Лиз улыбнулась. – Это был риторический вопрос. Конечно, ты ей расскажешь. Ну и ладно, рассказывай. Мне все равно. И знаешь почему? – Потому что никто не поверит. Она похлопала меня по руке. – Вот именно, Чемпион. Прямо в яблочко. 27 Лиз высадила меня на углу и умчалась прочь. Я подошел к дому. Мама с Барбарой все-таки не пошли в бар. Барб простудилась и сказала, что после работы сразу пойдет домой. Мама стояла на лестнице с телефоном в руке. Увидев меня, она бросилась мне навстречу, обняла в панике изо всех сил и прижала к себе так крепко, что мне стало нечем дышать. – Какого черта? Где ты был, Джеймс? – Как вы, наверное, уже догадались, она называла меня полным именем, только когда очень злилась. – Почему ты не предупредил, что задержишься? Ты же знаешь, что я волнуюсь. Я всех обзвонила, я уже начала опасаться, что тебя похитили, я даже думала позвонить… Она разжала объятия и чуть отстранилась, держа меня за плечи. Теперь я увидел, что она плакала раньше и вот-вот заплачет снова, и мне стало неловко и стыдно, хотя я был ни в чем не виноват. Мне кажется, никто не может заставить тебя ощутить себя полным дерьмом так эффективно, как родная мать. – Это Лиз? – спросила она и тут же ответила сама себе: – Да, она. – И добавила глухим, беспощадным голосом: – Эта сука. – Мне пришлось с ней поехать, мам, – сказал я. – Я не мог не поехать. И тоже расплакался. 28 Мы поднялись в квартиру. Мама сварила кофе и налила мне чашку. Я впервые в жизни пил кофе и подсел на него сразу и навсегда. Я рассказал ей почти все. Как Лиз дожидалась меня у школы. Как она сказала, что надо найти последнюю бомбу Подрывника, потому что иначе могут погибнуть люди. Как мы поехали сначала в больницу, а потом к дому, где жил Террьо. Я даже рассказал маме, как жутко выглядел Террьо с его простреленной, наполовину развороченной головой. Но я не стал ей рассказывать, как увидел Террьо рядом с машиной Лиз, когда он стоял так близко ко мне, что мог бы схватить меня за руку… если мертвые могут хватать живых, чего я не знаю и знать не хочу. И я не стал пересказывать его прощальные слова, но когда я лег спать, они гремели у меня в голове, как надтреснутый колокол: «Еще увидимся… Чемпион». Слушая мой рассказ, мама твердила «ясно» и «я понимаю», хотя было видно, что она страшно расстроена. Но ей нужно было узнать, что происходит на Лонг-Айленде, да и мне самому тоже хотелось узнать. Мама включила телевизор, и мы сели смотреть новости. Льюс Додли с «Первого нью-йоркского» вел репортаж с пустой улицы, перегороженной полицейскими кордонами. – Полиция отнеслась к этому анонимному сообщению очень серьезно, – говорил он. – Согласно источнику из полицейского управления округа Саффолк… Я вспомнил о вертолете службы новостей, кружившем над домом Террьо в Куинсе, и подумал, что за столько времени вертолет уже должен был долететь до Лонг-Айленда. Я схватил пульт с маминых коленей и переключился на Четвертый канал. И действительно, на экране возник вид на крышу супермаркета «Кинг Каллен». Вся стоянка перед магазином была заполнена полицейскими машинами. У главного входа стоял большой фургон, видимо, инженерно-саперного отряда. Два полицейских в шлемах на головах и с собаками на поводках вошли в здание магазина. Съемка шла с вертолета, и с такой высоты было не разглядеть, есть ли на саперах бронежилеты, но я был уверен, что да. Но не на собаках. Если бомба Подрывника рванет, когда они будут внутри, собак разорвет в клочья. Репортер в вертолете говорил: – Нам сообщили, что все посетители и сотрудники магазина были эвакуированы и находятся в безопасности. Возможно, это очередная ложная тревога, каких было немало за все царство террора Подрывника… (да, он действительно так сказал) …к подобным сигналам следует относиться со всей серьезностью. Сейчас нам известно, что именно