— Что это? — спрашивает отвлекшийся Салим, поднимая бровь. — Где? — спрашивает Рид, поднимая бровь в ответ. — У тебя. На голове. Боже, только не снова. Кажется, к концу первого дня пребывания здесь, если их всех не посадят, Рид набьет себе на лбу что-нибудь типа «Отвалите, это мои волосы». — Моя прическа, — как маленькому, отвечает Рид. Желтый кружок в небе — солнышко, Нирмана только что подрезала машинку, а у Рида на голове — волосы, которые выглядят нормально. — Это вертолет? — неожиданно спрашивает пацан. — Это моя прическа, — продолжает стоять на своем Рид. — Нет, правда, это вертолет. — И парень тычет куда-то в небо, чуть ли не расплющивая нос о стекло. Несколько секунд в машине царит тишина, и тогда становится понятно, что на самом деле за пределами машины ни хрена не тихо. И дело не в свистящей под колесами дороге, не в полицейской сирене и не в возмущенных сигналах подрезанных водителей, хотя все это создает мелодичную какофонию погони. Где-то вверху шелестят огромные лопасти и даже кто-то что-то вещает через громкоговоритель. — Это правда вертолет! — восторженно восклицает Боргес. Рид оборачивается, чтобы ему подмигнуть. — Все для тебя, Бо. — Рид, заткнись, — говорит Нирмана, окончательно превращая автомобиль в реактивное средство для группового суицида: Рид чувствует, как его вжимает в сиденье, — это серьезно, твою мать. А то он не в курсе. Все эти шутки призваны скрыть одну простую истину: они в дерьме. * * * Первую машину они меняют буквально через несколько минут: Нирмана тормозит где-то у границы южных районов, они вылетают на улицу и бегут, отстреливаясь от тормозящих полицейских «Фордов». Где-то вверху шумит вертолет, но Рид даже не поднимает голову, потому что знает: они в трущобах. У Салима, как обычно, все продумано, и они вереницей пробираются по узкой улочке к другой тачке. Пока он несется вслед за всеми, в голове одно за другим всплывают воспоминания. Люмьеровская пленка вспыхивает в голове вместе со знакомыми ощущениями и голосами. Перестрелка в маленьком кинотеатре; пьяные музыкальные ночи в «Королеве Елизавете»; труп белой девчонки на железнодорожных путях; темный силуэт католического креста на фоне закатного неба; поножовщина в Джалан Джаксе и влажное хлюпанье, с которым лезвие выходит из груди; уличные торговцы в соломенных шляпах и ворох глазастых пластиковых браслетов по шесть тысяч рупий; рис с карри на площади Кота Туа; смуглая проститутка в льняных шароварах с мягкими ладонями; церковные авто с дорогими кожаными сиденьями; какофония пробки на узких улицах Старого города; индийская еда, выжигающая глотку, в забегаловке Большого Джи; открытая сигаретная пачка и прозрачная, хрустящая упаковка кокаина на жертвеннике под статуей Иисуса Христа; Нирмана, рассеянно подкидывающая в руке гильзу; захламленная квартира в самой южной части Тхамрина, с самой большой ванной, которая когда-либо была у Рида; Церковь; снова Церковь. Нирмана газует, едва Рид успевает захлопнуть дверцу. «Тойота-Прадо», естественно, меньше минивэна, но у нее стандартно большой для джипов багажник, который по принципу «в тесноте, да не в обиде» можно укомплектовать двумя огромными мужиками. В результате Рид и Боргес оказываются отгорожены от остального салона задними сиденьями. — Нам нужно на Препедан, — командует Салим. Потом уточняет: — Боргес? Верно? Тот кивает, поудобнее устраивая задницу в огромном запасном колесе, будто в надувном круге среди бассейна, — только коктейля не хватает. — Да, Лопес должен был оставить машину там. Ну, где перекресток со съездом в парк. В большом таком складе со стройматериалами. — А поточнее адреса нет? — осведомляется Салим таким мерзким голосом, что Риду, откидывающему грязные тряпки в дальний угол багажника, хочется бросить одной из них ему в затылок, чтобы не говорил с Малышом Бо (рост за метр восемьдесят, обхват бицухи под пятьдесят сантиметров) таким тоном. — На этой улице половина зданий выглядит как склады, — цедит Нирмана, выезжая на трассу. — Эй, у меня все схвачено, у меня есть скрин