— Да? Пресли сползает на своем месте, закрывая лицо обеими руками. — Он знал мое имя. Пресли Мария Уиттон-Чейз. Он произнес все четыре слова. Вслух и все такое. О, господи. Мне кажется, что под руками подруга ухмыляется. ГЛАВА 7 КЭРРИ «Я никуда не пойду». Я повторяю это себе снова и снова, но, когда наступает два часа ночи, обнаруживаю, что встаю с постели, как и каждую субботу. Похоже, Дэшил, который был так груб со мной на капоте той машины, и Дэшил, за которым я наблюдаю в оркестровой комнате каждые выходные — это два совершенно разных человека в моей голове. Тот, кто поцеловал меня, был дерзким и ужасным. Он сломал что-то внутри меня, и это чертовски больно. Дэш, играющий на пианино в темноте — это безмолвный призрак. Он не говорит. Не издевается. Парень пробуждает меня к жизни так же, как и тогда, на вечеринке, но после этого не отвергает меня. Дэшил просто играет. Я просто слушаю. Так что мне пора идти. Я все еще страдаю от того, как он поступил со мной той ночью, когда на цыпочках пробираюсь по коридору. Глупо, что мне вообще захотелось увидеть его так скоро после того, что тот сказал мне, но это еженедельное паломничество — ритуал, который я никогда не нарушала. Было бы неправильно делать это сейчас. Когда добираюсь до оркестровой комнаты, он уже там, сидит на низкой скамейке перед старинным роялем мистера Линклейтера. Стучит пальцами по клавишам, его прикосновения тяжелее и злее, чем обычно. Мощный наплыв музыки не проблема — оркестровая комната звуконепроницаема — но от ее рева мое сердце замирает, когда я проскальзываю через маленькую боковую дверь и поднимаюсь по узкой лестнице, ведущей на галерею. Я так привыкла прокрадываться сюда, что с легкостью нахожу свое любимое место в самой черной тени. Дэш никогда не поднимает глаз. Зачем ему это? Большинство студентов покидают Вульф-Холл по выходным, если могут, а те, кто остается, не стали бы вламываться в оркестровую комнату посреди ночи. Для этого они слишком заняты тем, что проносят контрабандный алкоголь в комнаты друг друга. Насколько Дэшу известно, он здесь один, и я никогда не давала ему повода усомниться в этом. В первый раз, когда наткнулась на него, играющего здесь, я выскользнула на улицу после комендантского часа, чтобы понаблюдать за Персеидами. Метеоритный дождь был особенно ярким в тот год, и я тайком возвращалась после просмотра потрясающего светового шоу. Мне не понадобился мой маленький телескоп. Я также не смогла переориентировать прицел обсерватории, чтобы насладиться ими каким-либо эффективным способом — это слишком, слишком, слишком сложно — но сидеть на траве в пижаме августовской ночью было достаточно. Зрелище было потрясающим, бесчисленные кометы проносились по небу. Так чертовски красиво. Я прокралась внутрь под впечатлением от того, что только что наблюдала, и заметила, как Дэш исчезает в оркестровой комнате. Одному Богу известно, почему я последовала за ним, но музыка, которая истекала кровью из его пальцев в ту ночь, подействовала на меня даже больше, чем огненный дождь в небе. Это сделало со мной что-то, чего до сих пор не понимаю. В течение недели я каждый вечер возвращалась в оркестровую комнату. Воскресенье: ничего. Понедельник: ничего. Вторник, Среда, Четверг... Пятница… Ничего. А потом, в следующую субботу, он вернулся. Не знаю, почему Дэш приходит каждую субботу, но он приходит. И я присоединяюсь к нему, полусонная, усталая и полная решимости. Знаю, это бессмысленно. И если бы кто-нибудь из моих друзей признался, что был подвержен такого рода навязчивому поведению, я бы очень волновалась. Олдермен... ха. Я отказываюсь даже думать о том, что сказал бы Олдермен. Все это не имеет значения. Я пришла, потому что должна была прийти. Голова наклонена. Спина прямая. Глаза закрыты. Челюсть сжата. Музыка, которую он играет, часто умиротворяет, но музыка Дэшила никогда не производит впечатление умиротворительной. Похоже, с ним что-то происходит, когда парень садится на эту скамейку и располагает руки на клавишах. Он не может усидеть на месте, когда его пальцы двигаются, ударяя по каждой клавише. Сегодня вечером музыка, которую играет Дэш — словно летняя гроза. Еще более волнующая, чем обычно. Он начинает с басового конца пианино, и музыка раскатывается громом. Лихорадочный сон. Он продвигается вверх по тональности, сложность нот и аккордов, которые парень играет, увеличивается с каждой секундой — неукротимая энергия, бушующее пламя, ураган — и я знаю, что это не произведение Бетховена или Баха. Хотя Дэшил любит Баха. До того, как я наткнулась на него, играющего в тот первый вечер, я бы не смогла распознать Баха, но со временем я научилась узнавать его. Помог «Шазам»4. Я всегда трижды проверяю, что мой телефон включен в режиме без звука, прежде чем через приложение определить какая мелодия воспроизводится. Исполнение Дэшем великих произведений, как правило, настолько точное — даже без нот — что требуется всего пять секунд, чтобы название и композитор музыки появились на экране моего телефона. Но сегодня вечером, когда я открываю свой телефон, полностью убавляя яркость, приложение не дает никаких результатов. Ни названия. Ни композитора. Это что-то новое. Эта музыка принадлежит Дэшу. Она дикая и безумная, наэлектризованная и пугающая. Это излияние его