здесь Подрывник заложил свою первую бомбу – и что на данный момент никакой бомбы не найдено. Мы пока возвращаемся в студию. Фоновая картинка за спиной дикторов в студии представляла собой фотографию Террьо, возможно, с рабочего пропуска в больницу «Город ангелов», потому что на снимке он был уже старым. Он явно не обладал внешностью киногероя, но все же при жизни выглядел гораздо лучше, чем после смерти. Возможно, полиция не отнеслась бы настолько серьезно к сфабрикованной Лиз подсказке, если бы один из старейших детективов во всем Департаменте не вспомнил похожее дело, гремевшее по всему Нью-Йорку, когда он сам был мальчишкой, а именно дело Джорджа Метески, прозванного журналистами Безумным Бомбистом. Метески заложил тридцать три самодельные бомбы за время своего собственного «царства террора», длившегося с 1940 по 1956 год. Как и в случае с Террьо, все началось с обиды на бывшего работодателя: у Метески это была энергетическая компания «Консолидейтед Эдисон». Какой-то умник из службы новостей тоже выявил эту связь, и фотография Террьо на фоновом экране в студии сменилась фотографией Метески, но мама не стала рассматривать старикашку на снимке… который, как мне показалось, был до жути похож на Террьо в его форме больничного санитара. Мама схватила свой телефон и пошла в спальню за старой записной книжкой. Видимо, она стерла номер Лиз у себя в телефоне после их крупной ссоры из-за серьезного груза. Новости прервались на рекламу каких-то таблеток, и я потихоньку подкрался к двери маминой спальни, чтобы подслушать. Хорошо, что я не раздумывал долго, потому что звонок был коротким и я мог бы вообще ни хрена не услышать. – Это Тия, Лиз. Молчи и слушай меня. Я никому ничего не скажу по вполне очевидным причинам. Но если ты еще хоть раз побеспокоишь моего сына, если ты просто покажешься ему на глаза, я тебя уничтожу. Ты сама знаешь, что я могу. Надо только чуть-чуть подтолкнуть, а дальше все пойдет само. Ты меня поняла? Даже близко не подходи к Джейми. Я вернулся в гостиную, сел на диван и сделал вид, что меня очень интересует реклама. Но моя хитрость маму не обманула. – Ты все слышал, да? Ее глаза прожигали меня насквозь, явно давая понять, что не стоит ей врать. Я молча кивнул. – Хорошо. Если снова увидишь ее, разворачивайся и беги. Домой. И сразу же скажи мне. Тебе ясно? Я снова кивнул. – Да-да-да, хорошо. Я закажу ужин на дом. Ты что будешь, пиццу или что-нибудь из китайской еды? 29 Полицейские нашли и обезвредили последнюю бомбу Подрывника в ту же среду, около восьми часов вечера. Мы с мамой смотрели по телевизору «В поле зрения», и тут передачу прервали на экстренный выпуск новостей. По всему зданию несколько раз провели собак-ищеек, но они ничего не унюхали. Саперы решили свернуть операцию, но буквально на выходе одна из собак насторожилась в отделе хозяйственных товаров. Саперы там проходили не раз и не обнаружили никакой бомбы на стеллажах, где просто не было места, чтобы спрятать бомбу, но один из них совершенно случайно поднял взгляд к потолку и заметил, что одна из потолочных панелей чуть сдвинута. Именно там, между крышей и потолком, была спрятана бомба, прикрученная к балке оранжевым эластичным шнуром вроде тех, что используют в банджи-джампинге. На этот раз Террьо превзошел сам себя: шестнадцать шашек динамита и дюжина взрывателей. Простенькие будильники остались в далеком прошлом, к этой бомбе был подсоединен навороченный цифровой таймер, очень похожий на таймеры из кинофильмов, о которых я вспоминал накануне (когда бомбу уже обезвредили, кто-то из полицейских сфотографировал этот таймер, и на следующий день снимок опубликовали в «Нью-Йорк таймс»). Он был настроен на пять часов вечера в пятницу, когда в магазине всегда полно народу. На следующий день в новостях на «Первом нью-йоркском» (мы вернулись