За три дня следы проникновения убирают: ни осколков на коврах, ни опаленной взрывом тротила мебели, ни еще чего-то другого, на что можно было бы посмотреть и сказать, что недавно здесь царила разруха. Узкий силуэт черным вырезанным пятном зияет на фоне пронзительно-голубого неба за панорамными окнами. Солнечный полдень высвечивает идеально подогнанный темно-серый костюм в тонкую полоску, сложенные за спиной руки, немного по-старчески сгорбленную спину. На фоне окна он кажется фигурой… Рид почти готов сказать, что внушительной, но это неправда. До «внушительной» ему не хватает сантиметров двадцати в росте и пятнадцати в плечах. Маленький, сухой старичок на самом верху Хамайма-Тауэр — своего орлиного гнезда. Басир долго молчит, рассматривая кишащий жизнью город внизу. Рид не видит его лица. Ну и хорошо, изможденно думает он, ведь недаром в Джакарте есть поговорка, что увидеть лицо Ольбериха Басира — к смерти. Хотя в этом кабинете для Рида абсолютно все приметы будут к смерти. — Пусть сядет, — не оборачиваясь, говорит Басир. У него оказывается скрипучий, неприятный, сухой голос. Девантора пихает Рида к одному из стульев за стеклянным конференц-столом. Стол тоже новый, а Девантора попадает Риду по сломанным ребрам исключительно специально. Рид не шипит от боли только из принципа, но на стул все равно унизительно падает, не удержавшись на ногах и прижимая руки к потревоженному боку. — Налейте ему воды. Девантора закатывает глаза, но делает небрежный пас рукой. Из-за колонны удивительно незаметно для своих габаритов выскальзывает огромный белый громила. С несуразным изяществом он откупоривает графин, почти беззвучно наполняет из него стакан с водой — Рид сглатывает пересохшим горлом — и с несуразным почтением, будто перед гостем, аккуратно ставит перед ним стакан, прежде чем снова исчезнуть. — Вот это вы расщедрились, — надтреснутым голосом шутит Рид, — я бы еще не отказался от… Девантора с размаху бьет его по уху, и окончания своих слов Рид не слышит — все тонет в звоне. Мир на секунду темнеет, а когда Рид усилием воли выталкивает себя обратно в реальность, Басир уже отворачивается от окна и смотрит прямо на него. У главы Картеля Восхода, легенды криминального мира Джакарты, оказываются зачесанные назад редкие седые волосы и непропорционально большая голова с крупным носом и кустистыми бровями. Но самое примечательное на этом лице — глаза — напрочь перекрывают весь комический эффект. Глубоко посаженные, неприятно светлые, с тяжелым взглядом, от которого хочется отвернуться. В них нет ничего старческого. Ничего немощного. Глаза убийцы, думает Рид, катая привкус крови на языке. Несмотря на маленький рост и несуразную внешность, Ольберих Басир производит гнетущее впечатление. Такие не стареют. — Девантора, — произносит Басир, продолжая смотреть на Рида. Отвернись, думает Рид, не отводя взгляд чисто из принципа, ты противный. У властелинов зла не должно быть таких смешных бровей. Девантора за спиной Рида тянет лениво и насмешливо: — Босс? Типичные злодеи. Риду хочется хмыкнуть, может, даже ухмыльнуться. Если с первым проблем никаких, то второе вызывает явные затруднения: губа у него разбита и звенит от приливающей крови каждый раз, когда он пытается выдать какой-то звук. — Вернешься через пятнадцать минут. — Басир наконец отворачивается, и, к своему стыду, Рид чувствует облегчение. Басир неспешно, чуть пошаркивая, подходит к своему столу и, судя по звуку, выдвигает ящик. Дальнейшая картина не предвещает ничего приятного. Перед душевным разговором за бокальчиком коньяка пистолет на стол не кладут. Рид моргает, и рассеченная бровь отзывается болью. Интуиция не звенит, а истошно трезвонит, как Квазимодо в колокола Нотр-Дама, раскачиваясь на железном языке. — Клееночка не нужна? — весело спрашивает Девантора. Только он во всем Картеле может себе позволить так разговаривать с Басиром. Про то, что Басир выдал ублюдку карт-бланш на любой каприз, знала вся Джакарта. Если бы не откровенно индонезийская морда Деванторы, Рид бы предположил, что он любимый внучок старика. Басир смотрит в его сторону несколько секунд, соскальзывает