным людям. Кроме того, Линн прекрасно выглядит, о чем, похоже, даже не задумывается. Или откровенно не интересуется. Едва заметный макияж, от которого она кажется такой естественной — и который, вероятно, накладывался очень долго и скрупулезно. К тому же она племянница Луизы — хотя, похоже, попала сюда за собственные заслуги. Заслуги, пока не приведшие ни к каким результатам. Рикард изо всех сил придерживал руль коленями, несясь на большой скорости по Уденгатан, одновременно пытаясь натянуть на себя бронежилет. В динамике звучал сигнал «занято» мобильного телефона Марии. Он снова покосился на ее сообщение: «Еду в квартиру де Нейдена. Ты приедешь туда?» Оно пришло в тот момент, когда он узнал от Севиньи, что Юнгберга в полицейском управлении нет, что он бесследно исчез. В худшем случае он в квартире де Нейдена. С предыдущего вечера. Не подавая никаких признаков жизни в течение пятнадцати часов. Наконец-то пришел слесарь. До техника-смотрителя дозвониться не удалось. Она оказалась одна в квартире де Нейдена. Никто не стоял над душой, не заглядывал ей через плечо. Не отвлекал болтовней. Только она и территория, которую предстояло обследовать. Тройные стеклопакеты эффективно гасили все звуки, доносившиеся с улицы Риддаргатан. Мария не ощущала угрызений совести оттого, что не сразу сообщила Рикарду о своем намерении. Так будет лучше. Она осторожно двигалась по пустой квартире. Рюкзак с оборудованием висел на плече. Слегка шуршал защитный костюм. Почему Юнгберг не опечатал квартиру? Или он даже не добрался сюда, а начал с квартиры Аландера? У нее не было времени это проверять, когда она не смогла до него дозвониться. Нужно как можно скорее разыскать отсутствующие мобильные телефоны и компьютер де Нейдена, если они лежат в одной из квартир. В шкафчиках в тренажерном зале SEB, где она побывала рано утром, оказалась только потная спортивная одежда. Подойдя к спальне, она замерла. Кровавое пятно на полу виднелось совершенно отчетливо. Она быстро отступила к двери, непослушными пальцами вытащила мобильный телефон, чтобы позвонить Рикарду. Но потом передумала. В квартире не слышно было ни звука. Ждать нельзя. Возможно, он лежит где-нибудь при смерти. Она остановилась и прислушалась. Снаружи завывал ветер. Мария осторожно двинулась вперед. В спальне было пусто. От нее коридор отходил к двери — вероятно, черному ходу. Там тоже пусто. Никакого тела. Никакого Юнгберга. Окровавленная бахрома ковра напоминала волокна мяса. Как будто пятно специально расположили здесь для тренировки студентов-криминалистов. След крови казался расположенным не там — никаких других признаков борьбы в комнате не наблюдалось. Вытащив из рюкзака оранжевые очки, она присела и нанесла на пятно флуоресцеин, который сразу же засветился, когда гемоглобин в крови вступил в реакцию с жидкостью. Но это вряд ли могло быть что-то иное, нежели кровь. Два волоса застряли на щетке, когда она провела ею рядом с пятном. Длинные и светлые. «Черт! — подумала Мария. — Они вполне могут принадлежать Юнгбергу». На покрывале кровати, словно оранжевые светящиеся точки, тоже виднелись следы крови. Звук раздался вполне отчетливо. Похолодев, она застыла, сидя на корточках. Осторожно огляделась, до предела напрягая слух. Ничего. Она ждала. Нащупала в кармане мобильный телефон. Звук послышался снова — совсем слабое царапанье. Словно кто-то скребся ногтями по твердой поверхности. Ее охватил страх. Она одна. Без оружия. Мария попыталась придать голосу твердость. — Полиция. Выходите! Со стороны батареи послышался легкий шорох. Потом снова царапанье. Никто не ответил и не вышел — однако что-то двигалось. Поднявшись, она крепко сжала в руке стальную рукоятку фонарика. Не совсем то же самое, что телескопическая дубинка, но лучше, чем ничего. Звук слышался неотчетливо. Из стены рядом с ней. Потом опять пропал. Она постучала рукояткой фонарика по стене. Металлический звук. Изнутри донесся глухой резонанс пустоты. Видимо, за обоями не обычный гипсокартон, а металлическая плита, за которой скрывается пустое пространство. Она ощупала рукой обои. Никаких щелей или неровностей. Как же вовнутрь поступает воздух? Царапанье прекратилось. Мария опустилась на колени. Приплюснутый ворс ковра. Что-то оставило на ковре едва заметный полукруглый след. Стена открывается. Она вскочила, принялась давить рукой на разные