— Ну, за эти слова меня могли бы и обезглавить, — задумчиво сказал Али Хариш. — Во-о-от! Это уже ближе к истине, — понимающе и даже сочувственно произнес Виктор. — Ладно, не обидим мы твоего кади, не трясись. Пятна на тебя не бросим. Слово украинского казака. Это имело особый смысл, и аль-Хариш приободрился. А тем временем все трое подъехали к стойбищу. Всадники не успели спешиться, как в нос им ударил резкий запах скота. В стойбище, помимо людей, жили овцы, козы, ослы, гуси и, разумеется, верблюды. Скотина обитала под брезентовыми навесами. Люди размещались в больших шатрах из черной шерсти. Большинство бедуинов Сирии сторонятся населенных пунктов. Старики учат детей чтению Корана. Женщины занимаются хозяйством, мужчины пасут скот или охотятся, а днем сидят в тени под тентами без движения, размышляя. Не верилось, что за пределами пустыни наступила эпоха, когда человечество успешно запускает в космос огромные тяжелые ракеты, наблюдая за этим в прямом эфире. Трапеза состояла из свежих огурцов, разрезанных помидоров, отварной ягнятины и вареной капусты с клецками. Все это ели руками у костра и пили кофе. — Кофе должен быть крепкий, как любовь, и горький, как жизнь, — заметил шейх Халаф Ахмед. Бедуины стойбища собрались вокруг своего шейха. Это традиция — пить кофе, разговаривать ни о чем и покуривать то, что в городе открыто не покуришь. Кроме шейха поговорить с приезжими европейцами захотел кади, человек, который решал в клане все и которого принято было беспрекословно слушаться. — У нас все делается естественно, как-то само собой, — рассказывал восьмидесятичетырехлетний аль-Бути своим гостям. — На то я и кади. Всегда разрешу все вопросы. Я вижу, кто из сторон конфликта врет, и мое решение неоспоримо. Я никогда не повышаю голос и умею красноречиво говорить. Кто умеет хорошо говорить — уже богатый человек. Али аль-Хариш, Виктор Лавров и Халаф Ахмед внимали ему, сидя на толстых шерстяных кошмах, опираясь локтями на верблюжьи седла. «В ходе эволюции возникло пять способов самовыражения: речь, изготовление орудий, музыка, искусство и религия, — думал Виктор. — Возможно, лежание на диване — тоже способ самовыражения. Стоит ли выделить его в отдельную категорию или же отнести к религии либо к искусству?» Даже Светлане разрешили присутствовать на благочестивой беседе, но не только как переводчице украинца, а прежде всего как студентке знаменитого доктора Хасана ат-Тураби, и обращались к ней соответственно «имам Соломи`на», как кавказцы называют первую исповедующую ислам переводчицу Корана на русский язык «имам Прохорова». — Перечитывайте Коран до тех пор, пока не проникнетесь, — поучал аль-Бути. — Бог знает, что среди вас есть немощные, тогда как другие странствуют по миру в поисках Его милости. Кто-то сражается во имя Его… Читайте же, пока не проникнетесь. Повторяйте молитвы. Это будет ваша лучшая награда. Вы обретете прощение. Поистине Бог добр и милостив. Вспомните первое убийство в Коране. — Охваченный гневом и ревностью Каин убивает своего брата Авеля, — поддакнул Лавров. — Его изгоняют, он обречен скитаться в одиночестве. — Первое убийство в Коране и Библии — это братоубийство. Иными словами, любое убийство — это убийство брата, — поддержала беседу «имам Соломина». — Эта история полна загадок. Бог предпочитает одного брата другому, — пыхнув самокруткой, отозвался шейх Халаф Ахмед. — Первое убийство в Писании и первое убийство, когда брат поднимает руку на брата. Это урок не только для одной семьи, но и для всех людей. — Легенда о Каине и Авеле не для слабонервных, жестокая и