Женщина думает об этом. В конце концов, она поворачивает медный ключ, торчащий из замка, вправо, открывая дверь. — Если я услышу хоть один твой писк, дитя, тебе придется за это поплатиться. Я не смогу составить каталог, если происходит какое-то дурачество. — Спасибо, спасибо, спасибо. Вы даже не услышите, как я дышу. По правилам Вульф-Холла, каждый, кто попадает под наказание, должен явиться в библиотеку после последнего урока, чтобы искупить свои грехи. Лично мне никогда не выписывали листок о задержании, поэтому никогда не приходилось терпеть унижение сидя за «столом непослушания», как это называют миссис Ламбет и два других дряхлых библиотекаря. Хотя я точно знаю, где он находится, и кто будет сидеть за ним сегодня. За стопками справочных материалов, мимо секции «Биология» и за углом, где находится секция аудио-видео, стол запихнут в самый дальний угол библиотеки. Именно здесь, как предположила директор Харкорт, плохо воспитанным ученикам лучше всего отбывать наказание, никого не беспокоя. Она не учла тот факт, что никто на самом деле не может видеть, что здесь происходит, или что мистер Джоплин (не родственник Дженис — мы спрашивали) буквально никогда не остается с детьми, за которыми тот должен присматривать. Это, без тени сомнения, худшее место во всей библиотеке, где они могли бы поставить стол для отбывания наказания. Однако это отсутствие надзора со стороны преподавателей Вульф-холла сегодня работает в мою пользу. Дэшил сидит ко мне спиной. Его голова качается вверх и вниз в такт, который слышит только он. Я вижу маленькие белые капсулы в его ушах — что строго запрещено — когда подхожу к столу, вздыхая с облегчением, что Дэш не слышит моего приближения. Мое сердце бьется так сильно, что он, должно быть, чувствует, как гром сотрясает землю у него под ногами. Мне действительно нужно справиться с безумной физической реакцией, которую парень вызывает во мне — я не могу позволить себе разваливаться на куски каждый раз, когда нахожусь в пределах двадцати футов от него. Я почти у стола. «Ох, черт, я уже почти у стола. Что, черт возьми, я собираюсь сказать? Что, черт возьми, он собирается сказать?» Я так нервничаю, что почти разворачиваюсь и иду обратно тем же путем, каким пришла, но в последнюю секунду заставляю себя идти вперед. Бросаю свою сумку на стол рядом с открытым учебником Дэша по математике, а затем отодвигаю стул и сажусь, прежде чем поддаться панике и сбежать. Досадно, но Дэшил даже не поднимает взгляд от книги. Он застывает, неподвижно уставившись в стол, широко раскрыв глаза и не моргая. Парень ждет секунду, устало вздыхает, а затем начинает игнорировать меня и продолжает читать. — Так не пойдет, Дэш. Посмотри на меня. Он продолжает смотреть в книгу. Мудак. — Дэш, вынь эти чертовы наушники. Мне нужно те… Мое нетерпение берет верх надо мной. Я протягиваю руку и выдергиваю AirPod из его правого уха. Взгляд, которым парень меня одаривает, когда поднимает голову, достаточно холодный, чтобы снова заморозить тающие полярные ледяные шапки. Что несомненно хорошо для изменяющегося климата. Но не так уж хорошо для моего беспокойства. — Верни его, Мендоса. Эти штуки работают только в том случае, если воткнуты оба. — Я знаю об этом. — Зажимаю в руке AirPod, затем просовываю руку под стол. Не думаю, что он схватил бы меня за запястье и разжал пальцы, но не собираюсь рисковать. — Не волнуйся. Это займет всего минуту, а потом ты сможешь получить его обратно. Мне нужно твое безраздельное внимание всего на секунду. — Удачи тебе с этим. С две тысячи десятого года я изо всех сил стараюсь сосредоточить хотя бы половину своего внимания на чем-либо. — Словно в подтверждение своих слов, Дэш снова смотрит в книгу и морщит нос. — А ты знаешь, что у датчан нет слова «пожалуйста»? Странно, правда? Напрашивается вопрос, как бы я попросил тебя оставить меня в покое прямо сейчас, если бы мы по какому-то