— Помнишь, я тебе говорил, что мы должны передать непонятно что в стремном чемодане? — он неопределенно почесывает бритый затылок. Под «мы» он подразумевает свою маленькую, но мультифункциональную команду наемников. Храброе трио, вооруженное резвым интеллектом (Серхио Лопес, тридцать три года) и недюжинной силой (Диего Боргес, тридцать четыре, и Зандли Таснем, уже лет десять чуть-чуть за двадцать). Рид копается в памяти, и та выдает: «Бро, бро, мы щас, короче, едем в Сегеран отдавать какой-то груз и забирать за него два лимона. Кому-нибудь передать приветы в Джакарте?.. Ой, ладно, не бесись». И еще вот это: «Чувак, этот чемодан тако-о-ой стра-а-анный, тут и электронный замок, и обычный, и пароль, и вообще, а как ты думаешь, что внутри? Щепка от лодки Ноя? Расческа Элвиса Пресли? Эта штука, чашка Грааль, во! Или…» — А-а-а, золото скифов? — со знанием дела кивает Рид. — Помню. — Или хрустальный дилдо, — поправляет его Боргес. — Мы ж так и не решили. Короче, мы провернули сделку, забрали оплату в драгоценных камнях, должны были ехать на следующий день, а потом… — А потом нас обокрали, — заканчивает за него Зандли, вновь блеснув способностью рубить правду-матку. Рид так и замирает, занеся руку, чтобы почесать нос, а потом переводит взгляд то на Боргеса, грозно поджавшего губы, то на Зандли, которая безмятежно прицеливается и швыряет палочку от чупа-чупса в одного из «охранников». — Кто посмел? — искренне удивляется Рид. Охренеть. Кто вообще этот бессмертный, кому в голову вообще пришла мысль ограбить Диего Боргеса? Диего Боргеса, который объявлен в розыск — простите, на минуточку — правительствами пятидесяти восьми стран? — Да вот эти самые, — Боргес вздыхает натужно. — Картель Восхода. Почему. Почему стоило Риду приехать в Джакарту, как это проклятое название тут же посягает на его зону комфорта со всех сторон? С другой стороны, Боргес — не Рид и перед Картелем имеет право не испытывать такого же пиетета. Басировские громилы вообще предпочитали не ввязываться в конфликты с его шайкой: может быть, и вышли бы победителями, но какой ценой. — Бо, как ты вообще умудрился дать Картелю себя обокрасть? — недоумевает Рид. — С каких это пор они обворовывают проезжающих мимо фрилансеров? Или вы что, перешли им дорожку? — Ничего мы не переходили, — Боргес недовольно скрещивает руки и устремляет тоскливый взгляд в окно. — Это даже были не эти ваши… Камиллы с Деванторами. — По описанию никто вообще не понимает, кто именно это был, — кивает Зандли, пальцем подтягивая по переносице свои очки-сердечки. Вкупе с ее ярко-рыжими дредами, короткими джинсовыми шортами и бронежилетом поверх майки видок получается экстравагантный, но Зандли именно это и к лицу. — Видимо, кто-то просто захотел выслужиться. Рид качает головой: — Нет, я понимаю, если бы это был Девантора — он бешеный, мне с ним вообще страшно одним воздухом дышать. Но просрать хрен пойми кому? Ты? Ты! Диего Боргес! Человек-скала, человек-кремень, человек-я-проредил-венесуэльскую-национальную-гвардию-на-две-трети?! — Отстань, — Боргес обиженно отворачивается в другую сторону, демонстрируя сотню раз переломанный профиль, и грустно бормочет: — Мы не были готовы. — Ладно, ладно, окей, вы не были готовы, они вас подловили, — мирно машет руками Рид. Если Боргес сейчас раскиснет, ему же, Риду, будет хуже всех. — А эти что? — кивок в сторону церковников. — Вовремя вас утешили? — Как ты прикольно открещиваешься от коллег по цеху, — хмыкает Зандли. — Как будто три года назад сам не расхаживал в колоратке. Рид ее игнорирует: не помнит — значит, не было. Вместо воспоминаний о днях своих неудачных фешен-решений он пихает Боргеса коленом: — Ну и? У вас стащили товар, а дальше-то что? — Ну, мы отправились бычить на Картель. Поколотили их шестерок, те говорят: разбирайтесь с Деванторой, он должен быть у Чопинга… — Чопинг? Это тот крашеный попугай в ботинках из крокодиловой кожи? — Ага, тот самый Чопинг, — осклабившись, кивает Боргес, — в той самой крокодиловой коже. Прошло три года, а этот неудачник все еще носит свои безвкусные ботинки, какой кошмар. Рид даже хмыкает: вот он бы такое никогда-а-а-а… Стоп. — А чего это Деванторе понадобилось от Чопинга? Он же мелкий перекупщик. Девантора, басировский любимчик, руководил людьми Картеля на улицах, но Чопинг все равно был далек от Картеля так же, как хотел бы быть далек прямо сейчас Рид. Стезя Чопинга — дурно одеваться и обманывать богатеньких белых туристов. Иногда он угонял тачки, иногда ввязывался в какие-то неудачные аферы, но все это было настолько мелко, что не стоило внимания