из Гугл-карт! — хмурит кустистые брови Боргес, достает из брюк телефон и протягивает его вперед. — Зандли, детка, передай, пожалуйста. Рид несколько секунд сомневается, что им правда удастся оторваться: полицейские машины уже без сирены вылетают следом с другого заезда, но потом половина из них сворачивает в сторону окраины, а шумящий где-то справа вертолет, наоборот, берет курс на центр. Зандли передает телефон с картой Салиму, тот смотрит и кивает: — Меняем машину и едем в Церковь. Черт. — Думаю, старику очень захочется поговорить с тобой, Рид. Он как раз возвращается. Черт! — Откуда возвращается? — спрашивает Рид. — Не твое дело, — припечатывает Салим. — Молись, чтобы он тебя не пристрелил. — Или хотя бы не узнал, — прыскает Боргес. — Во-первых, молиться — это по вашей части, святой отец, а во-вторых, Бо, — Рид оборачивается и строго на него смотрит, — у меня нормальная прическа. — Да я не об этом, нормальная у тебя… — Он замолкает и смотрит несколько секунд, а потом скорбно признается: — Это ужасно, дружище. Прости, но это правда ужасно. Зандли прыскает и оборачивается — на симпатичном черном личике написано вертикально и поперек огромными буквами «Я же говорила». Дорога до Препедана будет длинной. * * * Некоторое время они едут в относительной тишине, только Зандли шуршит оберткой от чего-то съестного, Салим с Нирманой вполголоса обсуждают план действий, а белобрысый пацан, имя которого Рида волнует недостаточно, чтобы его запоминать, периодически задает вопросы в духе «Мам, мам, а что это?», дергая Салима за рукав. В какой-то момент Нирмана включает радио. — …И к другим новостям. Свадьба Гунтера Перкасы, сына политика Гемы Пертиви, пройдет в резиденции семьи на озере Ситупатеннганг. На празднование приглашены более пятисот человек, все желающие могут… — Что? — спрашивает она, когда все начинают поглядывать на нее через зеркальце заднего вида. — Не смотрите на меня так. Я не могу ехать в тишине. Препедан — концентрированная Джакарта. Рид не чувствует ностальгического надрыва: этот город — не то место, по которому можно скучать, но, глядя на ржавый сайдинг маленьких домов, на разрисованные когда-то белые заборы, на граффити, которые перечеркивают другие граффити, на стоящие по обочинам впритык друг к дружке мопеды, Рид ощущает, как его накрывает узнаванием, хотя, возможно, он ни разу и не был именно в этой части Препедана. Вся Джакарта выглядит именно так: будто собранный из найденного под ногами мусора муравейник. — Тормози, нам сюда, — Салим тычет в правый край лобового стекла. Рид снова привстает. Точка назначения выделяется среди остальных домов высокой шиферной крышей и стенами, облицованными кусками гофрированного металла, — ни с чем не перепутаешь. — Это самая жалкая машина в моей жизни, — бурчит себе под нос Салим, когда какой-то мужик в рабочем комбинезоне быстро проводит их к очередной машине. Самая жалкая машина в жизни Салима оказывается очередным минивэном — на этот раз облезлым, с пробивающимся из-под охровой краски грязно-голубым цветом, с наклейками туристической фирмы и вмятиной там, где должна быть задняя левая фара. Нирмана, в своем монашеском облачении, двумя пальцами тушит окурок, над чем-то смеется вместе с мужиком в комбинезоне, пожимает ему руку и бросает им: — Пора. Пока они усаживаются, Рид по-джентльменски говорит Зандли: «Дамы вперед», и в отместку за это она отдавливает ему ноги, пролезая в салон. До Церкви, стоящей к юго-востоку на отшибе, около получаса езды. За бортом сгущаются сумерки, копов на горизонте не наблюдается — ничто не предвещает беды. Но когда минивэн останавливается на светофоре, Салим говорит: — А сейчас, Рид, нам нужно кое-что обсудить. На этот раз тот сидит на заднем ряду с Боргесом и Зандли, а длинного пацана пересаживают на переднее сиденье. — Сейчас? — переспрашивает Рид, чуя подвох. Салим уточняет для непонятливых: — Сейчас, когда за нами точно уже никто не гонится. А потом раздается щелчок, и Рид замечает, что все имеющиеся в машине стволы направлены на него. Глава 2