необъяснимому повороту судьбы оказались датчанами. Боже, я собираюсь, черт возьми, прибить его. — Ты буквально самый неприятный человек, с которым я когда-либо сталкивалась, знаешь это? В одну секунду твой язык у меня во рту, а в следующую… — Этим словом слишком часто злоупотребляют. — Что? Что ты, черт возьми, такое… — В буквальном смысле. Слово «буквально» употребляется самым неподобающим образом. О боже, ты... э-э-э... буквально хуже всех. — Он изображает пантомиму со своим лучшим акцентом, подражая голосу гламурной девицы. — Кто бы они ни были, они не самые худшие. Хуже всех был Гитлер. Или Сталин. В девяноста процентах случаев следует использовать более точный термин. Люди так преувеличивают… — Я не преувеличиваю, Дэш. Ты буквально самый неприятный человек, которого я когда-либо встречала. А теперь закрой рот. — Он так ошеломлен, что исполняет мое желание и захлопывает рот. Я наклоняюсь к нему через угол стола, пытаясь сдержать свой гнев. Если не буду осторожна, то закончу тем, что закричу и устрою такое «дурачество», что у миссис Ламбет из ушей пойдет пар. — Сегодня днем в столовой я столкнулась с Рэном Джейкоби. Дэш выпрямляется, прищурив глаза. Так, так, так. Похоже, я завладела по меньшей мере восьмьюдесятью процентами его внимания. Этого будет достаточно. — Он вел себя очень странно. Рэн проигнорировал Мару, но знаешь, что? У него была куча вопросов ко мне. Странно. Может, ты в курсе, почему? — Олдермен ненавидит сарказм. Он говорит, что это низшая форма остроумия. И пытался отучить меня от этого на протяжении многих лет, но ему не очень везло. Если бы тот был здесь прямо сейчас, то закатил бы глаза так сильно, что потянул бы чертову мышцу. Дэшил закрывает книгу и откидывается на спинку стула. — Что он хотел узнать? — Ровный, спокойный и совершенно лишенный эмоций голос. Вопрос задан спокойно, но что-то в многогранных глазах Дэша говорит мне, что он испытывает много эмоций. Его пальцы дергаются на поверхности стола. — Он хотел знать, служат ли мои родители в армии. Хотел знать, откуда я родом. — И что? Это вполне нормальные вопросы. Во всяком случае, здесь, — добавляет он. — Семьдесят пять процентов учащихся в школе из семей военных. Нет никого из Маунтин-Лейкс. Не похоже, чтобы он мог сделать что-то странное с такой информацией. Вот если бы он спросил, есть ли у тебя какие-либо опасные для жизни аллергии... это могло бы немного встревожить. В чем-то он прав. При обычных обстоятельствах вопросы, которые задавал Рэн, не были бы поводом для беспокойства. Однако здесь все не просто. Мои обстоятельства ненормальны. И не были нормальными с тех пор, как я сбежала из Гроув-Хилла. Меньше всего мне нужно, чтобы кто-то вроде Рэна Джейкоби совал свой нос в мои дела. — Я частное лицо и не хочу, чтобы все всё знали обо мне. Мне это не нужно. Если бы ты мог сказать ему, чтобы он просто занимался своими делами… — Если ты хочешь сохранить тайну, последнее, о чем ты должна просить меня, это сказать Джейкоби, чтобы тот отвалил. Это все равно что размахивать красным флагом перед быком. Сумасшедшим быком, у которого не все в порядке с головой. Ну, ты знаешь. Психически. — Да, да, я уже знаю, что он не в своем уме. Пожалуйста, Дэш. Я не шучу, ясно? Если он планирует выкапывать для тебя компромат на меня, потому что считает, что выполняет свой долг хорошего приятеля или что-то в этом роде, тебе нужно поставить его в известность. Скажи ему, что между нами ничего не происходит. Ни с того ни с сего Дэш раздувает ноздри и сжимает челюсти, его глаза искрятся электричеством. Он наклоняется ко мне, обнажая зубы. — Между нами ничего не происходит. Ты думаешь, я ему этого не говорил? Рэн и Пакс... они делают все, что хотят, Карина. Мы не дергаем друг друга за поводки, не сдерживаем друг друга. Мы получаем достаточно этого дерьма от наших родителей. Наша дружба не так работает. Только не связывайся с Рэном. Он будет