— На следующей неделе опять в Обществе увидимся. Если вам чего понадобится, пошлите за мной на Вайз-филд. Там любой покажет, где жена Питера Моллоя, пивного чемпиона. * * * Юджин спит на кровати, укрытый пальто; а папа с Оливером на коленях сидит у камина. И почему это он рассказывает Оливеру про Кухулина? Это же моя сказка! Но у Оливера такой вид, что мне не хочется обижаться. Щеки у него горят; он неотрывно смотрит на потухшие угольки в камине, и, Кухулин его, похоже, совсем не занимает. — Кажется, у него жар, — говорит мама, прикладывая руку ко лбу Оливера. — Жалко лука нет, я бы отвар на молоке с перцем сделала. Хорошо помогает. Вот только молоко не вскипятишь. Угля нет. Она дает папе талон на уголь с Док-роуд. Папа берет меня с собой, но уже темно и все угольные склады закрыты. — Что же нам делать, папа? — Не знаю, сынок. Перед нами женщины в шалях и ребятишки собирают уголь по обочинам. — Папа, папа, вон уголь! — Нет, сынок. Мы не будем с дороги собирать, как нищие какие-нибудь. Папа говорит маме, что склады закрыты и нам придется поужинать хлебом с молоком, но я рассказываю про женщин на дороге, и мама вручает Юджина папе. — Стыдно ему, видите ли, угля насобирать. Сама пойду. Она берет кошелку и зовет нас с Мэйлахи с собой. За Док-роуд блестит огоньками что-то темное и большое. — Это река Шаннон, — говорит мама. — Больше всего я по ней скучала в Америке. Гудзон тоже ничего, но Шаннон поет. Я не слышу никакой песни, но мама слушает и чему-то радуется. На Док-роуд уже никого нет, только мы идем и высматриваем куски угля, упавшие с машин. Мама велит нам собирать все, что горит: уголь, деревяшки, картон, бумагу. — Еще, бывает, конским навозом топят, — говорит она. — Но уж до такого мы не опустимся. Кошелка почти полная, и мама говорит, что теперь надо найти лук для Оливера. — Я найду, — обещает Мэйлахи, но мама объясняет, что лук бывает не на улице, а в лавке. — Вон лавка! — радостно вопит Мэйлахи и забегает внутрь. — Лук, лук для Оливера! — кричит он продавщице. Мама спешит за ним и извиняется. — Какой милый ребенок! — улыбается продавщица. — Он что, американец? Мама говорит, что да. Женщина снова улыбается. У нее во рту всего два зуба: оба сверху и далеко друг от друга. — Вот милашка, — повторяет она. — А кудряшки какие! И что же он просит, конфетку? — Нет, — говорит мама. — Луковицу. — Луковицу? — хохочет женщина. — Первый раз слышу, чтоб дите лук просило. В Америке что ль так? — Нет, он просто слышал, что братику лук нужен. Тот заболел, так вот лук надо в молоке сварить. — Да-да, миссус, — подтверждает продавщица. — Лук с молоком — лучшее средство. На тебе конфетку, малыш. А это братик твой? И ему тоже конфетку. — Ой, что вы, не стоило, — ахает мама. — Скажите спасибо, мальчики. — И лук возьмите для больного малыша, миссус, — говорит продавщица. — Не могу я заплатить за лук, — вздыхает мама. — Ни пенни при себе нет. — Я вам его даром отдам, миссус. Не бывало еще такого, чтоб больному ребенку в Лимерике лука не дали. И перца щепотку положить не забудьте. Есть он у вас? — Нету, но я куплю на днях. — Тогда вот вам перец, миссус, и соли немножко. Уж приготовьте малышу самое лучшее лекарство. — Благослови вас Господь, — говорит мама; в глазах у нее слезы. Папа ходит взад-вперед с Оливером на руках. Юджин играет на полу с кастрюлей и ложкой. — Лук принесла? — спрашивает папа. — Принесла, — отвечает мама. — И лук, и уголь, и чем огонь разжечь. — Я знал, что принесешь, — говорит папа. — Я молился святому Иуде. Мой любимый святой, покровитель отчаявшихся. — Это я раздобыла лук и уголь, а не твой Иуда. — Не надо было с дороги собирать, как нищенка, — укоряет ее папа. — Мальчикам плохой пример подаешь. — Ну тогда послал бы своего святого Иуду на Док-роуд. — Я есть хочу, — ноет Мэйлахи. Я тоже хочу есть, но мама говорит, сначала надо сварить лук для Оливера. Она разжигает огонь в камине, разрезает луковицу пополам, бросает одну половинку в кипящее молоко, добавляет немного масла и перца. Потом усаживает Оливера к себе на колени и пытается напоить его отваром, но Оливер отворачивается и смотрит в огонь. — Ну же, миленький, давай, пей, — уговаривает мама. — Вырастешь большим и сильным. Оливер сжимает губы. Мама отставляет кастрюльку, качает Оливера, а когда он засыпает, кладет его на постель, и велит нам не шуметь, а не то она не знает что с нами сделает. Потом мелко режет оставшуюся половинку луковицы и обжаривает ее в масле с кусочками хлеба. Мы сидим на полу у камина, едим жареный хлеб и пьем ужасно сладкий чай из стеклянных банок. — Огонь так разгорелся, — говорит мама, — что лампу можно выключить, все равно пока на газ денег нет. В комнате становится тепло; языки пламени в камине похожи то лица, то на горы и долины, то на скачущих зверей. Юджин засыпает на полу, и папа переносит его на постель к Оливеру. Мама ставит кастрюльку с луком на каминную полку, чтоб ни одна мышь или крыса не добралась. Говорит, что совсем умаялась за день: сначала Общество Святого Викентия, потом лавка миссис Макграт, уголь на дороге, а теперь Оливер лук не ест, и если завтра будет так же, придется к доктору идти, так что сейчас она идет спать. Мы все ложимся, и если иногда блоха куснет, я не обращаю внимания — в постели так тепло вшестером, и мне нравится смотреть, как отблески огня пляшут на стенах и на потолке, и комната становится то красной, то черной, то снова красной и черной, а потом, постепенно, черно-белой, и слышно только, как Оливер всхлипывает и ворочается на руках у мамы. * * * Утром папа разводит огонь, ставит чай, нарезает хлеб. Папа уже одет и просит маму собраться поскорее. — Фрэнсис, — говорит мне папа. — Твой братик Оливер заболел, мы отвезем его в больницу. Будь умницей и посиди с братиками, а мы скоро вернемся. — Сахара много не ешьте, — предупреждает мама. — Мы не миллионеры. Мама берет Оливера на руки, кутает его в пальто, а Юджин стоит рядом с кроватью и хнычет: — Хочу Олли. Играть с Олли. — Олли скоро вернется, — обещает мама. — Пока играй с Мэйлахи и Фрэнком. — Олли, Олли, хочу Олли. Он провожает Оливера взглядом, а потом садится на кровать и смотрит в окно. — Джини, Джини, — зовет его Мэйлахи. — У нас есть хлеб и чай. Хлеб с сахарком будешь, Джини? Юджин мотает головой и отталкивает руку Мэйлахи с хлебом. Потом переползает на постель, туда, где спали Оливер с мамой, и глядит в окно. На пороге стоит бабушка. — Говорят, ваши отец с матерью неслись по Генри-стрит с ребенком на руках. Куда это они? — Оливер заболел, — поясняю я. — Лук вареный в молоке не ест. — Чего-чего ты там болтаешь? — Лук не стал есть и заболел.