Сквозь боль — черт, увалень снес ему пол-лица — Рид слышит: «Подними его», а потом стонет, когда стул снова ставят вертикально — вместе с его помятыми костями и мотающейся головой. — Надеюсь, — говорит с другого конца стола Басир, — мы друг друга поняли. Попробуем еще раз. — Я… не понимаю… — хрипит Рид, с усилием поднимая голову, чтобы смотреть старому ублюдку в глаза. — Не понимаю, о чем вы, пак Басир. — И растягивает губы, которых не чувствует, в улыбке. — Я был один. Рид не собирается отдавать кому-то другому возможность выдать этим умникам по пуле в лоб. Нетушки. Не-а. Черта с два. Он сделает это сам. Правда, для того, чтобы сделать это, ему придется выбраться отсюда живым. А для того, чтобы выбраться отсюда живым, нужно отвлечь Басира от желания его прикончить, а там уж он что-нибудь придумает. Какая удача, что была одна вещь, которая, как он знал, злила Ольбериха Басира намного больше, чем Эйдан Рид. — И прежде чем вы скажете своему мистеру Большому Кулаку побеседовать со мной еще раз, — Рид языком проверяет целостность зубов, — могу я тоже поинтересоваться? Есть кое-что, что давно меня гложет. Прямо спать не дает. Струя дыма растворяется между ними в воздухе, на несколько мгновений скрывая лицо Басира. Рид наудачу добавляет: — Без шуток, я хочу кое о чем спросить. Он видит, что Басир смотрит на него скучающим, скептическим взглядом. Потом все-таки ведет плечом, и Рид принимает это за разрешение. И, облизав мокрые от крови губы, спрашивает: — Я вот с самого начала не могу взять в толк — почему? — Он даже вперед подается. — Почему вы так погнались за скрижалями, если вы его ненавидите? Они оба понимают, о ком он говорит. Лицо Басира меняет выражение: возможно, Риду наконец удалось удивить главу Картеля. Запишите ему в портфолио. — Значит, Эчизен тебе рассказал. — Басир медленно поворачивается в кресле, постукивая пальцами по столу. — Что ж, предысторию ты знаешь. Рид не может догадаться, что у того в голове, но выглядит Басир почти отрешенно. Некоторое время он молчит, будто погрузившись в свои мысли, — но черт знает, стариковская ли это ностальгия или пауза, прежде чем приказать выбить Риду зубы за то, что тот слишком много знает. — Интересно, — наконец произносит он задумчиво. — Знаешь ли, даже Девантора не в курсе. — Один — ноль в мою пользу. Даже два — ноль, — добавляет Рид, вспоминая про фиаско мудака в порту. — Но правда, пак Басир. Вы хотите их — что? Показательно сжечь? Выставить на площади Свободы перед национальным монументом и облить керосином? Ха-ха, смотри, как я могу? Тот через нос выдыхает дым сигары: — Ты принимаешь меня за идиота? — Нет, — честно говорит Рид. — Просто пытаюсь разобраться. Басир остается верен своим долгим паузам — приходится выждать еще одну немаленькую порцию молчания и еще одну затяжку, прежде чем он говорит: — Ты ищешь скрытый смысл там, где его нет, Эйдан Рид. — Это называется глубокой аналитикой вообще-то! — Я заполучил оттиски, потому что они сулят сверхприбыль. — Басир делает округлый жест рукой. — Огромный потенциал. Я был бы дураком, если бы позволил застарелой ненависти лишить себя открывшейся возможности. Рид почти разочарован: значит, фейерверка из скрижалей над городом не будет. Всего лишь прагматичность и практичный расчет. Эти бизнесмены такие скучные. — Тем более надеюсь, Карл испытывает особенное отчаяние, зная, что именно я разрушил его планы и что именно я буду на нем наживаться. — Он разводит руками. — Есть в этом некая прекрасная справедливость, верно? А затем, без перехода, добавляет: — Эчизену стоило об этом помнить. — И смотрит на Рида. — Хочу, чтобы ты знал: мне не доставила удовольствия его смерть. — Простите? — машинально переспрашивает тот. Басир вздыхает: — Это тоже всего лишь справедливость. В моем городе каждый получит то, что заслужил. Если ты переходишь мне дорогу — ты знаешь, какие будут последствия. Какая еще смерть? — Если бы не Гринберг, Эчизен бы не подставился. Если бы он не решил вступить в борьбу за то, что принадлежит мне, мне бы не пришлось уничтожать Церковь. — Басир качает головой. — Я его предупреждал. Уничтожать Церковь? — Вы блефуете, — произносит Рид с уверенностью, которой ни на йоту не ощущает. Ничто не мешает Басиру соврать. Все же Церковь — сложный противник. Но врать Басиру нет смысла, а пара десятков неплохих бойцов в сутанах — не та команда борьбы со злом, которую успешно можно противопоставить Картелю. Последнее, что он планирует делать сегодня, — это умирать. После этого — верить Ольбериху Басиру. А теперь скажите это панике внутри, смешивающейся в удушающий коктейль со страхом. Ольберих Басир, которому он не собирается верить, игнорирует обвинение, продолжая с вольготной ленцой: — Но, конечно, нельзя отрицать и твою роль, Эйдан Рид. Возможно, я должен поблагодарить тебя? — Басир откидывается в кресле и сцепляет руки на животе. — Если бы ты не попался, я бы так и не узнал, что Эчизен нарушил наш договор. Если бы ты не попался… — и он в первый раз за эту встречу выдает слабую, едва угадываемую улыбку, — они были бы живы, верно? Рид не успевает осознать, когда делает рывок вперед — абсолютно бесполезный, потому что телохранитель Басира швыряет его обратно. Улыбка Басира становится отчетливее, когда Рид делает еще одну неудачную попытку — и на этот раз опять оказывается на полу, хватая ртом воздух. — Рад, что ты меня правильно понял, — слышен только удовлетворенный голос мерзавца, а затем Рид слышит звук отворяемой двери. — Все готово? Ну хорошо. К тому моменту, как ботинки задорно насвистывающего похоронный марш Деванторы оказываются у Рида перед глазами, он почти приходит в себя. Сверху раздается веселое: — Подъем, красавица. Пора в путь. Последний, вестимо. — А ты разбуди меня поцелуем, — хрипит Рид, а затем его грубо ставят на ноги. Девантора выше, крупнее и без проблем удерживает шатающегося Рида за плечо, прежде чем тот восстанавливает ориентацию в пространстве. Дождавшись этого момента, Девантора улыбается — а потом заезжает ему кулаком в живот. Господи, совсем ковры начальника не жалеют. — Позвони, как сделаешь дело, — говорит Басир, и Рид разворачивается к нему, пока Девантора тащит его к выходу. Тот уже надел очки и достал телефон, будто бы и забыв о том, что Рид существует. — Прекрасная справедливость, дедуля! — кричит ему Рид, когда его пытаются выпихнуть за двустворчатые двери. — Прекрасная справедливость! Скоро вы с ней тоже познакомитесь! Он прекращает вырываться, как только захлопываются двери. — Все, все! — говорит. — Дальше я сам! Спасибо за поддержку. — Давай под ручку, — предлагает Девантора и противно улыбается. Рид его игнорирует, только смотрит покровительственно, а потом демонстративно подмигивает стреляющей в них глазами секретарше. В дверном проеме на выходе из приемной маячат внушительные спины в черных пиджаках. От стероидных обезьян в костюмах Рид ожидать чего-то хорошего не привык. Действовать нужно быстро, думать еще быстрее: из здания его выведут под присмотром как минимум пяти человек. Дальше Рид окажется в одной машине со все еще нечеловеком Деванторой и одним, а то и двумя громилами. Если у Рида есть шанс на спасение, то ухватить его за хвост нужно в комнатушке четыре на четыре. Нужен план. В голове голос Салима говорит, что все его планы — дерьмо собачье, а голос Басира добавляет, что Салим, скорее всего, мертв. Собственный голос в голове Рида говорит, что ни хрена, нужно что-то помощнее Картеля, чтобы вынести одного святого отца Салима. Мрачные мысли и заигрывания с секретаршей настолько поглощают его, что Рид врезается бедром в стол, снося на светлый ламинат подставку с ручками, карандашами и скрепками. — Простите, меня тут убивать везут, совсем себя не контролирую. — Рид улыбается ей, косится на Девантору — мол, это из-за тебя мне приходится сообщать даме такие прискорбные новости — и наклоняется, чтобы помочь собрать мелочевку, но с руками в наручниках за спиной много не насобираешь. Не успевает Рид присесть, как Девантора хватает его за шиворот и тянет вверх. — А ты веселый. Поднимайся, у меня на тебя еще много планов. * * * В машину его сажают четверо: серьезные, с двумя пистолетами каждый, даром что без автоматов — и это против безоружного, закованного в наручники и избитого бедняги-пленника. Рид бы обязательно съехидничал на этот счет, если бы последние новости не выбили из него любую охоту шутить. Хотя подождите-ка… — Ух ты, сколько у вас оружия, вы такие крутые. Драите друг другу пистолеты по одному в руку? После этих слов в машину его уже не сажают, а заталкивают. Из четырех остаются двое, которые усаживаются по обе стороны от него. Оба — мрачные индонезийские морды, затянутые в дешевые костюмы. Рид понимает, парни, ничего страшного, дресс-код есть дресс-код. — Любишь же ты, когда тебе делают больно, — хмыкает Девантора, кладя локти на открытое окно и пальцем опуская на нос солнцезащитные очки. Рид шипит ругательства, когда один из охранников грубо цепляет его наручниками за какую-то штуку, торчащую из спинки сиденья, которую он не успевает разглядеть. Теперь он не просто замурован между двух громил, но и со скованными за спиной руками. Ну и аттракцион. А можно остановить, он бы хотел вернуть деньги за билеты. — На спину не откинешься, — оценивает Рид удобства, когда машина трогается с места. Рот вяжет от боли и крови. — Не очень-то комфортно, ребята. Ноль звезд из десяти на «Букинге». За рулем индонезийская морда номер три — вроде незнакомая, а на пассажирском переднем уселась мерзкая индонезийская морда номер четыре — все та же, все в тех же очках. И в голосе этой последней морды столько удовольствия, что очевидно: скорая смерть Рида — это личное. — Ну поболтай, поболтай. Перед смертью все равно не наговоришься. Рид решает не оставлять это без внимания: — Ты хочешь убить меня, только чтобы я не растрезвонил всей Джакарте о том, как ты любишь плавать. Ребята, слышали эту историю?