Эчизен оказывается не похож на свои фотографии: досье не передает ни обманчиво улыбчивого лица, ни мягкого, как подстилка из листьев на яме с копьями, взгляда. Он намного ниже, чем думал Кирихара, полный, с круглым морщинистым лицом и полностью седыми волосами. В противовес ему Лестари, телохранитель, — высокий и худой, очень смуглый и моложавый, хотя разменял уже пятый десяток. Кирихаре не по себе, но сюрреалистично спокойное чаепитие внушает иллюзорное ощущение безопасности. На самом деле после всего пережитого обстановка выглядит до смешного обыденно. После всего — это после перестрелок. После пуль, взрывающих бутылки над головой. После удачных и неудачных побегов. После сложных планов и попыток друг друга убить. Кирихара сдерживает желание истерически рассмеяться и только трет бровь: та болит, а он уже и не помнит, где и как приложился лбом. Или, может, кто-то ему врезал. Может, сам куда-то влетел. Может, это Левша, а может, Рид. Так много всего, слишком много. Он правда не может вспомнить. — Тебе не стоит примерять все на себя, — дергает бровью Эчизен. У Рида вырывается возмущенный смешок, он указывает на Кирихару пальцем: — Не, погодите-ка, окей? Я только вот его примеряю на себя. И пока что вот он выглядит как настоящая попытка от меня избавиться. Кирихара не выдерживает: — Мне казалось, мы уже с этим разобрались. — С чем вы разобрались? — отвлекшийся на телефон Салим возвращается к беседе. Рид, глядя на Кирихару, отмахивается: — С тем, что этому юному джентльмену очень стыдно за свое поведение. — Ребята, я понимаю, что у вас тут одна большая драма, но, может, того. — Боргес машет рукой, привлекая к себе внимание. — Чувак, давай не сейчас. Я пытаюсь понять, что тут происходит. — Меня интересует, как так получилось? — наконец подает голос Нирмана. Эчизен, которому в этот момент Лестари наливает чай, ловко перенаправляет вопрос: — Действительно. Я тоже не понимаю. Почему так получилось? — И смотрит прямо на Кирихару. В этом взгляде — и требование ответа, и, как кажется Кирихаре, сомнение. Если сомнение в его умственных способностях, он не будет возражать. — Почему ты не связался со мной, как только ваша начальница предложила нам объединиться? Кирихара щурится в ответ: — У меня не было цели отдать оттиски вам, господин Эчизен. Задача, которую озвучил передо мной Гринберг: вывезти оттиски из Индонезии. Именно ее я и собирался выполнить. Правда, Гринберг забыл предупредить, что, для того чтобы ее выполнить, нужно учиться не в Академии Секретной службы США, а на фильмах с Джеки Чаном. Не предупреждал он и о том, что придется воевать с Картелем. То, на что Кирихара рассчитывал и с чем сталкивался не раз — обмануть Секретную службу и провернуть пару рокировок у них под носом, — не должно было превратиться в спринт по горящим углям. Этого он не поясняет, но решает все-таки пояснить другое, раз Эчизен думал, что «связаться с ним» было таким простым делом: — Меня внедряли в операцию экстренно. — Он скрещивает руки на груди. — Пришлось с риском подделывать приказы, документы, звонки. С того момента, как со мной связался Гринберг, до того, как я сел на самолет в Вашингтоне, прошло меньше суток. Не то время, за которое готовятся такие диверсии, если вы не в курсе. Видимо, под конец он перебарщивает с ядом: глаза Эчизена опасно сужаются, а улыбка, наоборот, расширяется. Кирихара сглатывает и отводит взгляд — и тут же натыкается на бесстрастно пьющую чай Нирману. Ее взгляд становится, если Кирихару не обманывает зрение, насмешливым. Что-то из серии «забавно будет посмотреть на твою смерть», вот этот тип насмешки. — Потом я извернулся и смог сообщить ему о ситуации, — тоном попроще продолжает