Красивой Джакарту вообще назвал бы только интурист, смотревший на ее выложенный стеклом и железом центр из окошка экскурсионного автобуса. Жилые районы, особенно те, что приютили не слишком обеспеченную прослойку населения, были какими угодно: шумными, грязными, переполненными, бетонными, желтыми от солнца и круглогодичной тридцатиградусной жары, — но не красивыми. — Ты, — Салим воинственно тычет пальцем в Андрея, поворачиваясь к нему, — ты сидишь в машине. И не выходишь. Ты меня понял? Рядом они смотрятся как анекдот: бледный белый двухметровый пацан с наивными глазищами и смуглый, чернявый маленький злобный индонезиец. — Но… — Не нокай. Ты не выходишь, не идешь купить себе газировки, не бросаешься за лоточником с едой и вообще не высовываешь отсюда носа. — Кстати, чья это тачка? — подает голос Рид. — А почему мне нельзя пойти с вами? — Потому что я так сказал. И потому что ты еще долго никуда не пойдешь с нами, если продолжишь стрелять себе в ноги, как в прошлый раз. — Это была случайность! Я не… — Эй? Чья, говорю, маши… — Моя! — рявкает Салим. — Я спрашиваю, Андрей, ты меня понял? Парень картинно кривится, обиженно одергивает сутану и пристально смотрит на руль, но, схватив от Салима подзатыльник, быстренько расписывается в своей понятливости. — Старательно ты его дрессируешь, — хмыкает Рид, хлопая дверцей. Салим хмуро провожает этот жест взглядом, и Рид спешит сойти на тротуар, чтобы между дверцей и салоном в следующий раз не оказалась его голова. — Кто он? Серб? Украинец? Русский? — Русский. — Салим обходит машину, еще раз показательно строго глядя на Андрея через лобовое стекло. — Только от него и толку, что водить умеет. — Где падре его подобрал? — У Старших Сестричек. Рид стопорится, застывая вполоборота и не отрывая взгляда от Салима. — У Старших Сестричек? В смысле он… — В смысле он брат одной из них. Не будь мудаком, а? — Нет, а что сразу мудаком? Ты говоришь: Сестрички, что я мог подумать? — Он делает большие глаза, но Салим, видимо, уже не хочет продолжать этот разговор, начиная хлопать по карманам в поисках курева. За три года хоть бы другую марку мог начать курить, что ли. Но не только Салим и его бессменные сигареты остались такими, как прежде. С тех пор как Рид побирался на этих улицах, Препедан не поменялся. Здесь бегают дети: все в драных майках, все друг другу братья и сестры, сироты и не сироты, бездомные и те, кому есть где жить. Дома в Препедане в любом случае мало чем отличаются от тех, что сооружают себе бездомные. В одном из таких домов жил Мо с матерью. Дом этот тоже снесли — Препедан все время переваривал сам себя, но ничего путного из этого не выходило. — Стирай этот припадок ностальгии со своего лица, и пошли, — бурчит Салим. У Салима никогда не было сердца поэта, так что Рид не удивляется, когда оказывается, что тот остался таким же черствым, как и три года назад. — Я могу ходить и с припадком ностальгии на лице! Нам туда, — Рид кивает на противоположную сторону улицы. Там, среди одинаковых домов, спрятался нужный им, с поломанными решетками на окнах и грязной хлипкой дверью. На стук ожидаемо никто не открывает, и Салим, не дослушав Ридово «давай я попробую вскры…», с размаху выбивает замок ногой. Проходящие мимо подростки изумленно вылупляются на них, женщина с ребенком на руках с крыльца напротив испуганно замирает, а вот плешивый дедок на соседних ступенях даже не обращает внимания, продолжая чесать мизинцем ухо. — Мы санинспекция, — объявляет Рид, пятясь следом за заходящим в дом Салимом, — фининстанция! Служба по отлову домашних животных! — И, вспоминая, что Салим в сутане, добавляет: — Церковная! Внутри дом оказывается крошечным и пыльным, а еще пустым, если не считать плесень, коренную жительницу влажной Явы. Отдергивая душевую занавеску в полутемной ванной — ну, за Мо сталось бы спрятаться где угодно, — Рид скорбно смотрит на покрытый зеленью кафель и кричит: — Чисто! В смысле грязно. Сваливаем, пока тинейджеры не залили нас в «Тикток» с хештегом #грабители. Или пока я не подхватил грибок. * * * — Черт. — Рид засовывает руки в карманы и глубоко вздыхает. Салим останавливается рядом с ним, прикуривая, и меряет его насмешливым взглядом. — Я и забыл, до чего это поганый город. Дом — четвертый в списке возможных пристанищ Мо — низкое многоквартирное здание, бетонной змеей вытянувшееся вдоль дороги. Фасад уродуют ржавые пожарные лестницы, сквозь которые на улицу глядят раззявленные окна, увешанные бельем, и белые наросты кондиционеров. Высохшие пальмы, пыль, шум машин, брошенные у подъездов