— Твою ма-а-а-а-ать! — то ли уважительно, то ли удивленно тянет Боргес и чуть не падает со стула, когда тот становится на задние ножки. Рид абсолютно с ним согласен: это конкретное «твою мать», приправленное «черт побери» и «ну он и дебил». Мо не сказал Чопингу, откуда у него деньги. Дебил в леопардовой шубе даже не задался вопросом, откуда подельник взял такую сумму, — просто обрадовался и на радостях заказал вечеринку с проститутками. Рид даже не удивляется: у Чопинга мозг меньше, чем у червя-нематоды. Мо не сказал Чопингу, откуда у него деньги, в обход него нашел себе другого покупателя — Арктику, прости господи, из «Коршунов», стащил оттиски и собирался толкнуть ей их в одиночку. Жалкий «процент» от китайцев? Ну конечно нет. Делить половину суммы с дурачком Чопингом? Да куда там. Мо решил наебать всех. Больной на голову идиот. Рид даже злится на него за то, как самонадеянно и нелепо он откинул ласты. Шансы на то, что его оставили в живых, были… Да не было их. — К черту, — бормочет Рид, опрокидывая в себя пиво. Экстренное совещание на тему полученной информации они устроили прямо под алтарем: Иисус и статуи Девы Марии взирали на пыхтящего сигаретой Салима, задумчиво привалившуюся к кафедре Нирману, пьющего «Будвайзер» Рида, качающегося на стуле Боргеса, поглощающую лапшу из китайского ресторанчика Зандли и на все шире и шире улыбающегося епископа Эчизена с извечным Лестари за спиной. И по-змеиному нежная улыбка его преосвященства была верным признаком того, что положение у них хуже некуда. — Итак, Картель Восхода и Триада, — перечисляет Рид конкурентов, загибая пальцы. — Еще кто-нибудь присоединится к нашей тусовке? «Аль-Шамед»? И давайте позовем ребят с континентов! Что насчет «Тэй Хуэнь Чай»? Батальона Дэ? Других преступных гигантов? Мы ж еще не всех пригласили? — Прекрати эту клоунаду, — морщится Эчизен, обходя стол и присаживаясь на дорогой дубовый стул с высокой спинкой, стоящий за кафедрой. — Тем более «Аль-Шамед» не в деле. Они ясно дали понять, что считают, что качество оттисков Гринберга преувеличено. Да и сейчас у них намного больше проблем с игорным бизнесом. — Ну, эти ребята были бы главной проблемой, — легкомысленно комментирует Боргес. — Остальное — фигня. Салим закатывает глаза. — Что насчет Джемы Исламии? — уже серьезно спрашивает Рид. Эчизен в ответ хмурится еще больше: — Если кто-то продаст клише террористам, мы об этом узнаем. Но если они у китайцев, то я уверен, что этого не произойдет: ты знаешь, как люди Хэня относятся к спонсированию взрывов в городе… А если дружок нашего Эйдана попался, то они у китайцев, — заканчивает он, словно нож в стол втыкает. Воцаряется мрачная, полная плохих предчувствий тишина. Рид в уме прикидывает вероятности: шансов, что Мо выкрутился, почти нет. У Триады длинные холодные руки, не знающие жалости, сострадания, пощады и маникюрных ножниц. Рид почему-то всегда знал, что у них с Мо в итоге даже попрощаться нормально не получится. — Можем предположить, — Нирмана задумчиво качает головой, — что нам известно то, что неизвестно Картелю. — Картель все равно узнает, — бросает Салим. — Но фора-то есть. — Мне, если честно, все равно это мероприятие не нравится, — как бы между прочим вставляет Рид, пинком отправляя пустую бутылку из-под пива под скамью. — А тебе ничего не нравится, — огрызается Салим, выдыхая дым. — Потому что я не подписывался воевать с китайцами. Как будто в этом городе и без того не хватает тех, кто хочет меня прикончить! Зандли хрюкает от смеха: — Зассал? — Сутки назад я угнал самолет, — обиженно напоминает Рид. Боргес поддакивает: — С помощью зажигалки! — Слышала? — Это станет легендой, чувак, — обещает Боргес, и Рид отбивает ему пять по воздуху. — Этот город узнает своего героя! — Этот город уже знает своего героя