участки стены. Стена не пошевелилась. Быстрыми движениями она обыскала все пространство вокруг кровати, пошарила в ящиках прикроватного столика. Нигде никакой кнопки или пульта. Она остановилась. Сделала глубокий вдох. Постаралась сосредоточиться. Тишина. Словно из песочных часов тихо утекал песок. Действительно ли она что-то слышала? Затылок горел, когда она рылась среди подушек в изголовье кровати. Затычки для ушей и бутылочка со спреем от насморка упали на пол, но никакого пульта для открывания дверцы. Мария приподняла автопортрет де Нейдена на стене, так ничего и не найдя. Под влиянием фрустрации она стукнула по стене ногой, хотя понимала, что насилие бесполезно. Стальная стена не сдвинулась ни на миллиметр. В ярости она выдернула ящики тумбочки. И тут увидела ее. Кнопку. Вернее, передатчик на батарейке, прикрепленный скотчем внутри тумбочки. Рикард резко затормозил перед подъездом дома по Риддаргатан, 11. Марии нигде не видно. Машины Юнгберга тоже. Если он вообще здесь. В последний раз позвонив Эрику, который так и не появился в отделе, он выругался, обнаружив, что у того по-прежнему занято. У Рикарда не было времени ни объясняться с Беатрис, ни ждать ее. Раньше ему никогда не приходилось работать с ней в острой ситуации, хотя он и слышал о ней хорошие отзывы. Но он очень спешил. Нужно было срочно выезжать. Ни секунды промедления, вот и все. Он пытался заглянуть внутрь через стекло подъезда, потянул за ручку двери, потом отступил на пару шагов назад, беря разбег. Когда он уже приготовился выбить дверь ногой, она распахнулась сама, и маленький старичок замахал на него руками. Голос срывался на фальцет: — Нет, нет, нет! Вы что, спятили? Дверь — антикварная ценность! Мария разглядывала стену, медленно двигавшуюся наружу. Открывшись примерно на полметра, дверь остановилась. Зажегся свет. Мария сразу увидела Юнгберга. Связанный, не подающий признаков жизни, он лежал на полу под пиджаками и рубашками, рядком висевшими во встроенном шкафу. Мария упала на колени, нащупала висевший на поясе инструмент, мультитул, разрезала пластиковые ленты, убрала скотч и вытащила изо рта Юнгберга тряпку. Грудная клетка не двигалась, когда девушка приложила ухо к его губам. Выдыхаемый воздух не выходил. В ране на голове запеклась кровь, хотя поначалу кровь стекла на глаза и окрасила уголки глаз в жутковатый ржавый цвет. Однако проблема заключалась не в капиллярном кровотечении. А в недостатке кислорода. Юнгберг не дышал. Девушка сильно надавила на его грудную клетку, совершая ритмичные движения. Приложив губы к его губам, она ощутила привкус железа. Продолжала делать искусственное дыхание. Новый воздух и опять компрессия сердца. Руки болели. «Сколько времени прошло с тех пор, как затихло царапанье?» — подумала она. Не более минуты. Или больше? Только бы не оказалось слишком поздно. Раздался слабый кашель. Юнгберг дрогнул. С хрипом втянул воздух в легкие, стал хватать его ртом. Мария приложила пальцы к его шее и ощутила слабый пульс. Дыхание стабилизировалось. Она освободила его руки и ноги, перекатила его на бок, по-прежнему контролируя пальцами пульс. Услышала шум в прихожей и увидела, как в квартиру влетел Рикард с оружием в руках. Увидев их, Рикард замер на месте. Убрал пистолет в кобуру, положил руку на плечо Марии и присел на корточки рядом с ней. Облегчение накатило как волна. И она, и Юнгберг живы. — Какого черта ты тут делаешь одна? — Не дожидаясь ответа, он склонился над Юнгбергом. — Как он? Она сжала его руку. Все тело сотрясалось, когда напряжение отпустило. — Дыхание и пульс стабильны. Он жив, хотя это оказалось скорее волей случая, чем результатом ее усилий. Рикард обнял ее и поднялся. — Я вызову «Скорую». Глава 17 Тучи надвинулись буквально из ниоткуда. Приближался очередной дождь. Ждать дальше было невозможно, хотя асфальт на Юханнесгатан еще не подсох после прошлого ливня. Линн оттолкнулась и почувствовала, что сцепление колес с дорогой хорошее. Машин почти не было, и она прибавила скорость, летя под уклон. На душе тут же воцарился покой. Медитативное успокоение в стремительном движении. На каждое ее движение бедрами или пальцами ног лонгборд реагировал мгновенно. Широкие дуги охватывали обе полосы движения, подчиняясь собственному ритму. «Серфинг на асфальте», — успела она подумать, и тут на лицо ей упали первые капли. Черт. И правда, все