— Радио? — Да, кажется, так оно называется, — подтвердил старик. — Два безбожника с разных материков придумали его в одно и то же время. Такой простой рассказ об открытии Попова и Маркони развеселил украинца. — Когда ты в последний раз был наверху? — Виктор понимал, что представления старца о цивилизации несколько устарели. — Недавно. Как раз когда они передали первый сигнал по своей жуткой машине. «1896 год? — подумал Виктор. — Что-то… Я, кажется, схожу с ума… А сейчас у нас какой год?» — Пять тысяч семьсот семьдесят пятый, — ответил Агасфер, — по иудейскому календарю. «Нет, нет. На сумасшедшего этот старик не похож, — продолжал думать Виктор. — Но как он здесь жил? Без воды, без пищи…» — Обреченный на вечную муку не думает ни о какой пище, кроме духовной, — ответил старец вслух. Виктору вдруг стало страшно за этого человека. Обреченный вечно жить ради чего? Ради того, чтобы дождаться? Сколько лет? Две тысячи? Нет страшнее наказания, чем быть гонимым самим собой, безразличным для окружающих, невидимым для мира, невостребованным в жизни… — Не зови меня наверх. Меня тут же схватит полиция, а никому это не нужно. — Никто и не поверит в человека-легенду, — согласился Виктор. — Мир сходит с ума от любой ерунды. От лазерного оружия, от новых смартфонов, от метеоритов, от новых ядерных ракет… — От чего? — переспросил Агасфер. — Мне жаль тебя, старик, — вздохнул Виктор. — Несмотря ни на что — жаль. — Так помоги же мне! — вдруг воскликнул Агасфер. — Ты первый человек, который пожалел меня. Умоляю, помоги! Старик рухнул в ноги Виктору и тихо затрясся в рыданиях. — Я давно раскаялся. Еще до открытия континента с красными людьми. «Это он об Америке?» — подумал Лавров. — …еще до всех этих проклятых войн безбожников с крестами на своих железных хитонах. «А это о крестовых походах… Ого, старик, как же тебя потрепала жизнь…» — Я раскаялся и верую! — рыдал Агасфер. — Ты моя единственная надежда. У тебя есть то, что может спасти меня. Подголовный камень. Я поговорю с ним, я вымолю прощение. Сил моих нет… Нет сил жить! Он милосердный. Он простит. Прошу тебя… — Встань, старик! — властно произнес Виктор. — Я помогу тебе! Лавров чувствовал себя Галилеем, не меньше, а может быть, и Леонардо да Винчи. Он вынул из заплечной сумки заветную плинфу. — Даже если у меня ничего не получится, — бормотал старик, — помни: ты обещал! Виктор… Виктор… «…Виктор! Виктор!» — журналист почувствовал, как кто-то бьет его по щекам, но глаза не открывались. Вот он уже различил голос Светланы: «Витя! Очнись, милый, что с тобой?» Потом в сознание ворвался чей-то ломаный английский: «Он отравился. Я дам ему выпить верблюжьей мочи», затем: «Где моя фляга? Сейчас ему станет легче!» Виктор открыл глаза. Он лежал у входа в пещеру. Над ним стояли испуганная Светлана и тот самый старик, хозяин козла. — Агасфер? — удивился Виктор. — Метушелах, если вам угодно, мистер, — ответил сириец. Света бросилась к Лаврову на шею: — Ну, слава богу, жив. — В эту пещеру нельзя, — продолжал на ломаном английском старый Метушелах, — здесь гибнут люди от природного газа. Солнце близилось к закату, будто хотело сказать: «И на этот раз тебе повезло, журналист!» Глава 7. Хариши 1 Солнце садилось, окрашивая сирийскую пустыню во все оттенки красного, пока три всадника на верблюдах ехали все дальше на запад от автотрассы Эль-Кутейфа — Дамаск. Старик Метушелах оказался своим парнем и любезно согласился одолжить двух своих дромадеров и быть проводником, причем всего за тысячу долларов. — Ничего себе добряк, — ворчал Лавров. — Прекрати! Если бы не он, я бы тебя никогда не нашла, — успокаивала Виктора Светлана. Виктор только что узнал, как вернувшаяся из вынужденного вояжа Светлана не нашла своего спутника у входа. В стороне от дороги шло стадо верблюдов. Его гнал на водопой старый знакомый сириец, которого они встретили с козлом у караван-сарая Хан-аль-Рус. Он и сообщил Соломиной о «ядовитой» пещере, в которую отправился Виктор. Можно себе представить, чего стоило миниатюрной девушке, хоть и спортсменке, и восьмидесятилетнему старику вытащить стокилограммового мужчину в бессознательном состоянии из достаточно далекого ответвления пещеры. Им приходилось то и дело выбегать на воздух, чтобы не угореть самим. И вот они уже были в пути. Впереди на верблюде, богато украшенном бедуинскими коврами с тяжелыми кистями, ехал старик Метушелах. Верблюд управлялся чембуром, привязанным к недоуздку слева, и длинной палочкой-хлыстом, которой по его шее постукивали справа. За ним на таком же красавце-дромадере ехала Светлана. Благодаря праздным девицам из Эль-Кутейфы она была одета довольно пестро и ярко: в длинный халат цвета индиго, открытый спереди и демонстрирующий разноцветное платье, подвязанное поясом, дающим возможность укоротить длину одежды для удобства передвижения. Голову она замотала на манер бедуинских