Кирихара, решив, что не будет выводить из себя единственного союзника в этом городе. — Но это было уже после… после событий в Хамайма-Тауэр, — заканчивает он после заминки, но на Рида не смотрит. — Сначала я думал, что с Церковью покончено, а потом — что меня пристрелят быстрее, чем я успею открыть рот. — Зачем ты вообще сунулся в башню? — задает Салим тот самый вопрос, который Кирихара не хотел бы слышать. — Ты ведь знал, что оттиски — липа. На этот раз Кирихара не сдерживается — и сталкивается взглядом с Ридом. Рид, видимо, уже успевает отсмеяться свое на этот счет, поэтому теперь только заинтересованно вскидывает брови, будто бы правду знает, но хочет услышать официальную версию лжи для следствия. У Кирихары этой версии нет. Времени отрепетировать вранье было много, но сам этот вопрос вызывал навязчивую чесотку в той области мозга, что была ответственна за постыдные воспоминания. Остается только кисло улыбнуться Риду — «прости, не сегодня» — и перевести тему: — Так получилось. И агенты… Я хочу вас заверить: они не дураки. Особенно Бирч и Арройо. Уверен, под конец они начали меня подозревать. А когда вскрылось, что оттиски фальшивые… Мне больше нечего было с ними делать. Рано или поздно они бы поняли, что только у одного человека была возможность их подменить. — Кирихара вздыхает. — У меня. Эчизен качает головой: — И все равно. Тебе следовало дать понять Салиму… Как он себе это представляет? — С Салимом у меня не было вариантов — «Простите, Эдгар, я заберу вот этого святого отца поболтать. Зачем? Тайна исповеди», — а Рид вообще не значился ни в одной сводке по текущей ситуации в городе. Служба даже не понимала, кто он, а потом выяснилось, что он сбежал с деньгами Церкви. Должен ли я был ему доверять? Эчизен приподнимает брови, и есть в этом что-то неуловимо хитрое: — Я ни слова не сказал про Эйдана, молодой человек. Ах, ну да. Эчизену наверняка неизвестно о том, что его подчиненный лип к Кирихаре, как актиния на панцирь рака-отшельника, и о том, сколько чудесных минут они провели в интимном тет-а-тете. Рид был единственным из Церкви, с кем при желании Кирихара мог вступить в контакт, да вот только веры ему не было. Вместо того чтобы вываливать на епископа исповедь, Кирихара переключается на следующий тезис: — Я знаю, что Гринберг с вами связался примерно в то же время, что и со мной. Он не был уверен, что вы… — Кирихара не знает, как сказать, чтобы снова не заслужить взгляд, напоминающий нож у горла. — Боялся, что Басир вас прижал и… Но Эчизен оказывается менее чувствительным к подозрениям такого толка: — Говори как есть, мальчик, — спокойно просит он. — Карл боялся, что я сдал его Басиру. Он сообщил мне о тебе только несколько дней назад. Ты был страховкой на случай, если что-то пойдет не так. Я понимаю это. — Он кивает и пальцами делает жест помощнику налить еще чая. — Так в чем конкретно заключался план? О, об этом — об этом чертовом плане — Кирихара мог рассказать. Все, что звучит жизнеспособно, в Джакарте оказывается бесполезным. — Проблема была — и остается теперь — в том, как вывезти оттиски из страны, именно поэтому и привлекли меня. Я уже неоднократно имел дело с внедрением подделок, моя основная сфера — финансы, и в Службе я был укоренен в… достаточной мере глубоко. Это решило дело. Ни водным путем, ни воздушным быстро это сделать бы не получилось. Статус агента при исполнении позволил мне лететь без досмотра и провезти с собой фальшивки, которые передал мне Гринберг. И только этот же статус мог позволить мне вывезти оригиналы. Чему теперь, конечно, не бывать. — И где все это время были чертовы оригиналы? — мрачно спрашивает Салим. Кирихара нехотя обводит всех взглядом: естественно, они будут беситься. Мало кто любит узнавать, что его все это время водили за нос. С другой стороны, его терзали отголоски самолюбия. — В камере хранения аэропорта Сукарно-Хатта, — отвечает он. Салим удивленно уточняет: — Просто… в аэропорту? — Вы недооцениваете удобство общественных мест, — вздыхает Кирихара. — Много народу, легко затеряться. Легче всего забрать при вылете. Есть прямое шоссе до порта. Пришлось забрать их, потому что Бирч и Арройо провели бы ту же логическую цепочку, а рисковать я не мог. Рид трет лоб: — Ты спрятал их там сразу же, как отобрал у меня? Кирихара подтверждает: — У Службы был четкий график: мы выдвигаемся обратно в тот же день, как получаем оттиски. У инспектора Арройо не должно было хватить времени проводить глубокую экспертизу. — Он вздыхает. — Я бы забрал настоящие оттиски из аэропорта при вылете и привез бы их в Штаты. Никаких проблем. — Но вмешались люди Картеля, — бурчит Салим и принимается стучать по гипсу интенсивнее. — Которые оказались копами. — Знаете, кого не хватает? — театрально стонет Рид. — «Аль-Шамед». Вот, ей-богу, пустовата без них вечеринка. Кирихара поворачивается к нему с вежливой, но, как он надеется, очень выразительной улыбкой. — Что? — без удовольствия спрашивает у него Рид. Кирихара продолжает улыбаться, просто из чувства противоречия ничего не комментируя. — А, — первым доходит до Салима. — Ну нет, — прячет лицо в ладони Рид, — забери свои слова обратно! — А я ничего не говорил, — с ноткой самодовольства замечает Кирихара и отворачивается обратно к Эчизену. — Люди «Аль-Шамеда» напали на меня в аэропорту. Думаю, из-за того, что Басир спустил на меня весь город. — Значит, они все-таки прониклись идеей оттисков, — без малейшей доли удивления Эчизен пожимает плечами. — Рано или поздно этого стоило ожидать. Когда город в лихорадке, вполне предсказуемо, что заразятся все. — Значит, я резюмирую: Кирихара не добропорядочный агент, стыд ему, — Рид загибает пальцы, — да еще и работает на Гринберга. Банда Перети не банда Перети, а доблестный отряд Перети… — Юды Ваххаба. — …Доблестный отряд вот этого мужика — полиция Индонезии. «Аль-Шамед» больше не строят из себя недотрог и теперь участвуют в гонке. Я верно излагаю? — Давай без этого, — просит Салим, стекая по стулу. Кирихаре искренне хочется уже сжалиться над ним и отпустить покурить. — Нет, подожди, дай мне высказаться… — Заткнись. Кирихара даже не берется его поправлять — он просто помогает Гринбергу, а не работает на него — и только опускает голову на ладонь. Он безумно устал, но сейчас, когда Рид нападал не на него, это почти убаюкивало. — Что дальше? Боргес окажется любителем макраме, ты — активистом ЗОЖ? Какие еще предательства ждут меня в этой жизни? — Вас ждут не предательства, а решительные действия, — перечеркивает Эчизен. От его тона все становятся серьезнее, а Кирихара поднимает голову. Череда событий, произошедших за это время в городе, если и научила его чему-то — кроме незабвенного «бей и беги», — так это понимать: таким тоном не объявляют, что все присутствующие могут расходиться по домам. — Нирмана, — кивает Эчизен, — рассказывай. — Во время перестрелки в «Гнезде» — клуб, кстати, разнесен, «Коршуны» в ярости… — Нирмана аккуратно складывает перед собой тканевую салфетку. У нее грубый голос с рублеными интонациями, так неподходящий монахине и отлично звучащий из уст преступницы. На самом деле из них Нирмана была единственной, у кого было хоть какое-то религиозное прошлое: согласно досье она окончила христианскую школу. — Девантора забрал оттиски. Мы знаем точно, что он доставил их в резиденцию Басира в Чагате. Голос Боргеса звучит жалобно, когда тот уточняет: