— Нас услышали, — испуганно прошептала Саломея. — Доигрались, — недовольно проворчал Виктор и быстро надел заплечную сумку. — Бежать сможешь? — Не вопрос. Девушка, прикусив губу, быстро поднялась на ноги. Виктор видел, как резко расширились ее зрачки, и понял, какую боль Саломея испытала при этом движении. Тем не менее по его жесту, беззвучно указавшему направление, она понеслась прочь от места их неожиданного привала. Виктор устремился за ней. Через несколько секунд они пропали из зоны прямой видимости за валунами, и как раз вовремя. С другой стороны тропинки быстрым шагом вышли несколько боевиков, одетых кто во что горазд и с таким же неодинаковым оружием. Складывалось впечатление, что они собирали свои автоматы по всем горячим точкам мира. Кто знает, может быть, так оно и было на самом деле. Главарь, мужчина с черной окладистой бородой, в черной куфии и такой же полевой форме, нагнулся и поднял с грунта черный женский хиджаб. Наши путешественники, напуганные тем, что их могут раскрыть, второпях забыли эти тряпки. — Вперед! — скомандовал по-арабски лидер боевиков, и все его люди ринулись за ним, наперебой подбадривая себя криками. Ах, если бы кто-то видел эту погоню! Стремительно убегала девушка в черном трико, почти нагая, с развевающимися от встречного ветра волосами. Громадный мужчина в клетчатой арафатке, не отставая от нее, бежал вприпрыжку, подобрав подол длинной арабской рубашки. Три десятка боевиков никак не поспевали за беглецами. Наконец спустя какое-то время Виктор увидел, что Саломея сильно сдает, да и сам почувствовал, как перед глазами поплыли красные круги. Все-таки носиться по горным тропам со всех ног, особенно когда тебе уже далеко за сорок, — затея плохая. Только тут они заметили, что бегут по глубокому ущелью, где гулко отдаются их шаги. Но что это? Ущелье заканчивалось тупиком. — Кажется, все, — виновато улыбнулась Саломея и безвольно опустилась на камни. Ее трясло то ли от бега, то ли от начинающейся истерики, а может, и от того, и от другого вместе. Виктор, понимая, что их продолжают преследовать, ничего не ответил и, стиснув зубы, посмотрел вокруг. «Горы… Будьте вы прокляты. Прокляты… Прокляты… Проклятое место», — проносилось в сознании отчаявшегося Лаврова. Еще никогда он не испытывал такого разочарования. Нет хуже смерти для воина, чем погибнуть столь глупо. Он вынул из заплечной сумки пистолеты Саломеи и свой трофейный «Узи». — Что ж, помирать, так с музыкой, — спокойно сказал он напарнице, которой, казалось, уже все было безразлично. Длань утеряна, задача не выполнена, и выхода нет… А в голове продолжало отдаваться эхом: «Проклятое… проклятое… Проклятое место!» Виктор еще раз окинул взглядом окрестности, и вдруг, как это бывает, когда нет выхода, его осенило. Уже слышались тяжелое дыхание и топот преследователей, которые отдавались гулким эхом в этом затерянном в горах месте. — Живо за мной! — шепнул Виктор Саломее, быстро спрятав все оружие и опять надев сумку. — Что ты задумал? — без интереса спросила вконец вымотавшаяся девушка. — Собери силы в кулак, и за мной. Сейчас все поймешь. Виктор стал карабкаться вверх по довольно крутому склону. Саломея, шумно выдохнув, последовала за ним. Он продвигался уверенными, размеренными движениями, будто вел тренировку на скалодроме где-нибудь в Карпатах. Взобравшись на довольно широкий выступ, Виктор протянул спутнице руку. Втащив Саломею наверх, он тут же показал ей выемку за камнями. — Сюда. Спрятавшись за большим валуном, они наблюдали, что будет дальше. К тому