краткая, поместившаяся всего в шестнадцати стихах Священного Писания, и каждая ее деталь окутана тайной, — присоединился к беседе Али аль-Хариш и уважительно подал старому кади кофе в маленькой чашке без ручки. «У-у-у, понеслась…Теперь хоть бери ноутбук и успевай набирать текст. Что-то для бедуинов они больно грамотные», — думал Виктор. — Что же вы живете, как цыгане, если такие умные? — сказал вполголоса Лавров по-русски, как бы делясь эмоциями со Светланой. В следующую минуту он пожалел о сказанном. — Умение думать не зависит от образа жизни и образования, — вдруг сказал аль-Бути на русском языке. — Образование совсем не прибавляет ума, поверь мне, европеец. А порой и знаний. Вот ты, например, наверное, два института окончил? Ты не знаешь моего языка, а я твой знаю… Лавров почувствовал себя мальчишкой, который залез в чужой сад за черешней и нарвался на хозяина: все внутри похолодело, а щеки залил румянец. Он посмотрел на Светлану. Та, едва сдерживая смех, попыталась оправдать Виктора в глазах старика: — Мистер Лавров просто хотел спросить, почему Иегова предпочел одну жертву другой, одного брата — другому? — Значит, вегетарианство не угодно Богу, — ответил старый кади, улыбаясь в седые усы. — Ну да, ну да, — согласился Лавров. — Любое мясо придает капусте смысл… — Как? — еще шире улыбнулся старик. — Мясо придает капусте смысл? Это интересно, интересно… Присутствующие бедуины не понимали, о чем речь, поскольку Лавров и Светлана от волнения перешли на родной язык, а аль-Бути спокойно отвечал им. С чашечками крепкого кофе, дымя самокрутками, они продолжали обсуждать эту историю уже на арабском языке. — Каин, полный ревности к своему более удачливому брату, набросился на него, — с горечью произнес аль-Бути. — Если раньше никого не убивали, откуда Каин знал, как убивать? Понял ли он вообще, что натворил? — интересовалась Светлана. — И что значит убийство в мире бессмертия? — Когда дьявол пришел к Еве, которая еще не знала, что ее младший сын погиб, он рассказал ей об этом: «Твой сын Авель не вернется к тебе». — «О чем ты говоришь?» — «Он умер, он убит». — «Что значит “убит”, что значит “умер”?» И тогда дьявол пояснил: «Он никогда больше не заговорит с тобой. Он никогда не вернется. Он не будет есть, не будет смеяться, не будет дышать». И вот тут Ева разрыдалась. — Как это ужасно, — поежилась Светлана. — Что ужасно? — спросил аль-Бути. — Я просто представила себя на месте Евы в тот момент, — ответила девушка. — У тебя же нет детей, — вдруг обратился кади к Светлане и хитро прищурился: — Что же ужасно? — Любая мать боится потерять своего ребенка, даже если это будущая мать, — заявила Соломина. — Слезы Евы — первые слезы, пролитые человеческим существом. Это первый случай смерти, убийства, братоубийства и горя. Первый страшный опыт, — задумчиво произнес Лавров, глядя на огонь. — И вот спустя две тысячи лет братья восстали друг против друга из-за семьи, наследства, крови и ревности, — тихо произнес шейх Халаф Ахмед, подбросив в костер сухого верблюжьего навоза. — Думаю, эта легенда очень значима, — раскрылся Виктор, — потому что она устанавливает принципы войны и мира, доброй воли и ненасилия и двух существующих представлений о мире — мире с войной и мире без войны. Старый кади посмотрел на Виктора и одобрительно покачал головой, глубоко затянувшись самокруткой. — Вы хотите попасть в Кунейтру? — обратился Халаф Ахмед к Лаврову, неожиданно сменив тему. — Да, — подтвердил тот. — Скажи мне, украинец, ты любишь свою родину? Услышав это, все вокруг замолчали, будто вопрос предназначался