как в серфинге. Долгие часы и даже дни ожидания нужных условий, нужной волны, а потом счастье продолжалось всего полминуты. Отдельные капли быстро перешли в настоящий ливень. Она спряталась в арке подъезда возле церкви Св. Юханнеса и посмотрела на часы на башне. Маргит Бустрём в дежурном отделении социальной службы должна быть на месте. Линн набрала номер. Они обещали сообщить, как дела. Хотя Линн пришлось на этом настаивать. Дождь по-прежнему лил, когда она двинулась дальше. Первые посетители службы уже направлялись в церковь, и с кирпично-красной часовни доносился ясный звон. Линн раздраженно помотала головой. Как кто-то может верить в Бога, который допускает, чтобы ребенок без всякой причины потерял своего отца? На мгновение ей захотелось зайти в церковь и призвать кого-нибудь к ответу. Никто не обращался ни в полицию, ни в социальную службу в поисках девочки, найденной на мосту. Аманда оставалась во временной приемной семье. И — нет, Линн нельзя ее больше навещать, заявила ей специалист социальной службы. Эти слова отдались болью в сердце. Хотя Линн прекрасно понимала, что Аманде не на пользу, когда много разных людей приходят и уходят. Она подняла глаза к небу. Капли дождя падали на лицо. Три дня. Сколько времени пройдет, пока кто-то хватится девочки? Если такой человек вообще существует. Глубоко вздохнув, девушка уселась на каменную ограду церкви, закрыла лицо руками, ощущая на затылке холодные капли. Подступила тьма. Линн крепко вцепилась в холодный камень, но все равно падала — куда-то вглубь себя. На поверхность всплыли чувства из детства. Растерянность. Заброшенность. Ее мама, страстно увлеченная всем, кроме быта, любившая ее — но не успевавшая быть с ней. Все выходные и вечера, проведенные в одиночестве, когда мамы не было дома. Время, проведенное у кузин. У тети. Мама находилась где-то в другом месте — на конференциях, посвященных вопросам справедливости, на демонстрациях за мир, митингах против апартеида, на встречах феминистского движения. Важные вещи, разворачивавшиеся где-то там. Без Линн. Спрыгнув с каменной ограды, она медленно двинулась вперед, глядя под ноги. Лонгборд бил ее по ногам. Линн не чувствовала никакого настроения идти на обед — вернее, на ужин, который пообещал ей Саман, когда предложил поработать у него дома. Менее всего ей сейчас думалось о еде. Прикрыв лонгборд курткой, она постаралась подумать о чем-нибудь позитивном. По крайней мере, они нашли Юнгберга живым — это ей рассказал Рикард, когда она позвонила, чтобы узнать номер специалиста социальной службы. Хотя она не очень хорошо знала Юнгберга, он производил впечатление человека, распространявшего вокруг себя радость. Но она даже не успела заметить, что он пропал. Она растерянно огляделась. Спуск Ютас Бакке. Такого места просто не существует. Потом она увидела Самана, который махал ей, стоя посреди улицы. Спуск оказался коротеньким отрезком улицы, мощенным булыжником. Он круто уходил вниз, и заметить его можно было только стоя на нем. Линн еще не успела включиться и стояла, неловко опустив руки, когда Саман обнял ее в знак приветствия. Он кивнул в сторону хорошо сохранившегося дома XIX века. — Да, я живу в доме, принадлежащем банку, если тебя это удивило. У меня не такая уж и высокая зарплата. Как у тебя дела? Ты выглядишь так, как будто — как это называется? — как будто в воду опущенная. Вообще-то Линн была не из тех, кто легко раскрывается перед другими, скорее наоборот. Однако к Саману она мгновенно прониклась доверием. Он показался ей естественным и сердечным. Еще до того, как они вошли в охристо-желтый старинный дом, она рассказала ему об Аманде и происшествии на мосту. Квартирка оказалась маленькой, но обжитой и уютной. Саман сделал широкий жест, приглашая Линн войти. «С таким же успехом я могла бы подключиться к своему серверу KTИ», — подумала она про себя. Но ей больше нравилась идея плюхнуться на диван дома у Самана, чем сидеть одной в подавленном настроении у своего компьютера. — Перекусим, прежде чем начать? А поужинаем потом. Я достану пракс. Она взглянула на него с удивлением. Неужели она так плохо выглядит, что ей предлагают принять таблетки? — Можем потом выпить ливанского вина, когда хорошо поработаем. Если захочешь. Но попробуй вот это. Они курдские. Он протянул ей тарелку с зелеными рулетиками, блестевшими от оливкового масла.