души, выпускание, побег, и мелодия вызывает слезы на моих глазах. Музыка — это боль, разочарование и отчаяние, и она исходит от него, как приливная волна. Как это дикое, энергичное, страшное существо может быть тем самым человеком, который отшвырнул меня в сторону прошлой ночью? Дэш совсем не похож на него. Та его версия ничего не чувствовала, когда он велел мне слезть с капота машины Пакса. Эта его версия явно все чувствует. Я пытаюсь соединить их вместе, и, похоже, кусочки просто не сходятся. Это диаметрально противоположные силы, уничтожающие существование друг друга, но это заблуждение, игра света, потому что они — один и тот же человек… Я просто еще не поняла, как кусочки соединяются друг с другом. ГЛАВА 8 ДЭШ Ловетт Истейт Пн 4:47 Ответ на: lorddashiell@lovettestates.com Кому: Дэшил Ловетт Ты пытаешься меня оскорбить, мальчик? Ты либо специально расслабился, либо твой доклад страдает, потому что на самом деле ты глубоко глуп. Я беспокоюсь об уменьшающейся остроте твоего ума. Должен ли я попросить Хансена перевести тебя в школу для учащихся с ограниченными возможностями? Возьми себя в руки. — Достопочтенный Дэшил Ловетт III. Герцог Суррейский. Специалисты по поиску натуры для съемок постоянно посещают Вульф-Холл. Они приезжают на своих блестящих черных внедорожниках с тонированными стеклами и стоят перед зданием в выцветших, потрепанных бейсболках, повернутых задом наперед, разинув рты. Смотрят на фасад школы, как будто только что наткнулись на долбаную золотую жилу. Видите ли, Вульф-Холл — это влажная мечта кинорежиссера. Зубчатые башни на восточном и западном крыльях. Наклонная центральная крыша со зловеще выглядящим окном — таким окном, в котором в любой момент может появиться темная, зловещая фигура, только чтобы в следующую секунду раствориться в воздухе. Массивный серый камень, образующий облицовку, увит густым зеленым плющом, его листья окрашены в ядовито-яблочно-красный цвет. Если принять во внимание огромные эркеры, обветшалые колонны, тщательно ухоженные сады, ведущие к нависающему готическому входу, и тяжелые дубовые двери с молотками-горгульями, то вы смотрите на идеальное место для любого фильма ужасов. Конечно, директор Харкорт отвергает каждое предложение, которое попадает к ней на стол. Она считает, что ее академия — это не какая-то приманка для туристов. До тех пор, пока та дышит и имеет право голоса в этом вопросе, не будет никаких бестактных голливудских постановок, снятых на территории школы. Пакс поднимается по ступенькам школы с опущенной головой, словно скоро наступит конец света. Рэн следует за ним. Его вездесущая, всегда уверенная развязность придает ему вид человека, который собирается выйти на сцену на церемонии вручения премии «Оскар», чтобы принять свою награду. Где-то между ними я замыкаю шествие, стараясь не скрипеть зубами. Мне никогда не было дела до этого места. Для меня никогда не имело большого значения, придется ли мне приезжать сюда и отбывать здесь свое время в течение учебного года. Я был с Рэном и Паксом, и это все, что имело значение. Но, черт возьми, если я не зол, как черт, что должен прийти сюда сегодня. Пакс не утруждает себя тем, чтобы придержать дверь открытой для нас, точно так же, как он намеренно пренебрегает всем, что может быть полезно кому-либо еще. Рэн язвительно смеется, снова открывая дверь, и мы заходим внутрь. Не успеваю я сделать и трех шагов, как чья-то рука обхватывает мое горло, проводя удушающий захват. — Что за хрень с тобой творится? Я пытаюсь вырваться. — Отвали от меня, Пакс. Он хихикает, шепча мне на ухо. — Неа, пока ты не признаешь это. Твой член сморщился и отвалился, да? Черт возьми. Пакс в том настроении, так что не отпустит меня, пока я не дам ему то, что он хочет. Это требует быстрых, решительных действий. Одним быстрым движением я зацепляю свою ногу за его, сгибаю колено так, что его колено должно согнуться, вытягиваю руку вперед, а затем с силой ударяю локтем по его ребрам. Секунду спустя парень уже лежит на спине, растянувшись на мраморном полу. — ЧЕРТ! — хрипло ругается Пакс. Кажется, он не может глотнуть воздуха. — Ублюдок! Я стою над ним, рассматривая руки и ноги, согнутые под странными углами на мгновение, прежде чем предложить ему руку. — Лучше не связывайся со мной сегодня, чувак, — говорю ему. — Я заметил. — Он принимает мою руку так неохотно, как только может человек. И хмуро смотрит на меня, как только встает на ноги. — И люди всегда говорят, что это я слишком реагирую. — Нет. Ты слишком раздражаешь, — поправляет Рэн. — Ха. — Пакс не в восторге от этого. — А ты тогда какой? — Горячий. Естественно. Это заставляет нас с Паксом закатить глаза. Правда в том, что Вульф-Холл делится на три фракций, все как в глупых подростковых романах. Есть команда Рэна, лагерь Пакса, а еще есть Дэшетки. Невозможно понять, какие девушки являются членами какой фракции. И нельзя сказать по тому, как девушка одевается, или насколько она умна, дружелюбна, застенчива, или дерзка. Единственное, что можно гарантировать в отношении студентки Вульф-Холла, это то, что она точно является членом одной из фракций, и, вероятно, при этом твердолобым членом. В Вульф-Холле не раз случались кошачьи кулачные бои из-за того, кто из парней Бунт-Хауса самый горячий. И Пакс спровоцировал многие из них.