на мамин любимый канал) один из саперов, участвовавших в операции, сказал, что если бы эта бомба рванула, то обрушилась бы вся крыша. Когда его спросили, сколько людей могло погибнуть при взрыве, он лишь покачал головой. В тот четверг мама сказала за ужином: – Ты сделал доброе дело, Джейми. Хорошее дело. И Лиз тоже сделала доброе дело, каковы бы ни были ее мотивы. Мне сразу вспомнилось, что однажды сказал Марти. – Она имела в виду мистера Беркетта, на самом деле профессора Беркетта, ныне почетного профессора, который все еще держался бодрячком. – И что он сказал? – «Иногда Господь Бог использует сломанный инструмент». Это цитата из романа какого-то британского писателя. Из его курса английской литературы. – Он всегда спрашивает у меня, чему нас учат в школе, – сказал я. – И всегда удрученно качает головой. Как будто думает, что я получаю негодное образование. Мама рассмеялась. – Уж он-то набит образованием под завязку, и он по-прежнему остается в здравом уме и твердой памяти. Помнишь наш с ним рождественский ужин? – Конечно, помню. Сэндвичи с индейкой и клюквенным соусом, лучшие в мире! И горячий шоколад! – Да, хороший был вечер. Будет жаль, когда Марти не станет. Давай доедай, на десерт у нас яблочный крисп. Его испекла Барбара. И знаешь что, Джейми? Я посмотрел на нее. – Давай больше не будем об этом говорить. Пусть все забудется… и останется в прошлом. Я понял, что она говорила не только о Лиз и даже не только о Террьо; она говорила о моей способности видеть мертвых. Это был, как сказал бы мой тогдашний учитель информатики, глобальный запрос, и я был только за. Всеми руками и ногами за. – Да, конечно. В те минуты, сидя за пиццей в нашей ярко освещенной кухне, я действительно верил, что все плохое забудется и останется в прошлом. Но я ошибался. Я не видел Лиз Даттон еще два года и даже почти о ней не вспоминал, но Кена Террьо я увидел уже той же ночью. Как я говорил в самом начале, это будет история в жанре ужасов. 30 Я уже почти заснул, но меня разбудили истошные кошачьи вопли с улицы. Мы жили на пятом этаже, и, быть может, я бы их и не услышал – как и последовавший за ними грохот мусорного бака, – если бы окно в моей комнате не было приоткрыто, чтобы впустить свежий воздух. Я встал с кровати закрыть окно, случайно глянул наружу и застыл, вцепившись в оконную раму. Под фонарем на другой стороне улицы, прямо напротив нашего дома, стоял Кеннет Террьо, и я сразу понял, что кошки вопили не потому, что дрались. Они вопили от страха. Тот малыш в слинге видел его на скамейке; и сейчас его видели кошки. Он напугал их нарочно. Он знал, что я подойду к окну, точно так же, как знал, что Лиз называет меня Чемпионом. Он ухмыльнулся, дернув наполовину обезображенным лицом. Он поманил меня пальцем. Я закрыл окно и подумал пойти спать к маме, но я был уже слишком взрослым, чтобы забираться к маме в постель; к тому же у мамы наверняка возникли бы вопросы. Так что я просто задвинул жалюзи. Потом вернулся в свою кровать, лег и уставился в темноту под потолком. Раньше такого со мной не бывало. Никто из мертвых не увязывался за мной, провожая до дома, как какой-то гребаный бездомный пес. Забей, твердил я себе. Дня через три-четыре он исчезнет уже навсегда, как все остальные. Максимум через неделю. Он тебе ничего не сделает. Но точно ли я был уверен, что он ничего мне не сделает? В ту ночь, лежа в темноте, я вдруг понял, что совершенно в этом не уверен. Видеть мертвых вовсе не означает знать мертвых. Наконец я поднялся, подошел к окну и выглянул из-за краешка жалюзи, ни капельки не сомневаясь, что Террьо по-прежнему стоит внизу. Ждет, что я выгляну снова. И тогда, быть может, он опять поманит меня пальцем. Иди сюда. Иди ко мне, Чемпион. Под фонарем никого не было. Террьо ушел. Я вернулся в постель, но еще долго не мог заснуть. 31