— Потому что это невозможно простить! Он испускает долгий вздох. — Каждый грех может быть прощен, но чтобы достичь истинного отпущения, ты не можешь испытывать угрызения совести только из-за своего наказания. Оно должно исходить не из страха перед карой, а из совершения самого греха. Истинное чувство вины, исходящее из сердца. — Я слышу скрип дерева, и исповедальня озаряется мягким светом свечей, когда он отодвигает занавеску со своей стороны. — Тебе нужно найти себя, Сейнт. Я буду здесь, когда ты найдешь ответы, которые ищешь. — И затем мой брат, язычник, покидает исповедальню более праведным из нас двоих. К тому времени, как я возвращаюсь домой, в моей голове словно поселился рой пчел. Ничего не ясно. Мне нужно облегчение, но его нет. Кровь, мне нужна кровь. Только через жертву можно обрести спасение. Джудас предал меня, оставил меня наедине с моим грехом, бросил меня в объятия дьявола. — Сейнт? — голос Отто доносится откуда-то из глубины квартиры. Нет, он меня не видит. Поспешив на кухню, я беру большой нож для разделки мяса с подставки и несусь по коридору к алтарю. Я закрываю за собой дверь и запираю ее на засов, чтобы мальчик не смог войти. Разочарованный взгляд Пресвятой Девы падает на меня, и я падаю перед ней на колени, склоняя голову. Молитва срывается с моих губ в спешке. Кровь бежит по моим венам, а сердце колотится в предвкушении. Это излечит меня. Жертва — это то, что требуется в данный момент. Сжимая рукоятку ножа в кулаке, я подношу его к верхней части грудной клетки. Заостренное острие колет меня, и я чувствую, как в ответ выступает капля крови. Легкая улыбка трогает мои губы. Да, я обескровлю себя досуха, если понадобится. Закрыв глаза, я молча молюсь, проводя лезвием прямо вниз, до середины живота. Острая боль от пореза отдается волнами с каждым тяжелым ударом моего сердца. Открыв глаза, я приставляю нож к левой груди и провожу им до середины правой. Кровь стекает по моей коже так гипнотически, что ее вид приводит меня в восторг. Мое тело пытается очистить себя от скверны с помощью знака распятия. Я провожу ладонью, размазывая кровь по груди и животу. Глаза кровоточат. Я поднимаю взгляд на Пресвятую Деву, по ее щекам текут окровавленные слезы. Я проливаю кровь за нее, точно так же, как она проливала кровь за своего сына. Я плачу точно так же, как плакала она. И теперь я предлагаю ей всего себя. Широко раскинув руки в стороны, я запрокидываю голову, ожидая чего-то: знака, ощущения… У меня начинает кружиться голова, и мне кажется, что мир поворачивается вокруг своей оси. А потом все погружается во тьму. Я стою на пепельной равнине, моя кожа сохнет и трескается на обжигающе горячем ветру. Вихри пепла поднимаются вверх и беспорядочно носятся по бесплодной почве. Я двигаюсь, чтобы сделать шаг вперед, как делаю всегда, но не могу. Я… застрял. Мои руки связаны за спиной, вокруг деревянного столба. Что это? Я дергаю за ремни, но с каждым движением они, кажется, натягиваются все туже, впиваясь в мои запястья до тех пор, пока я не перестаю чувствовать свои руки. Мой взгляд мечется по сторонам, отчаянно ища ее. Моего ангела. Но ее нигде нет. Она бросила меня. Земля сотрясается у меня под ногами. Я вдыхаю всепоглощающий запах серы, а затем земля раскалывается, вздымая стену огня прямо в воздух. Я горю. Глава 21 Сейнт Тяжелый аромат полироли для дерева и благовоний окутывает меня, как одеяло, принося небольшое утешение моей измученной душе. Солнечный свет пробивается сквозь щель в занавеске, ударяясь о решетчатую перегородку и отбрасывая маленькие блики на мое лицо. Это напоминает мне об Иден. — Прости меня, отец, ибо я согрешил. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, прошел один день с момента моей последней исповеди, — слова слетают с моих губ, временно снимая свинцовую тяжесть, которая сидела у меня в животе с тех пор, как я покинул эту самую исповедальню двадцать четыре часа назад. Священник испускает тяжелый вздох. — Сынок, ты пробыл здесь последние четыре дня. Я могу даровать прощение только в той мере, что уже отпустил тебе. Оно не накапливается, — он устал прощать меня, устал слушать грешника. Но я не прощен. Я чувствую, как грех гноится, разлагая мою душу с каждой минутой. Мне нужно божественное вмешательство, исцеляющее прикосновение руки Господа. Спасение. И оно требует истинного признания и очищения. — Я не говорил о своем грехе, — выдыхаю я, ступая на натянутый канат между Господом и его посланником. Признаться в таком… Возможно, это то, чего Он хочет, — чтобы я раскрыл свой ужасный секрет, рискнул собой и продолжил свои страдания в тюремной камере. — Бог, Отец милосердия, смертью и воскресением своего Сына примирил мир… — Я убил человека. — Тишина. — Я убил его, потому что он причинил ей боль. Я насчитываю восемь тяжелых ударов своего сердца о ребра, прежде чем священнослужитель, наконец, произносит: — Ты раскаиваешься? — шепчет отец Максвелл с заметной дрожью в голосе. Он, наконец, видит меня. Впервые он по-настоящему видим монстра, которого я прячу внутри себя. Я больше не просто странный мальчик, который посещал его церковь последние тридцать лет, или даже неунывающий человек, которого он знает. Это мерзкое чувство опасности, которое он испытывает, когда находится рядом со мной, то, о котором он всегда говорил, и которое он считал иррациональным, потому что я представал в его глазах набожным человеком, истинным католиком, все это, наконец-то, обрело смысл. Я — убийца, грешник, хищник, живущий среди своей добычи. И как это возможно? Один из его паствы. Предатель, лживый притворщик. Я почти слышу, как эти мысли щелкают в его сознании. — Я не жалею, что убил его, — моя голова опускается вперед, и меня охватывает горе, но не из-за Эштона, а из-за моей души, которая теперь проклята. Я чувствую только тошнотворное разочарование от того, что Бог отверг меня, потому что я так сильно ошибся, и без его руководства я бы давным-давно обрушил все свои темные побуждения на его детей. Плохие парни отправляются в Ад. — Тогда ты не можешь быть по-настоящему освобожден от греха. — Я обречен на адское пламя, — бормочу я, озвучивая ту самую мысль, которая неотступно преследует меня. Он прерывисто вздыхает, и этот звук похож на выстрел в тишине исповедальни. — Да, если только ты по-настоящему не раскаешься в своей душе. Вскакивая на ноги, я хватаюсь за занавеску, замирая на мгновение. — Возможно, у меня нет души. А без души какое на самом деле имеют значение Рай или Ад? **** Запах серы даже сильнее обычного, он проникает в мои легкие до тех пор, пока я не начинаю задыхаться от него. Волны жара мерцают в воздухе, поднимаясь от сухой, как кость, поверхности под моими ногами. Столб давит мне на спину, веревка врезается в кожу на запястьях. В панике у меня перехватывает дыхание, и я вырываюсь из своих пут. Страх овладевает мной до тех пор, пока он не поглощает меня целиком. Пламя приближается. В любую секунду… Я моргаю, и на фоне темно-серого апокалипсического неба мерцает вспышка света. Свет приглушается, как и всегда, пока я не могу разглядеть в нем какую-то форму. Ангел направляется ко мне. Ее струящееся белое платье не запятнано почерневшим пеплом, который ее окружает. — Иден, — выдыхаю я. Она останавливается передо мной и склоняет голову набок, ее глаза полны горькой печали. — Ты сгоришь, Сейнт. — Нет, — я качаю головой. — Пожалуйста. Ты можешь спасти меня. — Она делает шаг вперед, медленно протягивает руку и кладет ее мне на голову. Ее пальцы скользят по моей щеке, и это прикосновение потрясает меня до глубины души. — Ты можешь спасти меня, — шепчу я. Она придвигается ближе, эти прекрасные зеленые глаза изучают каждый дюйм моего лица. — Да. Я могу, — обхватив мою щеку, она наклоняется, и ее теплые губы касаются моих. Это все равно что стоять на солнце ясным летним днем. Запах серы исчезает, и вместо него