– Конечно, может. Но обвинение-то я уже все равно выдвинул. Сам документ – всего лишь формальность. Моего слова – слова Правосудия – вполне достаточно. – А что насчет Клавера? Против него вы тоже выдвинете обвинения? Вонвальт со злостью ответил: – Мы найдем Клавера, попомни мои слова, – мрачно сказал он. – И обвинение будет меньшей из его проблем. * * * Мы добрались до Бакира на следующее утро, и там Вонвальт воспользовался услугами компании гонцов в ливреях, чтобы отправить обвинительное заключение. Затем мы сдали наших лошадей и вернулись на Имперскую Эстафету. Путешествие на юг по Хаунерской дороге прошло столь же быстро и сумбурно, как и путешествие на север, но, к счастью, обошлось без происшествий. На этот раз, когда мы добрались до Васаи и воссоединились с дестриэ Вонвальта Винченто, мы увидели большой лагерь храмовников, о котором нам рассказывали рыцари в Моргарде. Примерно в полумиле от города расположилась сотня шатров, от которых долетали запахи костров, еды и далекий звон военных упражнений. Вонвальт смотрел на лагерь с таким презрением, словно мог поджечь шатры одним взглядом. То, что произошло в Рилле, сильно задело его и, похоже, вывело из душевного равновесия. Я знала его два года, и за это время так редко видела его в гневе, что могла пересчитать те случаи по пальцам, и еще несколько остались бы незагнутыми. Теперь же казалось, будто сэр Конрад находится в этом состоянии постоянно. Мы отъехали от места, откуда наблюдали за лагерем, и двинулись дальше по дороге. Чтобы достичь Долины Гейл, нам понадобился почти весь день, и мы подъехали к Вельделинским воротам к наступлению ночи. Я видела, что украшения к празднику Зимних Холодов уже сняты, и лишь тогда сообразила, что уже начался месяц Эббы и имперский Новый год. Это означало, что нас не было тринадцать дней. Вонвальт явно хотел поскорее разобраться с делом леди Бауэр и завершить наши дела в Долине. Но, конечно же, к тому времени пропасть между тем, чего хотел Вонвальт, и тем, что должно было произойти на самом деле, стала очень широкой, и желания сэра Конрада оставались в разладе с действительностью до конца его жизни. Я ничего не сказала Вонвальту, но была рада снова увидеть влажные, покрытые мхом стены этого города. Я словно вернулась домой. Как же я была наивна: в тот момент мои мысли целиком занимало желание вновь увидеть Матаса, словно наши отношения могли продолжиться, невзирая на происходившие вокруг значимые события. Мы въехали в ворота, когда город постепенно готовился ко сну. Я смертельно устала, однако, к моему глубочайшему разочарованию, мы направились не к резиденции лорда Саутера с ее мягкими, удобными постелями, а прямиком к зданию стражи, в кабинет шерифа. Так совпало, что Брессинджер и сэр Радомир сами только что вернулись туда и опередили нас всего на несколько минут. Оба были еще при оружии, в плащах и с раскрасневшимися от мороза лицами. – Правосудие, – удивленно сказал сэр Радомир, когда Вонвальт распахнул дверь. – Вы вернулись. – Мне тоже налейте, – сказал Вонвальт, кивком указывая на вино в руке шерифа. – И Хелене. – Что произошло? – спросил Брессинджер. – Судя по тому, как вы оба выглядите, вам не удалось добиться возмездия, – сказал шериф, щедро наливая в два кубка горячего вина. Я с благодарностью взяла свой, и мы, сняв плащи, устроились на стульях перед столом сэра Радомира. – Нет, – сказал Вонвальт и поведал им обо всем, что произошло в Рилле. – Нема, – выругался Брессинджер. – Ситуация становится хуже с каждым днем. – Именно, – устало сказал Вонвальт. Он допил свое вино, и сэр Радомир налил ему еще. – Вестенхольца совсем не