Тщедушный, израненный, весь окровавленный мужчина лет тридцати пластом лежал на лавке в монастырской светлице. Он был в полузабытьи. Его обступили послушницы. Губы их беззвучно шептали молитву. Сюда быстро вошли Пелагея и Емилия. Настоятельница подошла к умирающему и взяла его за черную от запекшейся крови руку. — Кто ты? Как твое имя? Он вдруг очнулся и повернул голову так, что игуменья увидела его лицо. Худое, изможденное, с безумными глазами. Черные гнилые зубы делали его облик еще более устрашающим. — Шафьюиза?! — воскликнула пораженная Пелагея. — Ма… Матушка Пелагея, — пролепетал раненый, — я… я… И закашлялся. — Шафьюиза, мальчик мой! Воды, дайте ему воды! — Пелагея, казалось, была в шоке от увиденного. — Что случилось?! Окровавленный гость с трудом сделал несколько глотков и, тяжело дыша, продолжил: — Не сбивайте меня, матушка. Я должен успеть сказать… — Говори, говори, — попросила Пелагея и бросила взгляд на монахинь. — Откройте окна, ему нечем дышать. — Они идут сюда… Моджахеды идут сюда. Едут целой колонной, — теряя силы, стал рассказывать мужчина. Монахини пытались снять с него пропитанную кровью одежду. — Рубаху рвите, не жалейте! Воду, скорее воду и аптечку. Ему надо обработать раны, — вполголоса командовала Емилия. — Матушка, простите меня, я был с ними… Воевал. Долго терпел и притворялся… Но вчера услышал… Они хотят прийти именно сюда, в храм Маар Такла… Две монахини быстро разрезали длинную рубаху Шафьюизы и разорвали ее. То, что они увидели, заставило Пелагею содрогнуться, а одна послушница упала в обморок. Сломанные ребра парня торчали наружу, будто их кто-то выгнул, живот был изрезан крупными осколками снаряда. Оставалось только догадываться, как он сумел доползти до монастыря живым. — Шафьюиза, мальчик мой! Как же так? — По лицу Пелагеи катились слезы. Мужественный парень только улыбнулся: — В меня стреляли трижды, а мне удалось бежать. Но все решила мина. Главное, что я успел предупредить вас. А помните, как мы молились вместе? Ха ля ляхма дсунканан юмана Вущююкх лан хобэйн эйчана дап ахнан щуклан хайявин Ула тъалан лнисьюна, элля пасан мин бищя. Пелагея произносила слова молитвы вместе с мужчиной. — Я умираю, матушка. Умираю с чистым сердцем, — грустно улыбнулся Шафьюиза, но вдруг его лицо опять стало сосредоточенным, он как будто что-то вспомнил. — Еще одно! Самое важное! Они хотят забрать длань… длань Иоанна Крестителя… И это были последние слова подорвавшегося на мине беглеца. Глава 4 Спецназ возвращается 1 Она знала, что навлечет на себя гнев Господа. Но любовь свободна и жестока, и совладать со страстью к мусульманину-алавиту, поселившейся в сердце христианки, было выше ее сил. Пронзительная и безумная, страсть поразила девушку молниеносно, хотя до того она вела самый аскетический образ жизни. Любовь, которая сильнее веры, немыслима, и нет ей прощения. «Но лучше увидеть и умереть, чем существовать, а не жить…» — так думала та, которая всего три года назад приняла постриг и еще совсем недавно была готова не выходить за пределы монастыря никогда. Монахиня Феодосия. Круглая сирота, получившая воспитание в обители Святой Феклы (монастыре Маар Такла), была одной из самых прилежных учениц приюта и любимицей матушки Пелагеи. Чтобы не навлечь на себя гнев настоятельницы, молодая монахиня тщательно скрывала, для чего ходит в дальние пещеры горы Каламун. Но однажды наступил момент, когда скрывать что-либо стало глупо. За семь месяцев на монастырских харчах так поправиться невозможно. — Какое пятно на храм! Теперь людская молва оповестит о похождениях Феодосии всю округу, — сокрушалась