женщин — платком из плотной ткани, не слишком заботясь о том, чтобы волосы были закрыты полностью, и из-под него выбивались пряди. Однако она предпочла закрыть лицо, оставив только глаза. На третьем верблюде, ничуть не уступавшем первым двум, в спецназовской полевой форме «Бармица» и сирийской красно-клетчатой арафатке, намотанной на голову, ехал Виктор Лавров. Так что никто не замечал, как он дремал. Виктор имел удивительную способность спать в любом положении, если того требовали обстоятельства. Этому еще в молодости обучали в школе разведки. Сколько раз их группа попадала в ситуации, когда на отдых были выделены лишь минуты. Иногда приходилось даже засыпать стоя, главное — найти точку опоры. Сейчас Лавров нашел точку опоры в высокой спинке своего седла. Он знал, что в ближайшее время полноценно отдохнуть не придется, поэтому использовал время с максимальной пользой. При этом его рука с палочкой-хлыстом машинально постукивала верблюда по шее, чтобы тот не остановился. Подремав около часа, он почувствовал себя гораздо лучше. — В пустыне ощущают себя в своей стихии лишь бедуины и боги, — сказал он, поравнявшись со Светланой. — Мы к ним не относимся. Поверь, для обычного человека это большая жаровня. — Чуть меньше десяти градусов тепла, — возразила ему девушка. — Не так уж и жарко, надо заметить. Тем не менее Лавров был прав: песок, который постоянно нес ветер, забивался во все щели и не позволял дышать иначе, как через ткань платка. Девушка держалась стойко. Она смогла преодолеть свой страх перед «кораблем пустыни» и все ерзала, пытаясь устроиться, то свесив ноги по бокам, как на лошади, то сидя в слишком широком седле по-турецки. — Правой ногой удерживай левую ногу, как всадница на картине Карла Брюллова, — посоветовал бывалый путешественник Лавров. — Когда захочешь ехать побыстрее, ударь ею и скажи: «Хат-хат!» Девушка так и поступила, ее дромадер воспрянул, рванул во всю прыть и, обогнав проводника, скрылся за ближайшим гребнем бархана. Виктору, чтобы догнать их, пришлось «угостить» верблюда хлыстом по крупу. За барханом он увидел стоящего в ожидании дромадера и девушку, сидящую в похожем на пудру песке. — Спасибо, посоветовал, — обиженно ворчала Светлана. — Сегодня это сложно, — утешил ее Лавров, — завтра будет легко. — Если вы будете так ездить, то зачем вам проводник? — недовольно сказал подоспевший старый сириец. — Я ваш проводник, а не гонщик на верблюдах. Не в том возрасте! Виктор и Светлана хором извинились перед стариком. В конце концов он один знал дорогу, и не стоило его раздражать. Соломина настояла на том, чтобы добираться обратно не через Турцию, как предлагал до этого Виктор, а через Израиль. Для этого нужно было всего лишь проехать на верблюдах по Сирийской пустыне до Голанских высот, а там пересечь почти прозрачную границу с Израилем. С 1944 года Голанские высоты являлись частью Сирии. Затем две трети Голан были захвачены Израилем в ходе Шестидневной войны в июне 1967 года. Фактической линией размежевания между Сирией и Израилем, которые де-юре пребывают в состоянии войны, оставалась нейтральная демилитаризованная полоса, на которую из-за мин с 1967 года не ступала нога человека. Там не было ни израильских, ни, что особенно важно, сирийских пограничников. Развал Османской империи после Первой мировой войны стал крупным геополитическим катаклизмом, едва ли не большим, чем развал СССР. До сих пор на османской земле идут войны. Лавров счел план Соломиной вполне реалистичным, но для пущей безопасности предложил ехать по ночам. Путешественники совершили короткий привал, чтобы немного отдохнуть от непривычной езды на верблюдах. Виктор даже не стал разводить костер, да и, по правде говоря, дрова искать было негде. — К утру мы должны добраться до колодца Мастура, там пересидим день, и до Голанских высот останется еще одна ночь, — тихо, словно самому себе, сказал старик Метушелах, достав из сумки, притороченной к его верблюду, несколько ячменных лепешек, бутылку козьего молока и несколько кусков вяленого мяса. Он разложил все на плотном полосатом покрывале и пригласил гостей к столу. — В пустыне без еды нельзя, — многозначительно сказал сириец. «А где можно? — весело подумал Виктор и тут же сам себе ответил: — Не юродствуй, Лавров. Что он видел, кроме пустыни, этот старик? А сердце доброе… Мог бы и тайком все сожрать, прямо в пути». Светлана и Виктор многозначительно переглянулись. Впору было расчувствоваться. Ведь с прошлого вечера у них не было и маковой росинки во рту. — Сердечный старик, — сказал Виктор Светлане по-русски. — Ой, блин! Вяленое мясо было настолько жестким, что Виктор чуть не сломал зубы. А Светлана, не успев надкусить лакомство, засмеялась. Метушелах же улыбнулся: — Смотри, как надо! Он взял кусок мяса и принялся его сосать, как ребенок соску, затем отправил в рот кусок лепешки и запил молоком.