— Она безжалостная стерва. Пакс стоит в дверном проеме, наблюдая, как я беру стакан с раковины и наполняю его водой. Он ничего не говорит, пока я стону от сладостного облегчения, когда вода попадает мне в горло. Когда опустошаю стакан и снова могу дышать, он говорит: — Спроси меня, где Рэн. Перевожу взгляд на него. У Пакса всегда настороженное, каменное выражение лица, но сегодня оно еще более хмурое. Парень выглядит чертовски несчастным. Он знает. Я медленно ставлю стакан обратно на подставку у раковины. — Полагаю, не с Марой Бэнкрофт? Пакс медленно качает головой. — Тогда... в беседке. — С нашим учителем английского. Делает что-то глупое. С парнем, который никому из нас не нравится. Все это подразумевается и подтверждается, когда Пакс кивает. — Пойдем со мной, — говорит он, отталкиваясь от дверного косяка. — Мне нужна помощь с задней частью. — С задней частью чего? Пакс поднимает машинку для стрижки, щелкая выключателем, и она тут же начинает жужжать. — Мошонки. Чего ты думаешь, чувак? Моего гребаного затылка. Пакс никогда раньше не просил о помощи. Следую за ним в его комнату, удивляясь состоянию этого места. Под невообразимым беспорядком едва ли виден хоть один квадратный дюйм пола. Слава богу, нигде нет грязной посуды или чашек, на которых растет плесень, но огромное количество одежды, книг и прочего дерьма повсюду, просто ошеломляет. Громкая, скрежещущая металлическая музыка все еще продолжается, когда Пакс тяжело опускается во вращающееся кресло и протягивает мне машинку. — Не нужно импровизировать. Просто убедитесь, что все одинаковой длины. И клянусь гребаным богом, — рычит он через плечо, — если ты ткнешь меня в спину своим чертовым стояком, я оторву твой член и скормлю его воронам. — Не волнуйся. Мой член полностью втянулся в тело, — саркастически говорю я. — Быть рядом с тобой очень отрезвляюще действует на парня. Затем шум машинки для стрижки берет верх. Сердитое жужжание заглушает даже грохочущую музыку. Я быстро обрабатываю затылок Пакса, проводя лезвиями по его черепу, пока волосы не становятся аккуратно и коротко подстриженными. Пакс отряхивается как собака, смахивая короткие клочки волос со своих обнаженных плеч, когда я заканчиваю. — Итак, что мы будем с этим делать? — спрашивает он. Нет смысла притворяться, что я не знаю, о чем он говорит. На самом деле я даже рад, что Пакс знает. По крайней мере, теперь мне не нужно скрывать этот ублюдочный секрет и есть, с кем поговорить об этом. — Нужно ли что-то делать? Пакс берет контроллер Xbox и падает на то, что я принял за гору одежды, но оказалось диваном под кучей вещей. Я инстинктивно реагирую, когда он бросает в меня другой контроллер, ловя его в воздухе. Секунду спустя Пакс сбрасывает стопку сложенных футболок с дивана на пол, и я сажусь рядом с ним играть в Call of Duty. Его глаза прикованы к игре, желваки на челюсти ходят ходуном, большие пальцы яростно колотят по кнопкам контроллера, но все это притворство. Я полностью завладел его вниманием. — Может и нет. — Пакс поднимает одно плечо. — Он ведет себя как гребаный идиот, но, возможно, у него все под контролем. А ты как думаешь? Это самый глубокий разговор, который у меня был с Паксом. Когда-либо. Мы живем вместе уже почти три года и только и делаем, что подкалываем друг друга, издеваемся, ссоримся и даже деремся, черт возьми. Но мы никогда по-настоящему не разговаривали. Удивительно, но сейчас не так уж неловко. — Я тоже думаю, что Рэн ведет себя, как идиот. Но он не сказал нам, что задумал, так что мы не можем ничего предъявить. — Конечно, можем. Мы можем усадить этого ублюдка и вмешаться, — указывает Пакс. — О, да? — Я убираю снайпера, который собирался убить Пакса в игре. — А что бы ты сделал, если бы мы усадили тебя и рассказали о секрете, который ты хранишь? Не просто какой-то секрет, а такой, как этот. Пакс фыркает. — Я бы выбил тебе передние зубы. — Вот именно. — Справедливо. — Качая головой из стороны в сторону, Пакс рвется вперед, стучит по контроллеру, ругаясь сквозь зубы на игру по телевизору. — Дело не в том, что это парень, — говорит он. Пакс твердо стоит на своем. Говорит это четко и громко, так что я слышу его сквозь рев музыки и грохот выстрелов. — Меня это не волнует. Я не гребаный гомофоб. Мне просто не нравится этот конкретный парень. Пакс — жесткий человек. Сердитый. Не сдержанный. Склонен к агрессии. Парень злится по пустякам и имеет твердое, агрессивное мнение о многих вещах, но я ни на секунду не думал, что он будет странно относиться к тому, что Рэн мутит с чуваком. Мне это даже в голову не приходило. Хотя в восторге от того, что Пакс придерживается того же мнения, что и я, когда дело касается Фитца. Какое облегчение знать, что я не один такой. — Рэн может трахать хоть Ру Пола, если это сделает его счастливым. Но Фитц— плохая идея. Тут нет двух путей. Он просто… — Тебя пугает? — Да. — Итак... что будем делать? Я думаю об этом. Мне не требуется много времени, чтобы придумать ответ. — Мы пошлем ему предупреждение и позаботимся о том, чтобы Фитц понял, что будут последствия, если он вздумает мутить дерьмо с нашим другом. Пошли, только надень что-нибудь, поганец. Пакс ставит игру на паузу. — Что, прямо сейчас? — Да. Сейчас. У нас много работы. Парень злобно ухмыляется. Черные толстовки. Кожаные перчатки. Мы выглядим