безвреден, как только выяснит, что хочет знать. Ему больше всего на свете нравится просчитывать людей. Вы, ребята, для него как увлекательные коробки с головоломками. Если ты не ответила на его вопросы, он, скорее всего, пойдет и залезет в твое академическое досье. Прочтет о твоих родителях и проверит, откуда ты родом, и на этом все закончится. — Мы с тобой оба знаем, что слова «безобидный» и «Рэн Джейкоби» совсем не сочетаются. Не тогда, когда он что-то задумал. Должно быть, у него есть причина лезть в мои дела. Разве вы, ребята, не говорите об этом? Чего он хочет? С другой стороны библиотеки тишину нарушает грохот, за которым следует напряженное «Тысяча чертей!» Я могу представить себе высокую стопку книг на тележке миссис Ламберт, шатающуюся, качающуюся туда-сюда, а затем рухнувшую на пол. Мне следовало бы пойти и помочь бедной женщине, но к тому времени, как я вернусь, Дэш уже покинет библиотеку. Мы просто смотрим друг на друга. — Ему ничего не нужно. Ему просто скучно. Если ты не отреагируешь, ему станет еще скучнее, и тогда он сдастся. Это касается и Пакса. Если Пакс что-нибудь сделает или скажет… У меня будет сердечный приступ, положа руку на сердце, честное слово. — Кто сказал что-нибудь о Паксе? При чем здесь Пакс? Дэш закатывает рукава рубашки, раздраженно выдыхая. И мне приходится взять себя в руки. Прошлой ночью он показал мне свою кожу без следов в моей спальне, когда снял одежду и остался стоять в одних боксерах. И была слишком увлечена его грудью и прессом, чтобы обращать внимание на его предплечья, но сейчас я не могу перестать смотреть на них. Что, черт возьми, со мной не так? Все это время я была такой осторожной, такой старательной, чтобы ничего не испортить и не проговориться, но Рэн Джейкоби вот-вот раскроет мой самый большой, самый грязный секрет, а я сижу здесь и восхищаюсь предплечьями Дэша? Я больна. Я порочна. Я категорически, абсолютно, безусловно облажалась. Если не смогу взять себя в руки, вся моя жизнь развалится, и это не будет каким-то величественным, впечатляющим развалом. Это будет одна-единственная нить, истрепанная и оборванная очень глупым образом. Копы потащат меня обратно в Гроув-Хилл быстрее, чем я успею крикнуть «Убойный отдел». У меня будет достаточно времени, чтобы подумать о мускулистых, сильных предплечьях Дэша после того, как окажусь в тюрьме за убийство гребаного торговца героином. «Перегруппируйся, Карина. Ради всего святого, возьми себя в руки, девочка». Я поднимаю глаза, и Дэш смотрит на меня. Впервые с тех пор, как мы столкнулись в комнате ожидания больницы, он смотрит на меня, и я не вижу враждебности в его глазах. — Кэрри… — Он сглатывает. — Слушай, я не знаю, во что играет Рэн, но сделаю все, что в моих силах. Я позабочусь, чтобы он держался от тебя подальше. Но взамен ты должна сделать для меня одну вещь. — Какую? — шепчу я, потому что все, что выше шепота, будет казаться святотатством. Это неожиданное напряжение, которое нарастает между нами, быстро увеличивается, и я бы не хотела усугублять ситуацию. — Ты должна держаться от меня подальше. Он повторяет это снова и снова, но сейчас впервые мне действительно больно. Отсутствует позерство и высокомерие. Есть только мягкий, меняющийся цвет его глаз, когда свет падает на его радужки через окна справа от него. Цвет напоминает мне море — такое переменчивое, яркое и прозрачное в одну секунду, темное и угрюмое в следующую. Последние пару недель я питала к нему такой гнев, что из-за этой внезапной перемены... во всем... у меня голова идет кругом. Я не могу дышать рядом с ним. Не могу выбраться. Он поймал меня в ловушку. — Я говорю это не потому, что не... — Он отводит взгляд. — Похоже, все, что я делаю, это предупреждаю тебя, как сильно ты пострадаешь, если не будешь держаться от меня подальше, Мендоса. Но каким бы дерьмовым я ни был для тебя, ты, похоже, не обращаешь на это никакого гребаного