заботило, что он пошел против воли Императора. Напротив. Он будто упивался собственной дерзостью. Но больше всего меня беспокоит его невосприимчивость к Голосу Императора. – Так что же такое этот Голос? – спросил сэр Радомир, переводя взгляд между Вонвальтом и Брессинджером. – Фокус? Или какая-то магия? – Это магия, даже не сомневайтесь, – сказал Вонвальт. – Сила, которая позволяет заставить человека раскрыть его мысли. Как я уже говорил раньше, она действует не во всех обстоятельствах и не на всех людей; однако она должна была сработать на маркграфе. Насколько я знаю, лорд Вестенхольц никогда не проходил обучение в Ордене… хотя после письма Правосудия Августы я в этом уже не уверен, – устало прибавил он. – Какой же силой воли нужно обладать, чтобы противостоять такой мощи, – сказал сэр Радомир. – Я отнюдь не слаб, но, клянусь Немой, в меня словно врезался бешеный бык. – И вы уверены, что это Вестенхольц приказал убить жителей деревни? – спросил Брессинджер. Мне пришлось вслушиваться, чтобы понять его: когда усталость брала свое, его речь становилась неразборчивой из-за грозодского акцента. – Он сам мне об этом сказал. – Моргард всегда был жестоким местом, – мрачно сказал сэр Радомир. – И все же это редкость, чтобы кто-то предавал мечу собственных вилланов. Маркграф, должно быть, крайне набожен. – Чрезмерно, – сказал Вонвальт. – Полагаю, Клаверу почти не пришлось лить мед ему в уши, чтобы он отправил своих воинов на юг. – Вонвальт вздохнул. – Кстати говоря, мы видели и храмовничьих новобранцев. Около тридцати человек, все с белой звездой. И у Васаи лагерем стоит их войско. – Пропади моя вера, – пробормотал сэр Радомир. – У нас на прошлой неделе происходило то же самое. Неманские священники из Гулича призывали мужчин, способных держать оружие, отправиться на Пограничье. Саутер сказал, что отпустит любого горожанина, который пожелает уйти. Говорят, ушло около сотни человек. Бедняки на такое легко соглашаются. – Значит, они будут дожидаться людей маркграфа, – сказал Вонвальт. – А Васая станет для них местом сбора войск. – Вообще-то, думаю, они дожидаются Клавера, – сказал сэр Радомир. – В последний раз я слышал о нем, когда он отправился далеко на восток, к Кругокаменску, чтобы просить помощи у барона Наумова. Барон тоже известен своей набожностью. Однако это уже давние новости. – Если Клавер собирается повести храмовников на юг, клянусь, я остановлю всю их шайку, пока они не выдадут мне его, – сказал Вонвальт. – Видит Нема, глупее предприятия еще надо поискать. Мне стало трудно следить за разговором. Мое сердце гулко колотилось. Неужели Матас тоже ушел? Я уехала из города в ночи почти две недели назад, не сказав ему ни слова. Мог ли он подумать, что я потеряла к нему интерес и сбежала? – В Долине ничего не слышали о том, что нам рассказывали вы, – сказал сэр Радомир. Он выглядел обеспокоенным. – Что млианары и их прихвостни плетут интриги в Сенате. – Хорошо, – сказал Вонвальт. – Но все же мы находимся в сотнях миль от столицы. Вести могут распространяться медленно, особенно если те, кто их создает, этого хотят. – Он немного помолчал, раскуривая трубку. Вскоре знакомый дымок и запах табака наполнили комнату. – Что вы успели выяснить по делу Бауэра? – Он обвел рукой стопки старых учетных книг в кожаных переплетах, которых не было в кабинете в прошлый раз. Они были пыльными, потрепанными, и от них пахло влагой. – Этого здесь раньше не было. – За последнюю неделю мы многого добились, – сказал сэр Радомир. В его голосе звучало не столько удовольствие, сколько мрачное удовлетворение от проделанной работы. Я подумала, что, даже