так, словно собираемся ограбить чертов банк. Крадемся по грязной проселочной дороге, чтобы не пересечься с Рэном, спускающимся с горы. Мы идем пешком — двигатель машины Пакса чертовски агрессивен и достаточно громок, чтобы разбудить мертвых. Если бы мы с шумом поднялись на холм с этой тварью, задыхающейся и рычащей в темноте, все студенты были бы не в своих кроватях, а у окон к тому времени, как мы добрались бы до гребаной подъездной дорожки. Однако мы привыкли преодолевать проселочную дорогу пешком. Здесь мы бегаем каждое утро. Знаем каждый поворот, каждый камень и каждое дерево. Даже в темноте мы легко добираемся до академии. Как обычно в это время, главное здание школы в полной темноте. В окнах нет света. Никаких признаков жизни внутри. Я едва могу разглядеть внушительные очертания строения, когда мы приближаемся, но чувствую его надвигающееся присутствие. У Вульф-Холла своя собственная жизнь. Зубцы вдоль карнизов, очень похожие на зубчатые стены, и башни на восточном и западном крыльях, отбрасывают ультра-черные тени, которые могли укрывать любое количество кошмарных существ. Плющ, который медленно поглощает внешнюю каменную кладку, обычно окрашенный в яркий нефритово-зеленый и огненно-красный цвета в дневные часы, выглядит как щупальца какого-то отвратительного монстра, который пытается сломать здание и пробиться внутрь. На каждой подпорной арке по бокам здания, сидят горгульи, их когти вонзаются в каменную кладку, злобно глядя на нас, когда мы спешим через розовые кусты, приближаясь с запада. — Давай, — громыхает Пакс в темноте. — Сколько ты знаешь способов проникнуть в это место во внеурочное время? — Около гребаной сотни, — отвечаю я. Парень смеется. — Отлично, чувак. Через прачечную? Я киваю, соглашаясь. — Через прачечную. Это лучший способ попасть внутрь. Прачечная находится на первом этаже, и решетка, которую установили в прошлом году, чтобы выпускать пар и конденсат из сушилок, так и не была прикручена. Джон, постоянный сторож школы и разнорабочий, обычно хорошо справляется с подобными вещами, но по какой-то причине он упустил из виду эту маленькую деталь. На самом деле нам повезло. Когда мы достигаем заднего западного угла здания, Пакс пробирается через подлесок, который вырос с тех пор, как я в последний раз возвращался сюда, придерживая его, чтобы я мог следовать за ним. Он снимает решетку с вентиляционного отверстия и через несколько секунд протискивается в отверстие размером два на два фута. Я следую за ним. Белье пахнет почти так, как можно ожидать: моющим средством и отбеливателем, подкрепленным слабым запахом крахмала. В отличие от большинства школ-интернатов, автоматы работают не от монет. Многие студенты Вульф-Холла происходят из чрезвычайно богатых семей, и их родители съежились бы при мысли о том, что их ребенок делает что-то настолько банальное, как скармливание мелочи в промышленную стиральную машину. Ряды стиральных и сушильных машин здесь — это навороченные аппараты с мигающими огнями, программируемые через приложения. Голубое свечение, которое они отбрасывают, дает немного света, когда мы с Паксом выходим из прачечной в холл. Мы сейчас не в том конце здания. В воздухе висит тягучая тишина, пока мы осторожно спускаемся по ступенькам мимо кабинета ночного охранника. Я задерживаю дыхание, ожидая, что Хью выскочит из маленькой комнаты, где он всю ночь смотрит развлекательные программы. Хватаю Пакса за шиворот рубашки, одними губами требуя, чтобы он подождал, чему парень явно не рад. Мне нужно послушать. Нужно услышать… Сдавленный кашель, фырканье, сухость в чьем-то горле, как раз перед тем, как начинается храп — Хью спит на работе. — Отвали от меня на хрен! — шипит Пакс. — Давай двигайся. Мы бежим так тихо, как только можем, ко входу в здание, в комнату справа, где проходят занятия по английскому языку. Дверь заперта. Могу ли я взломать замок? Конечно, могу. Однако я далеко не так искусен в этом, как Пакс, поэтому оставляю это ему. Дверь распахивается. Как раз перед тем, как мы входим, что-то справа от меня привлекает мое внимание: пожарный щиток. Деревянный ящик, выкрашенный в ярко-красный цвет, внутри которого висит пожарный топор. Просто чертовски идеально. В мгновение ока открываю ящик, и полированная рукоять топора прекрасно ложится в мою руку в перчатке. Кожа скрипит, когда я сжимаю пальцы. Лицо Пакса загорается при виде топора. — Да, парень. Да, черт возьми. Мне нравится твой стиль. — Его глаза сверкают серебром в монохромном лунном свете, льющемся через окна кабинета, полные безумного возбуждения. Это одна из тех ситуаций, когда Пакс оживает — когда ему удается что-то уничтожить. Я видел, как он разносил гостиничные номера голыми руками. Нет ни одной марки телевизоров, которая выдержала бы Пакса Дэвиса. Мы быстро приступаем к работе, понимая, что то, что мы собираемся сделать, создаст много шума. Если нас поймают здесь, будут серьезные последствия. Нас, конечно, не исключат, но жизнь станет гораздо менее благоприятной, это точно. Позвонят нашим родителям. Факт. Мы будем под колпаком до окончания школы. Факт. И нам никогда не разрешат общаться с другими людьми после уроков или по выходным. Факт. Мы будем прикованы к дому. Факт. Может быть, нас даже заставят переехать из Бунт-Хауса в главное здание, чтобы контролировать каждый наш шаг.