и очень хочет от него избавиться, если ты умудрился забыть, — не выдерживает Салим и указывает сигаретой куда-то на юг. — Что мы с этим-то будем делать? Рид медленно поднимается со скамьи, держа руки в карманах, и вразвалочку подходит вплотную к алтарю. — Известно что, — вздыхает он, поднимая взгляд и рассматривая Иисуса снизу вверх. А потом оборачивается через плечо и хмыкает: — Придумывать чертовски хитрый план. Глава 4 Пункт первый чертовски хитрого плана гласит: заслать к ним своего шпика. — У нас вообще кто-нибудь говорит по-китайски? — оглядывается Рид по сторонам, вальяжно покачивая ногой и закидывая в рот М&М’s, конфискованный у Андрея (бандитское достижение «отобрать у ребенка конфету» разблокировано). — Что, никто? — Во-первых, не у «нас», а у «вас», — многозначительным тоном подчеркивает Салим, поправляя колоратку под подбородком. — Во-вторых, разве бывший девчонки Боргеса не китаец? А то был похож. Бывший «девчонки Боргеса» (фу, Салим, как грубо) был не китайцем, а тайцем, который года четыре назад сцепился с Салимом в порту Кучинга из-за крупного клиента. Крупный клиент в итоге, конечно, отошел Церкви — иначе о бывшем Зандли сейчас было бы либо хорошо, либо ничего, — но Салим, когда надо, обладал потрясающей злопамятностью. — А тебе разве не одиннадцать? — умиротворяюще спокойно спрашивает Зандли из-за его спины, ни капли не умиротворяюще щелкая затвором. — А то похож. — Эй, эй, всё, брейк, ребята, — в обычной ситуации Рид, конечно, сделал бы ставки и сел бы с Боргесом наблюдать представление из ближайшего безопасного угла, но Эчизен дал ему ясно понять, что «чертовски хитрый план» нужно придумать, пока на горизонте не объявился Картель во главе с цветастой башкой Деванторы. — Раз никто из вас не китаец, то это делу не поможет. Бо, помоги мне! Боргес прекращает раскладывать М&М’s по цветам и поднимает на него взгляд: — Найти тебе китайца? — Как минимум. — А как максимум — уведи на хрен отсюда эту бешеную, и пусть она уберет от меня свою пушку! — рявкает Салим. Рид запрокидывает голову к Иисусу и провозглашает: — Боже, если ты существуешь, я верю, что ты нормальный мужик. Пожалуйста, пусть Салима уже кто-нибудь пристрелит. И пошли мне чертова китайца. Он уже собирается увернуться от пули, пущенной ему в голову одним неправедно гневным католическим священником, как от входа в ризницу раздается бойкое: — Извините, вам что, нужен китаец? Я наполовину, правда. Но у меня неплохо с кантонским. Пуля пролетает мимо. В дверях стоит молодой, энергичного — и очень китайского — вида парень. Есть, оказывается, Бог на этом свете! * * * Китайский келурахан, или квартал, называется Глодок — шипящее паром хитросплетение улиц с синими навесами и красными фонарями. Глодок — это рынки, которым не хватает места снаружи, и они забираются многочисленными прилавками на первые этажи зданий; это мелкие забегаловки, где ты никогда не уверен в том, что плавает в твоей тарелке; это идущие прямо между деревянных рядов потертые красные драконы; это мешки со специями; это ведущие вглубь переулки, заставленные ящиками. — Прошу прощения, — начинает Иголка на китайском. Пожилая дама в цветастой рубашке отвлекается от замачивания грязных корней имбиря в огромном стальном тазу. Иголку пинают в спину, но он даже не оборачивается — только вытирает взмокшие ладони и говорит, скрывая от придирчивого взгляда дамы волнение: — Я ищу подругу Вонга. Как и говорится в инструкциях, она отвечает скрипучим голосом: — Он так ее и не нашел? — От этого комок нервов внутри ослабевает; теперь Иголка волнуется не охренеть как, а просто до ужаса. — Пока нет, я видел ее только на снимке. Она смотрит, будто бы не верит, и с подозрением кивает на широкий дверной проем за прилавком, занавешенный грязной красной тканью. — Входи.