им. Виктор кашлянул, подумав: «Хочешь пафоса, шейх? Будет тебе пафос…», а вслух сказал: — Знаешь, уважаемый Халаф Ахмед, у нас в стране этот вопрос считается не то чтобы некорректным, скорее не требующим ответа. Настоящий украинец любит свою родину, впитав это чувство с молоком матери, и живет с ним до последнего вздоха. Я люблю путешествовать, люблю мир, вашу пустыню тоже люблю. Но родина для меня превыше всего. И как бы мне ни было хорошо за границей, я все равно вернусь в родной Киев. Пусть даже небо упадет на землю. «Вот завернул! Даже у самого слезы выступили. Да в конце концов, это же правда. Почему я так волнуюсь?» — размышлял Лавров в окружении курящих бедуинов. Светлана опустила взгляд куда-то вниз, в чашку, будто гадала на кофейной гуще. — Что ж… Я думаю, вы достойны сопровождать Али аль-Хариша в Израиль, — торжественно произнес Халаф, нарушив долгое молчание. 4 Время и вправду относительно. Семь часов слишком мало для сна, одна минута достаточно длинная, чтобы еще поспать. Но Лаврову за счастье были и эти семь часов, и эта минута. Он впервые за несколько дней спал безмятежно, беззаботно и без задних ног, даже не думая о собственной безопасности. «Кто только что чуть не отравился газом, в те же сутки не умрет», — иронизировал Виктор. На самом же деле он прекрасно понимал, что сон ему необходим для жизни, поэтому решил отпустить ситуацию и просто расслабился. И не ошибся. Ночь прошла прекрасно. — Мне нравится бедуинский сыр, — сказала за завтраком Светлана, — не только из-за вкуса, но и из-за характерных дырочек разной формы и разного размера. Смотри, на отрезанных кусках часто получаются рожицы — то грустная, то удивленная, то довольная. Сразу они незаметны, но если разглядеть, то есть становится интересней. — Марья Ивановна, мне б твои проблемы, — ответил Виктор, позавтракав и поднимаясь. — Ладно, схожу-ка я к нашему Али. Надо понимать, куда он нас тащит. Пафос — это, конечно, хорошо, но здравый рассудок им не заменить. * * * — Пятьдесят человек? Против голубых касок ООН? — удивленно воскликнул Виктор. Он стоял у навесов, где ночевали верблюды. Аль-Хариш, который ростом был ему чуть ниже плеча, старался напустить на себя грозный и воинственный вид. — Если мы пройдем на Голанские высоты, к нам присоединятся еще пятьдесят человек из племени друзов. — Но они же, мягко говоря, ненадежные люди, — дипломатично заметил Виктор, давая понять, что неплохо осведомлен о недостатках местных племен. — Да, бандиты! Да, предатели! Зато хорошо знают проходы в минных полях, — ответил Али. — К тому же новые минные поля расположены на севере, со стороны горы Хермон. А с юга минные поля уже давние, им сорок шесть лет, мины заржавели и не срабатывают. — Убедил, — хмыкнул Виктор. — Да, еще одна мелочь, — добавил аль-Хариш. — С юга в Кунейтру идти тоже не очень комфортно. Там зыбучие пески… но мы все равно дойдем. Мы же не какие-то там хашимиты. Мы — хариши! — Детский сад. Мы хариши, поэтому не тонем… — злился Виктор, собираясь в дорогу. — Что с тобой? — поинтересовалась Светлана. — Да ничего, — ворчал Виктор, залезая на дромадера, которого кто-то уже успел переодеть в снаряжение харишей. — Этот аль-Хариш просто пацан какой-то… Связались на свою голову. Ты вспомни, каким был Ахмад аль-Гизаи из «Ан-Нусры», и сравни его с этим чижиком. — У аль-Хариша есть существенное преимущество перед Ахмадом. Он жив, — злорадно сказала Светлана и шлепнула своего дромадера хлыстиком. Виктор стегнул своего верблюда и быстро догнал ее. — Света, я чего-то не знаю? Что случилось в Эль-Кутейфе? — спросил он.