Превозмогая боль, я вылезла из кровати. После недели бешеной скачки по морозу мои ноги и спина мучительно болели. Брессинджер подхватил свою одежду и пошел переодеваться в соседнюю комнату, а я натянула свою и прошлась расческой по волосам. Мы встретили Вонвальта в столовой. Слуги лорда Саутера снова расстарались и подали обильный завтрак. Я налила себе кружку болотного эля и взяла кусок обжигающе горячего мясного пирога. – С этим Грейвсом я тянуть не стану, – с набитым ртом проговорил Вонвальт. – Мы отправимся за ним сразу после завтрака. – А как же монастырь? – спросил Брессинджер. – Вы уже решили, как будете действовать? Вонвальт кивнул. Он собирался сказать что-то еще, но всеобщее внимание привлек громкий стук во входную дверь. Послышались приглушенные голоса, хлопанье дверьми и грохот шагов, затем дверь в столовую распахнулась, и в нее вошел запыхавшийся сэр Радомир. – Ваш священник, Клавер, – сказал шериф, задыхаясь. – Он вернулся и движется на юг по Хаунерской дороге вместе с войском храмовников из Васаи. Вонвальт тут же вскочил на ноги. – Далеко они? – требовательно спросил он. – В десяти, может быть, пятнадцати милях к югу. Должно быть, они прошли мимо города ночью. – Седлайте коней! – Я уже приказал приготовить их к выезду, – сказал сэр Радомир, но говорил он Вонвальту в спину, поскольку тот уже выскочил из столовой. Мое сердце бешено колотилось. Мы все поспешили покинуть резиденцию лорда Саутера вслед за Вонвальтом, остановившись лишь для того, чтобы накинуть плащи. Уже через несколько минут мы вскочили на наших коней и понеслись по улицам Долины. Вонвальт громогласно приказывал ошарашенным прохожим разойтись. Сэр Радомир с отрядом городских стражников следовал за нами. Мы промчались через Вельделинские ворота и понеслись по Хаунерской дороге прямиком на юг. Из-под наших коней, глухо грохотавших копытами по размокшей от дождя земле, разлетались грязь и клочья травы. Погода, похоже, не собиралась меняться к лучшему, и уже скоро наша одежда промокла насквозь. Через несколько минут нам пришлось замедлить темп скачки до медленной рыси. Задержка казалась бессмысленной, но кони могли пронестись галопом лишь несколько миль, после чего выбивались из сил. Через несколько часов безостановочной скачки мы догнали хвост колонны Клавера. Процессия двигалась медленно и состояла из нескольких сотен солдат, лошадей и повозок. Все были облачены в черные ливреи храмовников Савара с приметной белой звездой на груди. Некоторые явно были лордами: они сидели верхом на дорогих боевых конях, а отряды их слуг вели других лошадей и повозки с сундуками. Остальные были рыцарями различного достатка. Некоторые ехали верхом и везли с собой копья и щиты; другие, коих было больше, тащились по дороге пешком, имея при себе лишь заплечный мешок и меч. Среди них изредка попадались неманские священники в пурпурных рясах, державшие длинные шесты с закрепленными на них заветами Учения Немы и украшенные флажками и факелами. Мы ехали параллельно Хаунерской дороге. Продвигались мы с трудом, поскольку дождь и пешие странники, желавшие обойти храмовников, превратили обочину в вязкое месиво. Но все же двигаться так было быстрее, чем пытаться проехать через огромную толпу людей и их снаряжения. Процессия растянулась почти на милю. Проезжая мимо, мы привлекали к себе все больше внимания. Люди поворачивались к нам, прерываясь на полуслове. Перешептывания и бормотания следовали за нами, как холодный ветерок. Некоторые из этих солдат служили Вестенхольцу, и после нашего столкновения с маркграфом мне было неуютно находиться рядом с ними. Даже та защита, которую нам предоставлял статус Вонвальта, не помогала мне подавить мою робость. Клавер, напустивший на себя смиренный вид, выглядел совсем не так, как много недель назад, когда путешествовал с нами. Его голова была обрита, и он шел босиком, как кающийся грешник, а его пурпурные одеяния на вид были сильно изношены. Он не читал вслух Учения, не проповедовал и не пел; он просто молча шел, а вокруг него раболепно толклись лорды, желавшие оказаться к нему поближе. Мне стало интересно, куда подевалась его лошадь. – Патре, – окликнул его Вонвальт, когда мы поравнялись с ним. – Вы собрали внушительную дружину. Клавер скупо улыбнулся, словно ожидал, что мы его догоним. Я подумала, не нарочно ли они проехали Долину Гейл ночью, чтобы избежать подобной встречи. Те, кто ехал рядом с ним, настороженно поглядывали на нас. – Сэр Конрад, – сказал Клавер, заставив себя произнести эти два слова снисходительным тоном. Хотя с тех