настоятельница. Пелагея заперла молодую женщину в монастыре, запретив ей вообще куда-либо выходить до своего вердикта. Сначала игуменья справлялась с гневом, затем ее настигла апатия, а после накатила жалость… В конце концов Феодосия воспитывалась при монастыре, и если так случилось, то этот крест нести лично ей — матушке Пелагее. Время неумолимо шло вперед, и еще через два месяца своды одной из тайных пещер огласил детский плач. Ехать в госпиталь или больницу для родов Феодосия не хотела. Да и кто бы ей позволил? Узнают врачи, узнает вся Маалюля — позора не оберешься. Одна из монахинь Маар Такла, бывшая врач-акушер, умела принимать роды. Но судьба решила все по-своему. Роды были тяжкими и долгими. В какой-то момент повитуха поневоле объявила Пелагее, которая стояла рядом и ассистировала, что можно потерять и мать и ребенка… Пелагея, плюнув на все свои страхи, послала кого-то за скорой помощью, продолжая помогать акушерке. И все же недюжинный опыт женщины позволил спасти хотя бы малыша… — Мальчик! — воскликнула монахиня после первого крика новорожденного. — Мальчик! — повторила настоятельница. Ребенок родился здоровеньким и крепким. Но вот мать… Жить грешнице Феодосии оставалось считаные минуты. Закончилась исповедь и смолкли звуки молитвы «Сопряжения покаяния и причастия», а где-то вдали угадывался звук сирены уже бесполезной скорой помощи, когда умирающая Феодосия взяла Пелагею за руку. — Позаботься о нем, матушка. Обещай мне… Губы настоятельницы дрожали. Она смогла только утвердительно кивнуть головой. * * * — Вы в своем уме? — изумленно спрашивала приехавших врачей скорой помощи послушница у ворот. — Какие роды могут быть в монастыре? И это было чистейшей правдой. Монахиня Феодосия рожала не на территории монастыря, а в одной из пещер горного хребта. — Но нам позвонили! Сказали, что мы можем не успеть, — оправдывался врач. — И вы не успели! Уже ночь, и весь город спит! — продолжала возмущаться женщина-охранник. К ее чести, она действительно ничего не знала. Ее просто не успели предупредить о трагедии в пещере. — Так, значит, мы здесь не нужны? — Не нужны, — послышался голос настоятельницы Пелагеи. Она только подошла сюда. Лицо игуменьи не выражало эмоций. Она сумела сдержать слезы после смерти любимой воспитанницы и стояла в проеме калитки — доверчивая и строгая, как обычно. И ее слова тоже были чистой правдой. Умершей при родах монахине скорая помощь уже ничем бы не помогла. — Возможно, кто-то баловался, — окончательно сконфузился молодой врач. — До свидания. — Спасибо за заботу, и благослови вас Господи, — только и ответила Пелагея. * * * Однако он был мальчиком. Что такое мальчик в женском монастыре? Это, наверное, еще страшнее, чем монашка-роженица. Как быть? Давно известно, лучший способ спрятать что-либо — положить на самое видное место. Похоронив бедную Феодосию на монастырском кладбище, матушка Пелагея решилась на удивительную авантюру, даже не предполагая, во что это может вылиться: она выдала ребенка мужского пола за девочку-сироту своего приюта. Шафьюиза рос бойким, прилежным и смышленым, но до двенадцати лет его одевали как девочку и звали Альмой. Матушка Пелагея заботилась о нем как о собственном ребенке, что называется, сдувала с него пылинки. Они часто общались на удобные и неудобные темы. Игуменья всеми силами старалась оградить Альму от внешнего мира, говоря, что так надо, что не пришло еще время стать взрослой. (О боги, что она несла!) Плетение макраме, высаживание цветов, занятие кройкой и шитьем, неустанные богослужения и долгие беседы вечерами ничего не дали.