Почти круглый желтый диск луны равнодушно освещал сверху, казалось, бесполезную возню двух смертных. За несколько километров от них Светлана Соломина смотрела на этот же месяц, почти превратившийся в луну. Ее верблюд отказывался идти дальше; ни пинки по шее, ни удары хлыстом не могли сдвинуть его с места. Караван ушел вперед, на ночлег, а девушка двинулась вслед за Лавровым, просто потому, что не могла вот так спокойно его ожидать до утра вместе со всеми. — Все проблемы у женщин от отсутствия мужика, а если он есть, то от отсутствия детей, а если и они есть, то просто с жиру бесятся, ведь что еще надо бабе в этой жизни? — сердито сказал своим сподвижникам Али, когда заметил, что европейка отстала от каравана. Все давно поняли, что Виктор и Светлана — не отец и дочь. Взрослым не надо рассказывать, какая «химия» возникает между любовниками… Глава 8. Трагедия на Голанских высотах 1 Палестинцы и верблюды облепили края большого, но мелкого бассейна квадратной формы. Периметр бассейна был укреплен неровными камнями. И люди и животные наслаждались холодной мутной водой. Верблюды пили, а палестинцы умывались, мыли руки, не заботясь о том, что рукава одежд намокали до локтей. Ночью в пустыне зябко, но холода никто не чувствовал, лишь пальцы стыли и немели, удерживая горлышко кожаного бурдюка. Бассейнов было несколько — одни квадратные, другие круглые, но такие же мелкие и с каменистым дном. Четверо палестинцев быстро управлялись с «журавлем» колодца, вычерпывая воду и выливая ее тут же в каналы, по которым она разбегалась по бассейнам так, чтобы хватило сразу полусотне верблюдов, чтобы они не дрались друг с другом. Лишь один так и не напоенный верблюд отдыхал за несколько километров от колодца, стоя под нетяжелой всадницей, которая чутко вслушивалась в предрассветную тишину. Наконец ей почудилось какое-то движение на горизонте, чуть освещенном первыми лучами восходящего солнца. Соломина пнула дромадера, тот осклабился, но сделал шаг вперед. Девушка постучала хлыстом его по шее, и верблюд пошел порезвее. Да! Да! Да! На горизонте проявилось черное вертикальное пятнышко. Светлана растормошила своего скакуна и подняла его в галоп. Она мчалась навстречу Лаврову, который, напротив, приближался не спеша, так как на его верблюде были два всадника — позади Виктора сидел Фаррадж, крепко обнимавший его за талию. — Лавров! — закричала девушка и подняла свой белый хлыст в утреннее небо, как саблю. — По следам! По следам! — кричал Виктор, размахивая хлыстом над головой. Но всадница не слышала его. Ее верблюд разогнался так, что проскочил идущего ему навстречу собрата, потом, метров через двадцать, развернулся по большой дуге и лишь после этого маневра позволил поравняться Соломиной и Лаврову. Виктор облегченно перевел дыхание. Ведь в любой момент могла случиться беда, а на то, чтобы вытащить Светлану, сил у него уже не оставалось. — Ты плакал или так сильно потел? — спросила девушка, всматриваясь в лицо Лаврова. — Это я мироточил, — устало ответил тот. — Инок Ермолай! — с нарочитым укором выдохнула Светлана. — Смирись, дитя, смирись, чадо. Отец твой духовный зело оборзел! — изображая батюшку, затянул Виктор. А далее были долгие объятья и затяжной поцелуй, прямо на верблюдах. Фаррадж, сидевший за Виктором, беспомощно хлопал глазами: мол, я-то тут что делаю? * * * Али аль-Хариш сидел на кошме, расстеленной под сухим кустом саксаула, который, в свою очередь, был накрыт шерстяным одеялом для защиты от ветра. Среди камней дымил костерок, подогревая закопченный чайник. Бедуин всматривался туда, откуда могли вернуться европейцы. Он с досадой сбивал хлыстиком редкие былинки перед собой. «Фаррадж!» — вдруг раздался вопль дозорного. Молодой палестинец попытался быстро сбежать с бархана, но его стопы увязли в песке, и он скатился вниз кубарем. Но не растерялся, а тут же бросился, сверкая босыми пятками, навстречу двум верблюдам с тремя всадниками. Али поднялся, взял чайник и пошел вслед за дозорным. Вопли дозорного и движения предводителя каравана всполошили весь бивуак. Отдыхающие на земле верблюды палестинцев встревоженно задрали головы. Хамасовцы поднялись