Дорогой Джейми! Сегодня утром, когда вы с мамой ушли, я поискал информацию о бомбе, обнаруженной в супермаркете в Истпорте (что надо было сделать гораздо раньше). Я нашел кое-что интересное. Имя Элизабет Даттон не упоминается ни в одном из новостных репортажей. Вся слава досталась сотрудникам инженерно-саперного отряда (и особенно собакам, потому что люди любят собак; как я понял, собака, обнаружившая бомбу, получила медаль от мэра). Твоя знакомая упоминается в прессе только как «детектив, получивший наводку от кого-то из прежних осведомителей». Мне показалось несколько странным, что она не участвовала в пресс-конференции, посвященной успешному окончанию операции по поиску и обезвреживанию заложенной бомбы, и не получила официальную благодарность от руководства. Однако она сохранила работу в полиции. Возможно, именно этого она и добивалась, не рассчитывая на большее, да и начальство сочло, что ничего большего она не заслуживает. С учетом всей информации, найденной мною в Сети, вкупе со странным отключением электричества, случившимся в вашем доме во время твоей битвы с Террьо, и еще некоторыми вещами, о которых ты мне сообщил, я уже не могу не поверить твоему рассказу. В связи с чем я хочу тебя предостеречь. Мне не понравилось, с какой уверенностью ты сказал, что теперь твоя очередь его донимать и стоит тебе только свистнуть, и он прибежит. Может быть, и прибежит, НО Я ТЕБЯ ОЧЕНЬ ПРОШУ ТАК НЕ ДЕЛАТЬ. Даже опытные канатоходцы иной раз срываются и падают. Укротители львов получают увечья от животных, которых считали полностью укрощенными. При определенных условиях даже самая добрая и воспитанная собака может укусить своего хозяина. Мой тебе совет, Джейми: оставь эту сущность в покое. С наилучшими дружескими пожеланиями, Профессор Мартин Беркетт (Марти) P. S. Мне любопытно узнать все подробности твоего необычного приключения. Если сможешь зайти ко мне в гости и рассказать, я буду слушать с большим интересом. Как я понимаю, ты по-прежнему не желаешь расстраивать маму беседами на эту тему, тем более что все вроде бы завершилось вполне успешно. Я сразу написал ответ. Мое письмо получилось гораздо короче, но я попытался оформить его точно так же, как он сам оформлял свои письма: как будто писал на бумаге. Уважаемый профессор Беркетт! Я с удовольствием приду к вам в гости, но не раньше среды, потому что в понедельник у нас экскурсия в Метрополитен-музей, а во вторник – внутришкольный матч по волейболу, мальчишки против девчонок. Если вам будет удобно в среду, я могу прийти после уроков, около половины четвертого, но ненадолго, всего на час-полтора. Я скажу маме, что мне захотелось вас навестить, и так и есть. Ваш друг, Джеймс Конклин Профессор Беркетт, наверное, сидел с айпадом в руках (мне очень живо представилось, как он сидит у себя в гостиной, в окружении вставленных в рамочки фотографий прошлых лет), потому что ответ от него пришел сразу. Дорогой Джейми! В среду будет удобно. Жду тебя в половине четвертого и запасаюсь овсяным печеньем с изюмом. Что ты предпочитаешь к печенью, чай или какой-нибудь лимонад? Искренне твой, Марти Беркетт Я не стал заморачиваться с оформлением ответного сообщения под бумажное письмо, а просто набил одну фразу: Я бы не отказался от чашечки кофе. И, немного подумав, добавил: Мама мне разрешает пить кофе. Это была не совсем ложь, и в ответ профессор прислал мне эмодзи: поднятый вверх большой палец. Я подумал, что это круто. Мы с профессором Беркеттом все же поговорили, но без печенья и без напитков. Они ему были уже не нужны, потому что он умер. 47 В о вторник утром я получил еще одно электронное письмо от профессора. Мама – и еще несколько человек – получили точно такое же. Дорогие друзья и коллеги! Мне сообщили печальную новость. Дэвид Робертсон – мой старый друг, сослуживец и бывший заведующий кафедрой – перенес обширный инсульт в доме для престарелых в Сиеста-Ки во Флориде. Вчера вечером он был доставлен в окружную больницу в Сарасоте. Предполагается, что он не выживет и даже не выйдет из комы, но я знал Дэйва и его очаровательную жену Мэри больше сорока лет и, как бы мне ни хотелось обратного, сейчас я должен поехать к нему, хотя бы лишь для того, чтобы утешить его супругу и проводить его в последний путь, если прогнозы врачей подтвердятся. Прошу прощения у всех, с кем у меня были назначены встречи. Все отменяется до моего возвращения. Я поселюсь в бутик-отеле «Бентли» (какое название!) в Оспри. При необходимости со мной можно будет связаться через администратора отеля, но удобнее всего держать связь по электронной почте. Как вы все знаете, у меня нет мобильного телефона. Прошу прощения за неудобства. Искренне ваш, (Почетный) профессор Мартин Ф. Беркетт – Все-таки он человек старой школы, – сказал я маме за завтраком: для нее – грейпфрут и йогурт, для меня – тарелка хлопьев. Мама кивнула: – Да, таких, как Марти, осталось мало. В его возрасте мчаться к постели умирающего друга… – Она покачала головой. – Поразительно. Достойно всяческого восхищения. И этот имейл! – Профессор Беркетт не пишет имейлов, – сказал я. – Он пишет письма. – Это верно, но я сейчас говорю о другом. Насчет отменившихся договоренностей… Сколько, по-твоему, у него было назначено встреч, в его возрасте? Ну, одна точно была, подумал я, но ничего не сказал. 48 Я не знаю, что стало со старым другом профессора Беркетта, умер он или нет. Я знаю только, что сам профессор скоропостижно скончался. В самолете у него случился сердечный приступ, и когда самолет приземлился, он был уже мертв. У него был еще один старый друг, юрист и поверенный в его делах – один из адресатов того последнего электронного письма, – и ему первому сообщили о произошедшем. Он организовал транспортировку тела обратно в Нью-Йорк, а дальше за дело взялась моя мама. Она закрыла агентство на несколько дней и занялась приготовлениями к похоронам. За это я ею гордился. Она плакала и горевала, потому что потеряла друга. Я сам горевал, потому что профессор Беркетт стал и моим другом тоже. После ухода Лиз он остался моим единственным другом из взрослых. Панихида прошла в пресвитерианской церкви на Парк-авеню. В той же церкви, где семь лет назад отпевали Мону Беркетт. Мама негодовала и возмущалась, что его дочь – жившая где-то на Западном побережье – не приехала на похороны отца. Позже, чисто из любопытства, я проверил список адресатов последнего электронного письма от профессора Беркетта и не нашел адреса дочери. В списке было всего три женщины: моя мама, миссис Ричардс (приятельница и соседка профессора, старушка с четвертого этажа в доме на Парк-авеню) и Долорес Магован, женщина, на которую, как ошибочно предполагала миссис Беркетт, имел виды ее овдовевший муж. На панихиде я все высматривал профессора, рассудив, что если его жена посетила свою поминальную службу, то и он посетит свою. В церкви он не появился, но в этот раз мы с мамой поехали на кладбище, и он был там: сидел чуть поодаль, на чьей-то могильной плите футах, наверное, в тридцати от собрания скорбящих, и все же достаточно близко, чтобы слышать, что говорят. Во время общей молитвы я украдкой ему помахал. Даже не помахал, а просто приподнял руку и шевельнул пальцами, но профессор заметил, и улыбнулся, и помахал мне в ответ. Он был самым обычным мертвым человеком, не чудовищем наподобие Кеннета Террьо, и я горько расплакался. Мама обняла меня за плечи. 49 Это было в понедельник, так что я не пошел на экскурсию в Метрополитен-музей со своим классом. Я на весь день отпросился с уроков, чтобы пойти на похороны, и когда мы с мамой вернулись домой с кладбища, я сказал, что мне хочется прогуляться. Сказал, что мне надо подумать. – Ладно, иди… если с тобой все в порядке. С тобой все в порядке, Джейми? – Да, все в порядке. – Я улыбнулся в подтверждение своих слов. – Возвращайся не позже пяти, иначе я буду волноваться. – Да, хорошо. Когда я уже выходил из комнаты, мама задала вопрос, которого я ждал: – Он там был? Ты его видел? Сначала я думал соврать, чтобы пощадить мамины чувства, но все же решил сказать правду, рассудив, что от правды ей, может быть, станет легче. – Да. Но не в церкви, а на кладбище. – Как… как он выглядел? Я ответил, что выглядел он хорошо, и опять сказал правду. Мертвые всегда носят одежду, в которой умерли, и в случае с профессором Беркеттом это был коричневый костюм, чуть-чуть ему великоватый, но смотревшийся все равно очень круто, по моему скромному мнению. Мне понравилось, что профессор надел костюм для путешествия на самолете, потому что именно так поступают истинные приверженцы старой школы. И он был без трости, наверное, потому, что сидел в самолете и не держал трость в руках в момент смерти, или, может быть, он ее выронил, когда начался сердечный приступ. – Джейми? Пока ты не ушел, можно твоей старой маме тебя обнять? Я обнимал ее долго-долго. 50