когда все закончится и преступление все же будет раскрыто, сэр Радомир все равно будет считать, что они – стражи закона – подвели город уже в тот миг, когда леди Бауэр нанесли смертельный удар. – Вот как? – Тот список членов совета, который вы просили, – сказал Брессинджер. – Мэр Саутер нам его предоставил. – В конце концов, – прорычал сэр Радомир. Брессинджер согласно хмыкнул. – Как оказалось, лорд Бауэр вовлечен в управление Долиной гораздо сильнее, чем рассказывал нам. – Речь о тех «мелких обязанностях», которые он упоминал? – спросил Вонвальт. – О да, – с чувством ответил сэр Радомир. – Он отвечает за отчетность городской казны. За все деньги, что покидают Долину. Глаза Вонвальта расширились. – Пропади моя вера, – сказал он. – Да, – сказал сэр Радомир. – И помощник у него есть. Скользкий тип по имени Фенланд Грейвс. – Необычное имя, – заметил Вонвальт. – Он не из Долины, – сказал сэр Радомир. – Я так понимаю, всю работу по счетоводству проводит Грейвс? – спросил Вонвальт, дымя трубкой. – Верно, – сказал Брессинджер. – Под присмотром… – …и руководством… – …лорда Бауэра. – Лорд Бауэр распоряжается тем, куда идут городские деньги? – спросил Вонвальт, выгнув бровь. – Верно, – сказал сэр Радомир. – Но и это еще не все. – Помните, Бауэр говорил, что он занимается организацией городской благотворительности? – сказал Брессинджер. – На доходы от налогов, да, – сказал Вонвальт. – Так вот, – сказал сэр Радомир, указывая на стопки учетных книг. – Мы нашли записи о регулярных… – …и крупных… – …пожертвованиях монастырю, – завершил сэр Радомир. – Нема, сколько же бессонных ночей мы раскапывали этот клад. Вонвальт недолго пососал трубку, затем вынул ее изо рта и выпустил большое облако дыма, заполнившее комнату. – Связь есть? – спросил Вонвальт. Он, конечно же, сразу ее увидел, но не хотел отнимать у шерифа возможность похвалиться проделанной работой. – Есть, – сказал сэр Радомир. – Благодаря тому, что успела выяснить Хелена, связей теперь навалом. – Несмотря на усталость, я ощутила прилив гордости. – Все началось в одно и то же время. Зоран Вогт подал жалобу на Леберехта Бауэра чуть более двух лет назад. Затем он ее отозвал. Чуть позже дочь Бауэра ушла в монастырь, и с тех пор ее в городе не видели. Лорд Бауэр утверждает, что к этому девушку подтолкнуло горе по усопшему брату, хотя, даже принимая это во внимание, ее поступок все равно кажется внезапным и неожиданным. – Шериф обвел руками стопки учетных книг, расставленных по кабинету. – С тех пор монастырю регулярно выделяются большие суммы денег. Понимаете? Поскольку, заканчивая свою речь, сэр Радомир смотрел на меня, ответила ему я: – Санджа Бауэр – заложница, – сказала я. – А у лорда Бауэра вымогают деньги, чтобы она оставалась жива в этом монастыре. Сэр Радомир кивнул с выражением мрачного триумфа на лице. – Почти три дня назад мы наведались в монастырь, но там нам наплели, якобы девчонка слегла с болезнью. Они знают, что законы города очень строги, когда дело касается заразной оспы. Мы пообещали вернуться, когда она поправится. Это лишь подогревает подозрения. – А еще это объясняет, почему Бауэр столь поспешно отозвал жалобу, – сказал Вонвальт. – И почему он так скоро отказался от своих слов, после того как обвинил Вогта в убийстве своей жены. – Он говорил сгоряча, не подумав, а затем вспомнил, что на кону жизнь его дочери. – Другого подходящего объяснения нет. Жену Бауэра убивают, он винит Вогта – говорю вам, Правосудие, он был совершенно в этом уверен, – а затем тут же отказывается от своих показаний. Полагаю, хватило пары резких слов от посредника, и Бауэра поставили на место.