я чувствую аромат цветов и скошенной травы. Тишина, каким бы чистилищем это ни было, сменяется перезвоном ветра и мягким шумом волн, набегающих на пляж. Я чувствую себя… благословенным. Ее губы крепче прижимаются к моим, а пальцы так нежно поглаживают мою щеку. — Я могу спасти тебя, — шепчет она, прикасаясь своим лбом к моему. Я чувствую это глубоко внутри себя. Только она может спасти меня. Я просыпаюсь, и мне сразу же хочется вернуться туда, прямо в Ад — к ней. Спаси меня, ангел. Глава 22 Иден Кажется, жизнь просто продолжает пинать меня, когда мне плохо, и, честно говоря, синяки начинают проявляться. Прошло три дня, а я ничего не слышала от Эша. Я полагала, он хотя бы пришлет мне смс с извинениями. Думаю, на самом деле ему все равно. Возможно, в конце концов, он просто хотел снова залезть ко мне под юбку. Дура я, что думала, будто ему на самом деле не все равно. Ведь всем было все равно. Кроме того, прошло три дня с тех пор, как я в последний раз видела Сейнта. Каждый вечер за мной приезжает машина, забирает меня и отвозит на работу в «Убежище», а моя машина таинственным образом исчезла. Я бы спросила его об этом, но не видела ни его, ни Джейса, если уж на то пошло. И в таких реалиях моя жизнь продолжается. Мой брат все еще числится пропавшим без вести. Я все еще одна. Ничего не меняется. Я отрабатываю свою смену и иду домой, как и всегда. Водитель въезжает на парковку и останавливается, ожидая, пока я выйду. Это не всегда один и тот же парень, но никто из них никогда не разговаривает со мной. Интересно, было ли им приказано этого не делать, или они просто не хотят? В любом случае эта молчаливая поездка, кажется, усугубляет мое одиночество, лишь подчеркивая его. Одинокая девушка, которую избегают даже незнакомые люди. Вылезая из машины, я захлопываю дверцу и направляюсь к своему зданию, а затем притормаживаю. Там, на парковочном месте прямо у дорожки, стоит моя машина, чью тускло-желтую краску невозможно не заметить в оранжевом свете уличных фонарей. Прислонившись к пассажирской двери, стоит Сейнт. Его голова опущена вниз, скрывая лицо. Черные волосы подходят к его костюму, и он будто сливается с тенями, становясь одним целым с ночной темнотой. Тишина, кажется, цепляется за него, выводя из себя его неподвижность. Он всегда пугал меня, но сегодня будто в нем ощущается нечто другое — некая зловещая аура, которая заставляет меня дрожать. — Сейнт? — мой голос дрожит, и я тереблю ремешок своей сумочки. Медленно он отходит от машины и подходит ближе. Он останавливается в нескольких футах от меня, будто чувствуя мой страх и на самом деле уважая его. Он выглядит… по-другому. Под его глазами залегли темные круги, и он не так собран, как обычно. — Ты… в порядке? Его глаза встречаются с моими, и он выглядит… уязвимым. Я никогда не думала, что увижу Сейнта Кингсли таким уязвимым. — Твою машину починили, — он протягивает мне ключ, и я делаю шаг вперед, забирая тот из его руки. Он починил мою машину. Я боюсь его, но когда смотрю в его глаза, мне почти жаль его. Он окружен людьми, но у него никого нет. Как и у меня. — Спасибо, — шепчу я, будто повышая голос, смогу проникнуть сквозь безмолвный пузырь, который, кажется, окружил нас. — Ты не должен был этого делать. Его губы изгибаются в улыбке, хотя глаза остаются… измученными. — Нет. Если это касается тебя, то я ловлю себя на том, что делаю много такого, чего обычно не стал бы делать. Я хмурюсь. Должно быть, он говорит об Отто. И помощи мне. — Я ценю, что ты пытаешься найти моего брата, и… за то, что рассказал мне об Эше, — я качаю головой. — Никому не стоит доверять в этом мире. Внезапно он оказывается прямо передо мной, так близко, что я чувствую, как его дыхание шевелит пряди моих волос. — Доверься мне, Иден. Я медленно поднимаю на него глаза и погружаюсь в пустоту его боли и мучений. И на мгновение, всего на мгновение, я забываю о своей собственной боли и о своих мучениях.