со своих лежбищ и скорым шагом направились к двум измученным дромадерам, на одном из которых сидели двое мужчин в пыльных разорванных одеждах, с лицами, изборожденными потоками давно высохшего пота. Дозорный схватил Фарраджа за ногу, но тот был настолько измучен, что не мог самостоятельно спешиться. Лавров спустился сам и направил своего корабля пустыни к колодцу. Тогда дозорный, не зная, как еще быть полезным, взял чембур из руки Светланы и повел ее верблюда туда же — к бассейнам с водой. Подбежавшие палестинцы подхватили Лаврова под руки — он не мог идти, как и спасенный им Фаррадж, которого облепили другие его соплеменники. — Тише, черти! Затаскаете до смерти! — перевела властный окрик аль-Хариша Светлана. Виктора усадили там, где он стоял, подложив несколько одеял. — О-у-у! — простонал Лавров. — Какой кайф! Сладкая истома растеклась по всему телу, и он готов был уснуть прямо здесь. Вдруг палестинцы стихли и расступились, давая пройти аль-Харишу. Улыбающийся во все зубы Али подошел к Виктору, налил из закопченного чайника в маленькую белую чашку знаменитый бедуинский чай, заваренный из листьев чая и пустынных трав «хабак» и «мармарея», уважительно подал Лаврову таким жестом, каким подавал кофе шейху Халафу Ахмеду. Виктор, не ожидавший такого обращения, принял чашечку обеими руками и произнес запекшимися губами: — Предначертания нет. Затем выпил горячий крепчайший чай несколькими глотками. Вкус «хабака» немного напоминал вкус шалфея. — Ты не человек! Ты — шайтан! — сказал аль-Хариш Лаврову вместо приветствия, хотя, конечно, был очень доволен спасением товарища. — Человек глуп, — спокойно ответил Виктор, отдышавшись после чаепития. — Аллах умен. Он дал человеку жизнь. И не спасти чью-то жизнь, будучи рядом, пусть глупую, но жизнь, — обидеть Аллаха. — Это слова, достойные пророка, но не человека. Я же говорю, ты шайтан, украин! — взволнованно промолвил аль-Хариш. — Украинец, — улыбаясь, поправил Виктор, едва ворочая языком. — Украинец, — согласился бедуин, улыбнулся и тут же посмотрел на присутствующих, сказав по-арабски: — Отныне я буду называть нашего друга аль-Лавров! — Аль-Лавров! — с огромным уважением произнес один из них и поклонился. — Аль-Лавров, — повторил другой. Широким жестом он указал на свободный путь перед украинцем, как бы уступая ему дорогу. В толпе «арафатовцев» послышалось: «Аль-Лавров», «Аль-Лавров», «Аль-Лавров». Все присутствующие подхватили новое имя Виктора. Аль-Хариш жестом указал европейцу на свою кошму, расстеленную под кустом саксаула с шерстяным одеялом на ветвях, защищавшим спальное место от ветра. — Отдыхай, брат. Виктор содрал с головы платок-куфию, трясущимися руками расстегнул пуговицы форменной куртки и попытался встать, но упал без чувств на одеяла и отключился. Он очнулся, лишь когда полуденное солнце стало светить ему в глаза, а пустой желудок потребовал пищи. Нестерпимо чесалась кожа под щетиной на подбородке. Рядом на кошме сидел по-турецки Али и так же невозмутимо потягивал кофе, подливая себе в чашку из своего неизменного чайника. — Светлана! — только и произнес аль-Хариш. Перед Виктором возникла чаша с кускусом и переваренной солониной. Украинец, ни слова не говоря, принялся уплетать кушанье, даже не вставая с импровизированного ложа. — Аль-Лавров, — обратился к нему предводитель каравана, — некоторые люди сами составляют предначертания. Украинец проглотил еле пережеванный кусок, чтобы не отвечать с набитым ртом, мягко улыбнулся и ответил: — Я не аль-Лавров… просто Лавров… — Аль-Лавров лучше, — спокойно возразил Али. — Правда, — согласился Виктор, продолжая трапезу. — Твой отец тоже просто Лавров? — поинтересовался предводитель каравана. Виктор оторвался от чаши с кускусом, откинулся головой на верблюжье седло и вспомнил своего отца — Петра Федосеевича. — Мой отец работал бригадиром на стройке. — Когда он умрет, ты тоже будешь начальником строителей? — уточнил аль-Хариш. — Нет. — А-а-а, — понимающе протянул бедуин, — у тебя есть старший брат… — Нет, — односложно ответил Лавров. — Но как же… — Али, мой старший брат пропал без вести. — Ясно, — ответил бедуин, хотя ничего ему было не ясно.