тупику, у которого они совершенно отчаялись, уже стянулись преследователи. — Смотри, что сейчас будет, — шепнул Виктор. Он отвернулся в сторону и громко завыл. Так воют голодные волки в тайге февральской ночью. Так в смертельной тоске воет собака, оплакивающая своего хозяина. Так воет душа самоубийцы, не нашедшая пристанища ни в раю, ни в аду. Жуткий, леденящий душу звук высокой ноты отразился многократным эхом и усилился. Боевики, упершиеся в горный тупик, застыли. — Вай-уляй! — испуганно вскрикнул кто-то поглупее. — Ай-яй-яй! — откликнулось эхо. — Ах-ха-ха-а-а! — Высокий гадкий смех, повторявшийся многократно, летел со всех сторон. — Уэлп! Уэлп! Уэлп! — послышался крик ворона в брачный период. Это больше напоминало вопль неземного существа, ведь откуда бандитам Ближнего Востока знать, как кричит черный ворон европейских широт, когда ему хочется любви? — Уэлп! Уэлп! Уэлп! — Виктор выжимал из себя все, что мог. В ответ раздалась автоматная очередь, затем другая, третья. Бандиты беспрестанно палили туда, откуда доносился звук. А он доносился отовсюду. Виктор прижал к себе дрожащую Саломею. Большой валун в два человеческих роста, за которым они сидели, спасал их от случайной пули. — Аур-р-р! Аур-р-р! Аур-р-р! Ы-ы-ы! — Так в клетке Киевского цирка кричал умирающий лев. Лавров однажды подслушал этот отчаянный рев крупной кошки в неволе. Выпустив по одному рожку патронов, боевики затихли. — О-о-о-о-у! — то ли крик, то ли стон донесся из глубины гор. — О, Алла-а-а! — вырвалось у кого-то из боевиков в ущелье. — О, Алла-а-а! А-а-а, а-а-ах-ха-ха… Мольба к Всевышнему превратилась в очередной раскат дикого хохота. Нет, в сотни хохочущих голосов. И вновь воцарилась тишина, только где-то из скалы струился горный ручей. Наиболее суеверные исламисты пали ниц, простирая руки к небу и шепча слова молитвы. — Похоже, это сам шайтан глумится над нами, — выдавил из себя предводитель. — Пойдем отсюда, Назим, — предложил кто-то из приближенных. — Я знаю, знаю, что это! — выкрикнул кто-то из толпы. — Это шайтан съел женщину и теперь ищет очередную жертву! Словно в подтверждение его слов, послышались громкий хруст и чавканье. Будто что-то огромное в этих горах поедало кусок мяса с хрящами. — Слышите? Вы слышите? Он ее еще не доел! — завопил все тот же трусливый голос. — Отходим, братья! — скомандовал тот, кого звали Назимом, и боевики ринулись обратно еще быстрее, чем прибежали сюда. Предводитель и еще двое воинов, пятясь, глядели по сторонам и вверх, будто прикрывали отход своего отряда и были готовы выстрелить в любой момент. — Вот теперь все, — выдохнул Виктор, когда бандиты ушли. Саломея же, уткнувшись в его плечо, зарыдала от переизбытка эмоций. — Ну все, все, — успокаивал Лавров плачущую женщину-бойца. — Все кончилось. — Я теперь понимаю, почему отец Лука выбрал для миссии тебя. Ты не человек — ты демон. Тебя нельзя убить, — всхлипнула Саломея. — Ну-у-у, это уж слишком, — засмеялся Лавров. — Меня можно убить, только я этого не хочу. Предпочитаю спасаться. Да, это было спасение. Чудесное спасение, которое приходит порой так же внезапно, как и угроза. Только к позднему вечеру девушка и журналист выбрались на трассу, построенную задолго до войны. — Вид у тебя, конечно, потрясающий, — сказал Лавров, глядя на неодетую Саломею. — Модель на сайт для садомазо… На самом деле девушка еле-еле переставляла ноги. Ее страшные раны, оставленные ремнями от мешка, стали подсыхать и трескаться, отчего все тело пронзала боль. Что делать? Куда идти и чего ждать? Да, у Лаврова