— Прошу прощения? — слабым голосом отзывается пилот. Рид наклоняется к нему, не отводя дула от затылка, и строит заинтересованное выражение лица. — Что такое, Фрэнк? — И довольно улыбается; видимо, это очередная шутка, понятная только ему и смешная только ему. Учитывая, что: — Я не Фрэ… Классика. Командир не договаривает, сглатывает и косится на Рида через плечо. Пистолет теперь смотрит ему в ухо. Второй пилот не в пример спокойнее. При захвате они выбивают у него положенный по регламенту для кабины «Вальтер», и теперь, опираясь спиной на гудящую под лопатками стену и покачивая добытым оружием, за происходящим следит Кирихара. — Куда направить самолет? — покорно спрашивает второй пилот. Вот ведь сговорчивый. Захватывать самолеты всегда так приятно? Кирихара в шаге от того, чтобы сменить профессию. Рид облокотился на сиденья пилотов локтями и чувствует себя абсолютно вольготно. Как часто он такое проворачивал и почему его все еще не поймали? Он закатывает глаза. — Как я люблю такие вопросы, — хмыкает он. — А куда вы должны были лететь? Пилот отвечает, косясь на пистолет: — В Гонолулу. Рид хмурится и чешет пистолетом висок: — Это у нас где? — Господи, что у него с географией? Кирихара вздыхает, как бы говоря: «Ты безнадежен» — и, судя по тому, что Рид оглядывается на него, он это понял, — и подсказывает: — Это на Гавайях. — Отличный выбор! — радуется Рид, одобрительно хлопая по плечу одного из пилотов. Если тот еще раз так вздрогнет, то разобьет самолет и никуда они не долетят. Затем Рид потягивается. — Летим на Гавайи! На самом деле, действительно неплохой выбор. Им нужно оказаться в Штатах, но на континенте приземлиться на захваченном самолете всяко будет сложнее — на континенте вообще на любые угрозы терактов сразу привлекается спецназ, а испытывать себя на прочность дальше Кирихара не хочет. На острове есть море частных аэродромов, а там будет проще простого переправиться на Западное побережье. — Будем валяться под пальмами, пить коктейли и заниматься любовью, — довольно говорит Рид. Кирихара не уверен, что об этом стоило говорить вслух. Хотя… оттисков у них на руках нет, доставлять их экстренно никуда не надо. Спешить — тоже. Если Рид за девять часов не доведет его до ручки, то… После «то» идет «а почему бы и нет», но Риду об этом знать необязательно. Кирихара открывает рот, чтобы сообразить какую-нибудь колкость, но не успевает. — Ну, — хлопает себя рукой по джинсам Рид, — а теперь мне тоже надо позвонить. Он набирает номер на телефоне и опирается на спинку кресла пилота. Пока ждет ответа, снимает с его головы фуражку, надевает на себя и оживляется, когда из трубки просачивается живой шум: — Привет, Бо!.. Тут это… Да-да, послушай… Да все нормально! Слушай меня… Да, внимательно… Кирихара смотрит на него с интересом. — Я угнал самолет, — кается Рид. Ни единой ноты сожаления в голосе. Боргес по ту сторону линии о чем-то его спрашивает. Он окидывает Кирихару взглядом, многозначительно улыбаясь. — Вооруженный той еще зажигалкой, чувак. И это самая настоящая правда, но заканчивается все, конечно, не так. Эпилог — Мне кажется, нас можно поздравить, — говорит инспектор Арройо, когда они наконец оказываются на взлетной полосе. Свежий ветер Среднего Запада ощущается очень приятным после застывшего марева Джакарты, и кажется, будто ты в первый раз за несколько недель глотнул воздуха полной грудью. Ночное небо затянуто привычными для Вирджинии тучами. Инспектор оглядывает пустое летное поле: только несколько черных правительственных джипов, подкативших к самому трапу. Бирч стоит перед ними, накинув куртку на плечи, и держит в руках чемодан — уже не аптечку, а обычный, с оригинальными, несколько раз проверенными оттисками Карла Гринберга. — Это была сложная операция, — кивает она. — И… случай с Кирихарой… — Этим будет заниматься уже отдел внутренних расследований. — Арройо кладет ей руку на плечо. — Только себя не обвиняй, хорошо? Такое бывает. Помнишь случай с Берком из отдела безопасности?.. То-то же. Все утрясется. Этот разговор они повторили уже сто раз, пока летели в Штаты, но он видит, что Бирч все равно напряжена. Они не нашли ничего на Кирихару — будто его никогда и не существовало. Арройо еще в самолете поднял на уши Николаса, заставляя его просеивать снова и снова, искать и искать. Ничего. — А ты, Ник, — он поворачивается к Николасу, — для своего первого оперативного задания здорово справился. Так держать. — И оглядывает всех. — Я считаю, сверху нас заслуженно наградили отпуском. Эйс предлагает съездить отметить, посидеть в баре, но все ссылаются на свои дела: некоторые из них дома, в Штатах, первый раз за несколько месяцев. Бирч передает чемодан агентам, которые поедут прямо в штаб, а сама садится в другую машину — вместе с Арройо. Эйс все же едет пропустить стаканчик. Николас прощается с ними на ближайшую пару дней: им еще вместе защищать рапорт по этому делу. Сложному, опасному, безумному делу об оттисках Карла Гринберга в Джакарте. Так что Николас залезает в машину на заднее сиденье и хлопает дверцей. Тонированные окна тут же скрывают большую часть огней основного терминала аэропорта Даллеса. Он откидывается на сиденье и трет глаза. Машина трогается с места. — Как прошло? — спрашивает водитель. Николас широко зевает. Если честно, он с удовольствием бы сейчас просто лег спать и даже не вспоминал бы. Столько нервов он давно не тратил — даже за все то время, что учился в академии и работал на Службу. — Сложно, — наконец отвечает он. — Но оттиски в итоге все равно у нас, верно? — водитель смотрит в зеркало заднего вида. Он смеется, стягивая кепку, и кладет ее на соседнее сиденье — аккурат на чемодан. Седые волосы падают на лоб, и он отбрасывает их с лица. Николас в зеркале видит глаза с цветными линзами и крупный нос, — скорее всего, силиконовый, но загримированный совсем как настоящий. — Точно. Эллиот передает тебе, что ты хорошо поработал. И следы замел грамотно — они даже не догадались, что информация была стерта через их же доступ. Ты молодец, ты в курсе? Николас довольно улыбается сквозь усталость: — Спасибо. — И, прежде чем прикрыть глаза, бросает еще один взгляд на идеальные оттиски Карла Гринберга. — Спасибо за похвалу, Карл. Сцена после титров В это время года в Джакарте оказывается не жарче, чем на Сицилии. Виллермо пистолетом опускает поля шляпы, чтобы прикрыть глаза от солнца, и выходит из автомобиля. Под подошвой хрустит битое стекло. Тела, устилающие путь к аэропорту, господа подчиненные стаскивают с дороги, но для уборки более мелкого мусора у них не находится инструментов. Впрочем, картина и так выглядит достойно: Виллермо всегда старался прививать им чувство прекрасного. Детектор движения у двери реагирует на Виллермо и его охранников, но дверей, которые могли бы приветственно разъехаться, уже нет. Холл аэропорта выглядит плачевно. Разбитые кресла, испачканные кровью панели, местами развороченная плитка, автомобиль, неуместно оказавшийся посреди зоны ожидания. Ужасно, качает головой Виллермо, ужасно. Когда он входит, господа подчиненные молчаливо вытягиваются по струнке, прекращая праздные беседы. Первый, кто с ним здоровается, — это низко склонивший голову Лука, да и то виновато. Он привычно протягивает Виллермо запотевший бокал, но тот не спешит его принимать. — Лука, что это? — Виллермо глядит на то, как в бокале вьются задорные веселые пузырьки. — Шампанское, синьор Руссо, — покорно отвечает Лука. — Нам есть что праздновать, Лука? — Нет, синьор Руссо. — Какой напиток я пью в случае грандиозных провалов, Лука? — Граппу «Боккино», синьор Руссо. — Ну так неси его, Лука, ведь вы… — Виллермо Руссо великолепно разворачивается на каблуках своих начищенных ботинок — так что взлетают полы длинного шелкового шарфа — и оглядывает столпотворение из милых сердцу лиц: чрезвычайно сильно облажались, господа.