мопеды. И очень много солнца. Рид чувствует, как влажная от пота футболка липнет к спине. Волосы на затылке мокрые. — Повежливее с родиной, — напоминает ему Салим. Рид выставляет палец вверх: — Тест ДНК в интернете говорит, что я на сорок процентов чех. — Ну так и катись в Чехию. Почему страдать должна Джакарта? — ведет плечами Салим. — Пошли. И они идут. Ровно до третьего этажа. Пешком — лифта здесь и не водилось, и Рид веселится, наблюдая, как Салим потеет в своей тяжелой церковной экипировке. Подойдя к обитой кожзамом двери, он кивает: здесь. Салим отпихивает его от двери — локти у него все такие же острые, как и три года назад — и, не найдя дверного звонка, долбит в дверь кулаком. За дверью предсказуемо не слышно ни звука, как и за всеми дверьми, в которые они стучались сегодня. Салим закатывает глаза, оттягивая колоратку в сторону. Он подставляет мокрую шею теплому сквозняку из выбитого окна на лестничном пролете. Рид подает голос: — Эй! Диан, ты дома? Это я. — И мягко настаивает: — Эйдан. Диан — невеста Хитреца Мо, и вот что Рид знает на сто процентов: куда бы Мо ни делся, Диан бы он не бросил. В подростковом возрасте их свел вместе все тот же Препедан — и с тех пор они не расставались. Мо был скользким жуликом, но преданным Диан скользким жуликом. — Диан? И тут случается то, чего не случилось ни в одном из мест, которые они посетили сегодня: раздается скрип. Рид устанавливает зрительный контакт с дверным глазком и терпеливо повторяет: — Эйдан Рид, помнишь меня? Мо, ты, я, и вместе мы — друзья? Молчание. — Она что, умерла от шока? — ворчливо интересуется Рид себе под нос, безрезультатно дергая ручку двери. Салим, максимально скептически наблюдая за его попытками, добавляет: — От горя. Что тебя принесло обратно. — Отвали. У меня вообще такое ощущение, что она узнала, что это я, и дала деру, хотя почему — ума не прило… Он замирает, навалившись на ручку, и упирается взглядом в Салима. Салим смотрит на него в ответ с точно таким же выражением лица. Ну мать твою! — Пожарная лестница, — быстро ориентируется Рид, но Салим уже стартует вниз, на ходу вытаскивая из-за пояса свой «Глок» и перепрыгивая через несколько ступенек. Если Диан решает так по-английски избежать конструктивного диалога, то последовать указаниям старика и сделать все по-тихому не получится. Так что Рид, не заморачиваясь, отлетает на пару метров и всаживает в замок половину магазина; подъездная акустика обжигает перепонки. Остается надеяться, что в таком местечке соседям не привыкать. Дверь жалобно скрипит, когда Рид дергает ее что есть сил, и поддается. В тусклом коридоре — никого, в занавешенной спальне — тоже. Рид бросается на кухню. И чуть не здоровается лбом с бейсбольной битой. Будь ситуация чуть менее напряженной и не попади Диан ему со всей дури прямо по плечу, Рид бы обязательно пошутил в духе старой классики: «Это у тебя бейсбольная бита в кармане или ты так рада меня видеть?» — но вместо этого он только шумно втягивает воздух и шипит, прикусывая от боли язык: — Как невежливо! — Не подходи ко мне, Эйдан! — громогласно и испуганно заявляет Диан, замахиваясь снова, словно отъявленный бэттер. Рид поднимает руки в успокаивающем жесте, но сказать ничего не успевает, потому что Диан делает еще одну попытку познакомить его со своей алюминиевой подружкой. Риду и в первый раз не очень-то понравилось, спасибо, так что он отскакивает и ловко дергает девушку за руку на себя. Бита пролетает мимо. Правда, с силой рывка он перебарщивает, и, вместо того чтобы рухнуть прямо к нему в руки, как сделала бы любая порядочная женщина, Диан отлетает к плите. За ее спиной Рид внезапно видит почти фантасмагоричную картину: пробравшись по пожарной лестнице, снаружи открывает форточку знакомый священник — в длинной сутане, с крестом на шее и белым воротничком. Он дергает окно вверх, и на секунду Риду кажется, что сейчас он спросит: «Добрый день, а не хотите ли вы поговорить о Господе нашем Иисусе Христе?» — но вместо этого Салим говорит: «Блять!» И едва успевает пригнуться, как оконное стекло над его головой разлетается осколками от удара битой, осыпаясь на сутану и пол. Диан замирает, видимо, в ужасе оттого, что чуть не снесла голову святому отцу. — Почему все дерьмо начинает происходить именно тогда, когда ты появляешься на горизонте? — злобно шипит Салим, разгибаясь. — Признайся, — Рид широко улыбается и наставляет пистолет прямиком Диан под лопатки, — ты же по мне скучал. Судя по недовольному («Господи, исчезни») лицу, Салим настроен скрывать свои светлые чувства до последнего.