Картеля. Этот вопрос заставляет Боргеса лыбиться еще сильнее. — Так Чопинг, говорят, ухватил главный приз. — И от широкой улыбки шрамы на его лице растягиваются мелкой светлой паутиной. — Ну. Ты понял. Вытянул большую рыбу. Отхватил лакомый кусок. — Наложил лапу? — Хапнул пожирнее. — Урвал горячее. — Оттяпал… — Вы задолбали, — обрывает их единение душ Зандли, а затем широко зевает. — Вот почему я терпеть не могу, когда вы воссоединяетесь. Кретины… Боргес и Рид смеются — и этот смех хорошо разряжает скопившееся напряжение, даже сама Зандли улыбается. Но Рид с Боргесом друг друга поняли. Вот то есть как! Чопинг успел первым купить у Гринберга таблички, на которые все тут молятся. — Вопрос только — откуда он надыбал деньги на все это счастье? Какая вообще чернорыночная цена? — Пятнадцать лимонов плюс. В евро. Рид присвистывает. — На сбыте угнанных авто столько не наваришь. Где он, черт побери, нашел такие деньги? — А хер его знает. — Боргес пожимает плечами. — Мне нужен был только адрес. Я к нему ввалился, чтобы найти там Девантору, а нашел еще Салима: стоят, целятся друг в друга, а Чопинг лежит между ними, приложенный о батарею, крокодиловыми ботами кверху. Чума, короче, картина чисто Пикассо. — Конвульсия и истерия в кубизме? — Точняк. — Боргес одобрительно кивает. — Ну, к моему приходу они, видимо, уже что-то порешали между собой, потому что Девантора отбрехался мне, что понятия не имеет, о чем я говорю, вызвал свою бригаду картелевских инквизиторов и свалил. Я такой типа: а ну! куда! Но тут ты звонишь. Тайминг — во! Воспоминания о рассерженном голосе Боргеса складывают пазлы в единую картинку. Но Риду кое-что все еще непонятно. — А Салима с собой зачем взял? — Так я не брал, — удивляется Боргес, — он сам увязался. Рид удивиться уже не успевает: в поле зрения появляется Нирмана в сопровождении еще одного вооруженного служителя. Костюм монашки она так и не сменила, но стащила с головы апостольник, обнажив бритый череп, пирсингованные уши и новую татуировку на шее. — Подъем, — говорит она, но затем останавливает Рида, который собирался с облегчением подняться на ноги: — Не-а, не ты. Ты сидишь и ждешь его преосвященство. Вы двое, — она кивает Боргесу и Зандли, — пошли. Салим хочет с вами поговорить. — А как же я? — со звенящей в голосе обидой спрашивает Рид. — Моя задница уже по форме повторяет каждую трещину в этих деревяшках. В вас совсем нет жалости, сестра? Возьмите меня тоже! — Бог тебя возьмет, — со вздохом отвечает Нирмана, — и очень скоро, если Салим услышит твое нытье. — То, что вы тут все на взводе, не означает, что страдать должен я! — Страдания очищают душу. А теперь сядь и сиди, Рид, за тобой придут. — Хотя бы нянек забери! Не оборачиваясь, она показывает ему средний палец. — И следующую закупку в интерьер оформляйте в «Икее»! — кричит он ей вслед, а затем поворачивается к уставившемуся на него послушнику. — Ну чего? Я хорошо себя веду, можешь выдать мне полдник пораньше. — Рид валится обратно на скамью. — Прикольно они придумали. И сколько мне тут еще торчать?.. * * * Торчать приходится долго. В ожидании епископа (который, видимо, решает изморить его, прежде чем пытать) Рид успевает отрубиться, а когда просыпается — желтый дневной свет, заливавший церковь сквозь цветные витражи, сменяется на кроваво-красный. Рида кто-то пихает ногой. — Давай вставай, до службы осталось двадцать минут. — Салим высится над ним в ореоле света из узкого витражного окна, а потом бездушно (и сильно, с-сука) пинает по свесившейся ноге. Он слишком жесток для того, кто носит сан священнослужителя, зато эталонно бездушен для головореза. — Который час? — сипит Рид. Голос, правда, больше подходит для вопроса «какой сейчас год?». Ужасно хочется пить, и он кладет ладонь на кадык, пытаясь смочить горло слюной, после чего кривится. — Самое время поднимать свой зад, — кивает раб божий, рукой хлопая Рида по колену, чтобы скинуть его ногу. — Куда грязные ботинки ставишь, здесь же люди сидят. Вообще-то ребята из «Вольто» готовы песок целовать в местах, где он этими ботинками ходил. Рид со стоном поднимает себя в сидячее положение. Салим смотрит на него с непередаваемым злорадством. Вообще-то, чтоб вы знали, это не по-церковному. Так что, парень, будет смешно, если апостол Петр перед вратами рая отправит тебя левее по коридору просто потому, что ты не протянул длань помощи своему (бывшему) другу, когда он ожидал от тебя понимания и стакан водички. А дальше Салим, не давая ему прийти в себя, говорит фразу, которая кому хочешь испортит настроение на ближайшую декаду лет: