Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 15 из 78 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Все расплывается перед глазами. Комната становится не более чем цветом, светом и высоким жужжащим звуком. Я двигаюсь быстро, и мысли не поспевают за моим телом. Словно нахожусь вне своего тела, когда наклоняюсь в сторону и рукой нахожу полностью заряженный шприц на кофейном столике… ...и я вонзаю его в глаз Кевина. Я нажимаю, нажимаю, нажимаю, нажимаю, и поршню больше некуда двигаться, цилиндр пуст, а Кевин орет, кричит, ВОПИТ… Затем замолкает. Его голова откидывается назад, тело сотрясается, пальцы рук скручиваются, и белая пена начинает извергаться из его рта. Резкие движения мужчины сбрасывают меня с его колен на пол. Я царапаю бок о кофейный столик. Еще больше белой пены сочится изо рта Кевина. Широко раскрыв глаза и задыхаясь, он тянется ко мне, словно хочет схватить меня, если бы мог, или, может быть, он тянется за моей помощью, но в любом случае, я слишком далеко, и его искривленные пальцы цепляются лишь за воздух. Мужчина кашляет, задыхается, плюется слюной. Белая пена, брызжущая из его рта, теперь окрашена в розовый цвет, с пятнами крови. — Чертова сука. Я... бл*дь... убью тебя! Как в сцене из фильма ужасов, Кевин выгибает позвоночник, отрываясь от спинки дивана, а потом соскальзывает на пол. Он выдергивает иглу из глаза, дрожа, как чудовище из кошмара. Вся эта сцена слишком ужасающая, слишком тревожная. Меня тошнит. Струя горячей оранжевой желчи вылетает из моего рта и падает на ковер, разбрызгиваясь по моим босым ногам. Мышцы моего живота напрягаются снова, посылая еще одну волну жгучей желчи вверх из моего рта, на этот раз расплескиваясь по всем моим ногам. Когда перевожу дыхание, Кевин больше не дрожит. Он неестественно неподвижен, ноги раскинуты, глаза устремлены в потолок, а передняя часть его футболки с надписью «Оборудование компании “Джон Жир”» покрыта слюной и кровью. Он... он мертв? Думаю, что так и есть. Я бегу через гостиную, хватаю вонючую толстовку Джейсона с крючка, распахиваю входную дверь и бегу. Идет дождь. Мои ноги босые. Я голая, если не считать отвратительной толстовки, которую я накинула на плечи. Холод и темнота не имеют значения. Все, что сейчас важно — это мой побег. Я бросаюсь в ночь и не останавливаюсь. ГЛАВА 12 ДЭШ Ладно. И что? Я лжец. Большое, бл*дь, дело. Я принял изрядную долю таблеток. Теперь пью алкоголь, а когда выпью достаточно, то, как известно, накурюсь. Мы с Мэри Джейн5 лучшие друзья. Меня глючило от кислоты и грибов, и однажды я даже пробовал крэк, просто так, от нечего делать (ноль звезд, НЕ рекомендую). Но употреблял ли я героин? Конечно, нет. Я не настолько глуп. Тем не менее, я способен принимать собственные решения, и мне, черт возьми, не нужен какой-то благодетель, говорящий мне, какой беспорядок творю в своей жизни. У меня стресс. Каблук отцовских итальянских кожаных туфель одиннадцатого размера на моей шее — постоянный источник давления. А глоток из фляжки перед обедом — идеальный способ снять напряжение. Я не позволю Карине Мендоса отчитывать меня, как маленького ребенка, только потому, что у нее все под контролем и в порядке. Если бы у меня была хоть капля Молли6, я бы принял. «Ксанакс» был бы вполне приемлем. Пара таблеток «Валиума». Но у меня нет доступа ни к одному из этих препаратов. Итак, я выпил глоток водки, что по сравнению со всем остальным — детская забава, и все же Кэрри стояла там, глядя на меня так, словно я был самым большим неудачником на планете? Нет, я так не думаю, милая. И вообще, почему ее это волнует? Ее не должно касаться, что мне хочется получить немного кайфа между уроками. Я имею в виду, кем, черт возьми, она себя возомнила? Карина — никто. И сует свой нос туда, где ему не место. Если девушка не будет осторожна, то в конечном итоге ввяжется во что-то, что строго подпадает под власть Бунт-Хауса, что-то, что на самом деле не ее дело. Тогда помоги ей Бог. Я обхожу заднюю часть главного здания, сердито бормоча себе под нос, когда приближаюсь ко входу в лабиринт позади Вульф-Холла. Лабиринт был спроектирован и построен ученым-математиком еще в 1903 году. Как известно, его трудно разгадать, из-за чрезвычайно высоких стен живой изгороди и приводящих в бешенство обратных переходов, но мы, парни из Бунт-Хауса, решили эту задачу в течение нашего первого месяца в академии. Еще в 1957 году в самом центре лабиринта была обнаружена отчлененная голова одного из хранителей академии. Студенты Вульф-Холла любят рассказывать истории об этом несчастном служащем, утверждая, что призрак его тела бродит по узким, заросшим дорожкам в поисках своей головы. Все эти истории — чушь собачья. Все знают, что это так, но даже в этом случае никто добровольно не входит в лабиринт в наши дни. Никто, кроме меня, Рэна и Пакса. Я следую по пути, который выжжен в моем сознании, следуя заученному направлению, даже не обращая внимания, куда иду. И все это время думаю о Кэрри. Злюсь из-за Кэрри. Одержим Кэрри. Сгораю из-за Кэрри. Девчонке следует держаться от меня подальше. Она должна прислушаться к слухам и сделать все возможное, чтобы избегать меня, как чумы, а не следовать за мной. Теперь та думает, что я гребаный героиновый наркоман. Еще парни собираются превратить ее жизнь в сущий ад, если я не смогу убедить их, что мне на нее наплевать, и… — Она — яд. Если ты не скажешь ей отвалить, то ласковое слово на ухо от меня сможет убедить ее не приставать к тебе. Резко останавливаюсь. Я на расстоянии шага от входа на поляну в центре лабиринта. Там есть беседка, где мы с парнями тусуемся, когда у нас есть свободное время между уроками, и неохота возвращаться домой. Небольшой зал с большим количеством окон и открытым камином, удобной затертой мебелью и удобными потрепанными книгами очень напоминает мне гостиную моей старой гувернантки в Ловетт-Хаусе. Проводя там время, я становлюсь неловко сентиментальным, но и непринужденным, вот почему я планировал провести там весь день. Но, похоже, кто-то уже опередил меня. Тишину нарушает другой голос. — Она безобидна. Я просто развлекался с ней раньше, — говорит Рэн скучающим тоном. Я бы узнал этот голос где угодно. — Знаешь, ты начинаешь говорить, как маленькая ревнивая сучка. А я думал, что мы просто убиваем время. Другой голос снова говорит, такой знакомый, но такой неуместный, что мне требуется секунда, чтобы узнать его. — Преуменьшай наши отношения, сколько хочешь. Тебе это нравится так же, как и мне. Давай. Отрицай. Я провел много времени, наблюдая, как ты разыгрываешь свои маленькие спектакли и теперь научился распознавать их. Если я перестану звонить тебе, — голос становится дразнящим, задыхающимся, заигрывающим, — ты все равно прибежишь. Я отшатываюсь, как ошпаренный. Что... это… за… хрень? Нет, я что-то неправильно расслышал. По другую сторону живой изгороди я слышу еще что-то, что заставляет меня отступить на шаг — звук расстегиваемой застежки-молнии.
— Видишь, — говорит тот же голос. — Тебе нравится смотреть, не так ли? Это тебя заводит. Тебе нравится смотреть, как я прикасаюсь к себе. Нравится смотреть, как я кончаю. Я поворачиваюсь и возвращаюсь тем же путем, каким пришел. Когда удаляюсь от центра лабиринта, в замешательстве делая неправильный поворот за неправильным поворотом, ругаюсь себе под нос по совершенно другой причине. Не потому, что мой друг там флиртовал с парнем, когда я всегда предполагал, всегда знал, что он натурал… ...