были деньги, которые он снял в банкомате еще в туристической Тверии. Много денег — несколько тысяч долларов. Но бывают ситуации, когда кусок вонючего козьего мяса и пара лепешек гораздо ценнее пачки самой дорогой валюты мира. Сирийская зимняя ночь, особенно в горных районах, мало чем отличается от европейской. Иногда температура падает ниже нуля. Сегодня же путникам повезло. Было холодно, но не морозно. Так или иначе, еще немного — и Саломею ждало переохлаждение. В такой ситуации Виктор был готов на все: остановить какую-нибудь машину, отдать все деньги, лишь бы их со Светланой куда-то отвезли. Да, остановить машину, предложить денег, а если не согласятся, вышвырнуть хозяина из кабины и умчаться прочь. Все, что угодно, только бы не брести по этой ужасной дороге. И вот словно кто-то свыше прочел мысли Лаврова. Сзади послышался звук двигателя. — Судя по всему, не грузовик, — шепнул Виктор. — Прячься в кювете. Скажу, когда выйти. Девушка соскользнула с дороги и спряталась в ближайшей канаве, свернувшись калачиком. Виктор сел на колени прямо на проезжей части, воздев руки к небу. Конечно, он рисковал. Но в мусульманской стране все же существовала вероятность спасения. И он не ошибся. Небольшой кроссовер «Тойота», выпрыгнувший из-за плавного поворота трассы, резко затормозил прямо перед сумасшедшим «мусульманином». Виктор же согнулся и опустил голову к земле, делая вид, что молится. Две передние двери кроссовера хлопнули. Из него вышли водитель и кто-то еще. Послышались шаги — и ни одного щелчка затвора или лязганья ножа, доставаемого из ножен. «Оба без оружия. Тем лучше. Легче будет справиться», — вертелось в голове у Лаврова. Он рассчитывал резко вскочить, нанести пару хуков своими кулачищами и, подхватив Светлану, умчаться на кроссовере вдаль. Ничего не поделаешь. В воюющей стране другого варианта выжить не представлялось. — Бисми-лляхи-ррахмани-ррахйм[30], — произнес один из идущих. Виктор сразу напрягся. Где он мог слышать этот очень знакомый голос с легкой картавинкой? — Ихдина ссыраталь-мусьтакым[31]. «Не может быть!» Лавров поднял глаза. Перед ним в одежде богатого араба стоял… — Его-о-ор? — удивленно протянул журналист. Да, это был тот самый Егор Бенкендорф, о котором Виктор вспоминал только сегодня днем. Старый товарищ и коллега Виктора Лаврова — парень с удивительной судьбой. Прямой потомок того самого графа Александра Христофоровича Бенкендорфа, генерала от кавалерии и главного начальника Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Предки Егора не захотели эмигрировать после революции 1917 года, а пожелали разделить судьбу своего народа и при любой власти всегда оставались достойными и уважаемыми людьми. Так и сам Егор, пройдя путь от простого продавца петриковской росписи на Андреевском спуске (кстати, создаваемой им самим) до продюсера высшего ранга на украинском телевидении и заслуженного деятеля искусств Украины, всегда оставался простым и понятным человеком, своим парнем на все сто. Высокий, ростом почти с Виктора, сухой и жилистый Егор со своей европейской внешностью никак не напоминал араба. Однако выражение его лица в обрамлении молочно-белой гутры[32], подвязанной жгутом-ободом «икал», не позволяло усомниться в том, что он имеет самое прямое отношение к мусульманскому миру. Он не знал арабского — просто заучил наизусть несколько расхожих фраз, которыми отвечал на любые случайные вопросы в странах Ближнего Востока, и это всегда сходило ему с рук. Зато он знал английский и умел найти общий язык с кем бы то ни было.