внимания. Почему так? Я пытаюсь спасти тебя… — Прекрати. Он снова смотрит на меня. Его глаза закрываются. — Прекрати пытаться спасти меня, черт возьми. Просто… Хочу, чтобы ты был настоящим со мной. Это все, чего я хотела с самого начала. У тебя все на виду. Спор. Игра. Ложь. Мне это надоело. Я просто хочу знать правду. Просто хочу… я просто хочу тебя. — Я яростно краснею, потому что правдивость этого утверждения настолько ошеломляет и пугает, что мне хочется убежать и спрятаться. Я хочу вернуться и объяснить, что он мне не нужен. Не так. Я хотела сказать, что мне просто нужна от него искренность и возможность взглянуть на то, кто он на самом деле. Ничего больше. Не меньше. Но останавливаю себя, чтобы не споткнуться в этой неприкрытой лжи только потому, что вижу, насколько лицемерной была бы, если бы сказала это. Я действительно хочу его. И если не могу быть искренней или честной с ним, по крайней мере, в этом маленьком вопросе, то какое я имею право сидеть здесь и ругать его за то, что он не оказал мне такой же любезности? Дэшил долго сверлит меня взглядом. Как будто мы приходим к какому-то молчаливому соглашению, но есть еще вещи, которые нужно уладить. Мускул на его челюсти напрягается, вена на виске вздувается. Он просто сидит там, в таком явном противоречии. Где-то позади нас, между стеллажей, миссис Ламбет начинает фальшиво петь. Дэш вертит ручку в руках и внезапно заговаривает. — Мой отец — самый большой кусок дерьма, который ходит по этой планете. Он герцог… — Подожди. Но ты же лорд? — Сыновья герцогов остаются лордами до тех пор, пока их отцы не умрут, и они не унаследуют титул. Это не самая важная часть. Мой отец гребаный герцог. Ты хоть представляешь, какое давление это оказывает на человека? Он распланировал для меня все мое будущее. Как только я закончу Вульф-холл, меня отправят в Оксфорд, где мне придется изучать политику и мировую экономику, как и ему. Затем мне придется стать членом кабинета министров, как и ему. Ты когда-нибудь слышала выражение «нельзя наливать из пустой чашки», Кэрри? Я не совсем понимаю, к чему он клонит. — Да? — Чашки моих родителей были пусты еще до моего рождения. У моей матери была сестра Пенни. Она была действительно красива. И была первой женой моего отца, и он очень любил ее. Они были женаты семь лет, но потом она заболела и умерла. Мой отец женился на моей маме, потому что они оба думали, что это как-то улучшит их самочувствие. Этого не произошло. Их сердца все еще были разбиты. Ничего не изменилось. Потом они решили: «О! А давай заведем ребенка! Это решит все наши проблемы!». — Он горько смеется. — Я рождаюсь в Новый год, их чудотворный ребенок. И знаешь, что? Думаешь, я похож на него? Нет. На нее? — Он качает головой. — Я родился, и не по своей вине, в результате какой-то гребаной генетической лотереи, в конечном итоге выгляжу в точности как она. Чертова Пенни. Тетя, которую я даже не знал. Это действительно сверхъестественно. Когда-нибудь я покажу тебе фотографию. Меня наказывали каждый день моей жизни, из меня выбивали дерьмо за то, что не имело ко мне абсолютно никакого отношения. Я не очень хороший человек. — Дэш… Он снова качает головой. — Я пустая чашка, Карина. Здесь нет ничего ценного. — Он ударяет себя кулаком в грудь. — Мои родители мертвы внутри, и я тоже. Это то, откуда я взялся. Это то, кем меня учили быть. Кем бы ты меня ни считала... кем бы ты ни надеялась, я смогу стать… Я — не он. Я не тот парень. Я просто... не могу. Я так пристально смотрю на него, что кажется, будто смотрю прямо сквозь него. Его глаза, нос, рот, волосы, то, как его серая рубашка туго натягивается на груди, и то, как от него пахнет мятой и дождем. Я помню, как он застонал, когда поцеловал меня на капоте машины Пакса, и помню, как его сердце колотилось в груди. И я знаю, что он говорит неправду. Медленно выдыхаю, сажусь прямо и говорю: — Лжец. — Прошу прощения?