а потому, что мой друг там флиртовал с нашим учителем. ГЛАВА 13 КЭРРИ Кто-то находится в обсерватории. С моей кровати трудно не заметить теплое желтое свечение, исходящее из окон куполообразного строения вдалеке, — яркое, как пламя зажженной спички, горящей в море черноты. Кроме профессора Лейдекера, я единственный человек, у которого есть ключ от этого места. Следует ли мне встать и выяснить, что происходит? В астрономическом клубе на сегодняшний вечер ничего не было запланировано. Я отвечаю за график, так что уверена в этом. Однако, чтобы добраться до обсерватории, придется пройти по крутой, скользкой тропинке, которая ведет вверх по склону холма позади Вульф-Холла, и подъем может быть очень опасным в темноте. Полагаю, я должна убедиться, что в обсерваторию не вломились. Ох. Свет резко гаснет, погружая купол в темноту. Ну это все решает. Именно Олдермен рассказал мне о звездах. Меня ничто не интересовало, когда он впервые взял меня к себе. Он пытался учить меня математике, английскому и истории, но все, что меня волновало — это его рассказы о созвездиях. В конце концов ему удалось связать большинство предметов с астрономией, и именно так я узнала, что люблю математику. Не просто люблю, а действительно очень хороша в ней. Достаточно хороша, чтобы получить стипендию в любой частной школе в Северной Америке. Однако Олдермен выбрал академию Вульф-Холл. Сказал, что здесь мне будет безопаснее. Мужчина заплатил за мое полное обучение вперед, и я не стала спорить. Я была просто счастлива, что он вообще позволил мне поехать куда-либо, принимая во внимание, что академия находится в глуши. В тишине, на другой стороне моей крошечной комнаты тихо тикают часы, отмечая секунды и минуты, которые я должна использовать для сна. Но сон не приходит. Все, о чем могу думать — это воображаемая игла, торчащая из руки Дэша, и я никак не могу переварить это. Весь его талант, так тщательно скрываемый, пропадет даром. Мысль о том, что никогда больше не услышу, как он играет каждую субботнюю ночь, ошеломляет до паники. Я лично видела, на что способен этот наркотик, и это отвратительно. Многое произошло за долю секунды, когда Дэш рассмеялся и сказал, что попробует все, что угодно, если это сделает его жизнь более сносной. Я словно снова оказалась в той грязной гостиной, мое тело было обнажено, а Кевин готовил для меня шприц. И я была живым пламенем страха, и вонзала иглу ему в глаз. Я была не я. Я была Ханной Роуз Эшфорд и боялась за свою жизнь. Переворачиваюсь на бок, потирая пальцами глаза. Я измождена, но сейчас нет ни малейшего шанса впасть в бессознательное состояние. Потому что слишком взвинчена. Призраки прошлого прячутся в тени моей комнаты, намереваясь преследовать меня до восхода солнца. И в любом случае, если я засну, мне будут сниться сны, а сны имеют неприятную привычку превращаться в кошмары. Я никогда не умела вытаскивать себя из них. Я… Снаружи доносится звук. Из коридора. Тихий шуршащий звук и жуткий скрип. Мне выделили эту комнату почти на два года. В этом коридоре нет ни одной половицы, с которой я не была бы знакома. И половица, которая скрипнула, находится прямо за дверью моей спальни. Мой пульс учащается, хотя для этого нет оснований. Каждый вечер кто-то встает, чтобы воспользоваться ванными комнатами в конце коридора. Это обычное дело для других девушек на моем этаже, которые передвигаются по ночам. Но... сейчас все по-другому. Это не полусонный глухой стук кого-то, кто слепо пробирается в темноте, чтобы пойти в ванную, или торопливые шаги одного из студентов Вульф-Холла, крадущегося в чью-то комнату, чтобы посмотреть Netflix после комендантского часа. Это… подкрадывание. Охота. Кто-то стоит в коридоре, отбрасывая свою длинную тень под дверью моей спальни… Тук, тук, тук. Стук тихий — такой тихий, что я едва слышу его. «Господи Иисусе, что, черт возьми, со мной не так? Почему мое сердце вдруг учащенно забилось? Здесь я в безопасности. Меня окружают люди. Если закричу, десять других девушек в одно мгновение вылетят из своих комнат». — Уже три часа ночи, — шиплю в сторону двери. — Поговорим утром, Прес. Но этот был стук не Пресли. И не Мары. Ни у одной из них стук не такой вкрадчивый, и у нас есть свой собственный фирменный сигнал. Я бы сразу поняла, если бы это был кто-то из них, а это не так. Тяжелая тишина звенит в моих ушах, пока часы отсчитывают еще несколько секунд. Затем раздается голос по ту сторону двери. — Не заставляй меня вскрывать замок, Мендоса.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!