взглядом на сидящего рядом Рида, а потом говорит: — Не пригодится. Вызови водителя и подготовь автомобиль. С одной стороны, это значит, что сейчас в Рида стрелять не собираются, — ну, либо Ольберих Басир так небрежно относится к своим коврам и абсолютно не боится их запачкать. С другой — это значит, что в Рида не собираются стрелять сейчас. Девантора и автомобиль в одном предложении не означают дружественную поездку, а эти пятнадцать минут Басир не собирается тратить на инструкцию, как правильно делать канапе. — Окей, принято, — растягивает по нотам Девантора. Дверь закрывается, щелчок звучит судьбоносно, как стук молотка после фразы: «Приговорен к смертельной инъекции». Справедливо: Рид не питает особых надежд по поводу своего будущего. Теперь, после трех дней в подвале Хамайма-Тауэр и откушенного уха у одного из решивших несмешно пошутить ребят, уж точно. — Итак, мальчик… — После таких слов обычно говорят что-то в духе «передай привет парню, который попытался развести меня в девяносто восьмом». Не смотря в сторону Рида, Басир медленно опускается в большое кожаное кресло, на фоне которого кажется еще меньше. Свет из окна разукрашивает эту картину в королевские золотые тона. — Ничего не хочешь сказать? — Крючковатый нос Басира брезгливо дергается, когда они наконец-то пересекаются взглядами. — Хочу. Кормите ужасно, воды горячей нет. — Рид улыбается и слизывает кровь с треснувшей раны на губе. Два раза убить его не смогут, а нагадить на чужую гордость перед тем, как откинуться, — дело святое. — Видал я обслуживание и получше. Вспомнить хотя бы Антофагасту, где у него были вид на тихоокеанский берег из окна, виноград на завтрак и жена взявшего его в плен мудака. — Впрочем, в условиях похуже тоже бывал. Привет Мар-дель-Плате из две тысячи четырнадцатого, где Рида неделю держали без еды. — Не сомневаюсь, — вздыхает Басир и сцепляет руки в замок на столе. — Итак, что тебя привело обратно в мой город? Риду интересно: какой из сотни подвохов, которые можно вложить в эту фразу, подразумевает этот старый хрыч, — но виду он не подает. Только вытирает грязь с ботинка о роскошно выглядящий — выглядевший, потому что уже нет, — ковер и ведет плечами. Плечи болят. Его заковывают в наручники, когда выводят из подвала; отекшая от ударов лопатка привыкает к особо болезненному положению, но каждый раз воет с новой силой, когда он пытается размять затекшую спину или руки. Возможно, Басир пытается понять, давно ли епископ ввязался в гонку за оттисками: случайно ли он впряг Рида в это дело или тот стал приглашенной звездой, выписанной на этот конкурс талантов специально из-за границы? Самым безобидным здесь кажется — вот же скука — сказать правду, и Рид, пытаясь найти оптимальное положение для своего ноющего во всех местах тела, тянет: — Переговоры с одними партнерами закончились неудачно — вот и решил взять отпуск и съездить домой на пару деньков. Единственный минус: за витиеватой метафорой Басир может догадаться, о ком идет речь, совершить своей рукой в перстнях один звонок — и вот Рид уже снова отстреливается от своих очаровательных друзей (если считать искусственный глаз Руссо очаровательным). Единственный плюс: скорее всего, к моменту приезда «Вольто» Рид будет находиться к земному ядру чуть ближе, чем сейчас. — Любишь наживать себе врагов, мальчик? Рид — да, Рид любит, с Ридом все понятно. Вот что неясно, так это почему все люди за шестьдесят так любят называть окружающих мужиков мальчиками. Ольберих Басир относится к нему как к мелкому пятну на хорошем дорогом ковре — мешает, раздражает, но в любой момент можно сдать в химчистку. Рид для него — мелкая помеха в плане. Тот пацан дядюшки Эчизена, которого плохо воспитали. — Это не я, так случайно получается, — заявляет Рид и ни капли не врет. — Видимо, любишь… раз зачем-то пришел ко мне без приглашения. Ага, думает тот. Пятно на ковре. Точно. Под барабанную дробь и фанфары они добираются до основной темы разговора. Спокойная уверенность Басира только подтверждает то, о чем Рид думал три дня в подземельях этого замка: слив про скрижали — дезинформация. Простой и гениальный план из тех, которые никак не даются самому Риду: пустить утку насчет местоположения оттисков и подождать, кто явится на огонек. Рид хмыкает себе под нос. Трудно сказать, ждет Басир чего-то или просто выдерживает интригующую паузу, но Рид решает промолчать. Диалог сворачивает на очень опасную дорожку. На словах епископ отказался от гонки за оттисками — и вот на следующий же день Рида, всего такого красивого, ловят с поличным прямо над не успевшим остыть трупом неудавшегося ограбления. Рид работал на епископа десять лет. А требуется-то всего-навсего сложить два и два: Рида, стрелявшего во славу божью в порту, и Рида, грабившего при поддержке анонимных доброжелателей Хамайма-Тауэр. Додуматься смог бы даже Шестакофф Андрей: Рид здесь был из-за епископа и для епископа. — Я о тебе кое-что слышал, юноша. — Басир совершенно расслабленно достает из внутреннего ящика стола блестящий портсигар, бликует им в лучах солнца и кладет рядом с пистолетом. На столе Рид замечает красивую, инкрустированную камнями гильотину в резной подставке. — Но даже если половина из этих разговоров — правда, сомневаюсь, что ты смог бы забраться так высоко в Тауэр в одиночку. Расскажешь, с кем ты был? — Я что, выгляжу как самый компанейский парень в Джакарте? Один, конечно, — тут же отвечает ему Рид. — Я вообще работаю один. Всегда особняком. Хожу бобылем. Никому не доверяю. Как Бэтмен. Сам отключил тепловизоры, сам влез через окно, сам подорвал сейф, сам спрыгнул с крыши, сам кинул себя на растерзание охране, да, Кирихара? — Понятно, — кивает Басир, совершенно не обращая внимания на его придуривание. Он занят тем, что, надев на пальцы гильотину, аккуратно обрезает толстую сигару. Вжух — и кончик валится на декоративное блюдце. Тут же появляется все тот же громадный белый мужик и грациозно заменяет его на чистое. — Но мне все равно любопытно. Если бы ты был здесь с Церковью, они бы тебя не бросили. Значит, кто-то другой. Но кто? — Белый аккуратно подносит ему спичку, чтобы Басир мог подкурить сигару. Затем тот откидывается в кресле. — И зачем? Зачем тебе понадобился для проникновения в мою башню кто-то еще, кроме Церкви и Боргеса? Рид даже не удивлен. Ольберих Басир, к превеликому сожалению всего криминального населения Джакарты, очень умен. Джакарта полнилась слухами — о том, что в молодости, расчищая место под свою будущую империю, он давил врагов ювелирно рассчитанными шагами. Подкупы и шантажи, силовые акции и быстрые, безжалостные рейды, выстраивание коррумпированной системы… Путь Басира на семьдесят третий этаж Хамайма-Тауэр был проложен его умом. Теперь из-за этого ума страдал весь город. — А самая интересная часть этого вопроса… Кто согласился помочь тебе и Эчизену обокрасть меня? Банда, чей номер разгромили Сурья и Раджаяма Чандер и которую видели с Ридом и Боргесом. Если Басир еще не выяснил, кто они такие, то собирался в ближайшее время. «Американцы, — надо было ответить Риду. — Ну эти, улыбчивые, безвкусно одетые. С фастфудом в одной руке и пистолетом в другой. Почему с пистолетом? А они, знаете ли, правительственные агенты». «Памулан, Джалал Сентака, G-2, 45, индекс не помню», — надо было ответить Риду. «Убейте самого симпатичного», — надо было ответить Риду. Вместо этого Рид говорит: — Дедуль, вообще не понимаю, что вы тут плетете. Старческая маниакальная паранойя? Басир прищуривается: — Клоунада тебе никак не поможет, парень. — Вы когда последний раз кукушечку проверяли? — Я бы на твоем месте поумерил пыл. — Кажется, самое время. Подсказать хорошего психиатра? Басир откидывается в кресле и, вдыхая дым сигары, делает знак пальцами. Рид с мрачным весельем подбирается, предчувствуя новую порцию старого доброго насилия, так что, когда амбал снова материализуется из своего демонического подпространства и бьет его так, что Рид опрокидывается вместе со стулом, он ни капли не удивлен. На самом деле он вообще ничего не чувствует: на какое-то время (вечность?) мир вокруг поглощает горящая болью темнота. В себя он приходит от холодного плеска в лицо. Кажется, тому стакану, который ему так любезно предложили, все-таки находится применение.