пор, как мы видели его в последний раз, прошло не так много времени, он казался старше и высокомернее. От него больше не исходило то лихорадочное, возбужденное волнение, как раньше. Теперь перед нами стоял человек, обладавший тем неуловимым качеством, которое свойственно лишь тем, кто находится под покровительством очень могущественных людей. – Скажите, патре, есть ли среди этого войска те, кто истребил жителей Рилла? Я сберегу уйму времени, если смогу повесить их всех разом. У меня чуть не отвисла челюсть. Я посмотрела на Брессинджера, который, к моему восхищению, сохранил совершенно бесстрастный вид. Сэр Радомир, однако, не смог скрыть удивления, и то промелькнуло у него на лице. Клавер снова презрительно улыбнулся, а окружавшие его солдаты начали с жаром возмущаться. Вонвальт снес их крики, как скала сносит ударяющиеся о нее волны. Храмовники лишь демонстративно показывали, что оскорбились, но ничего не предпринимали. Стало ясно, что, какие бы политические потрясения ни происходили в Сове, мысль о том, чтобы перейти черту и поднять меч на Правосудие, все еще была запретной. Как жаль, что она не осталась таковой впоследствии. – Это войско направляется на юг, к землям неверных, чтобы вести против них праведную, священную войну, – сказал Клавер, когда гомон утих. Он говорил так, словно Вонвальт был ребенком, – терпеливо и с отеческой мягкостью. Он обвел рукой новопосвященных храмовников. – Вы сами видите, что они отмечены белой звездой Савара, Бога-Отца. Они более не подчинены законам общего права. Их тела отныне принадлежат Церкви. Вы не имеете над ними власти, сэр Конрад. – Никто не выше закона, – сказал Вонвальт. – Если ваши прихвостни столь уверены, что мой клинок не дотянется до них, то пусть сознаются в содеянном. По вашим собственным словам, им ничего не грозит. Считайте это испытанием их веры. Никто не подал голос. К этому моменту процессия остановилась вместе с Клавером, и люди столпились позади нас. Никогда прежде я не ощущала чужое внимание столь остро. Вонвальт повернулся к войску и повысил голос: – Кто пришел сюда из Моргарда? Кто из вас участвовал в сожжении Рилла? Именем императора Кжосича IV я обвиняю вас в убийстве. Если вы сознаетесь, я обезглавлю вас здесь и сейчас. – Он повернулся и указал на Клавера. – Патре Клавер утверждает, что вы выше законов общего права и что я не смогу этого сделать. Если вы верите словам священника больше моих, то признавайтесь! Вам нечего терять. Мне казалось невозможным, чтобы над Хаунерской дорогой – одной из крупнейших дорог Империи, ежедневно пропускавшей через себя тысячи человек, – повисла тишина. Но в тот миг мы словно оказались на кладбище. Перед нами стояло войско из нескольких сотен человек, преисполненных праведного рвения и, несомненно, будучи частью толпы, чувствовавших себя непобедимыми, – и это войско было остановлено одним-единственным Правосудием. Даже надменные лорды, облаченные в свои дорогие доспехи и подпоясанные мечами, не могли вымолвить ни слова. Возможно, кто-то из них и был вассалом Вестенхольца, но дерзости своего господина они не разделяли. – Эти воины отдали себя делу Бога-Отца, – громко произнес Клавер. Его маска спала. Я увидела за его словами гнев и страх. – Они дисциплинированны. Они не станут ввязываться в эти бестолковые игры. Вонвальт не обратил на него внимания. – Я уверен, здесь есть хотя бы один человек, совершивший то злодеяние. Я повторяю! Именем Императора я обвиняю любого, участвовавшего в сожжении жителей Рилла, в убийстве! Пусть тот, кто не согласен с этим обвинением, выскажется в свое оправдание! – Это не преступление, если убиваешь еретиков, – крикнул кто-то из толпы. Мое сердце екнуло. Я надеялась, что ни у кого не хватит дурости ответить. Пусть Вонвальт искренне верил, что ни один человек не был выше закона, даже я понимала, что Клавер прав: здесь господствовали законы канонического права. Эти солдаты действительно принадлежали Церкви, одному из тех редких прибежищ, в которых человек оказывался недосягаем для длинной руки Императора. Впрочем, за подобную неприкосновенность часто приходилось платить тяжелыми повинностями – например, многолетней службой в неманском военном ордене, – и давалась она нелегко. – Кто это сказал? – крикнул Вонвальт. Я видела, что он разъярен. Его ноздри раздувались, и он втягивал воздух глубокими, судорожными вдохами. – Кто это сказал?! Чуть дальше толпа немного расступилась. Вперед вышел спешившийся рыцарь. Он был грузным, с уродливым, жестоким лицом. К храмовникам Савара присоединялись самые разные типы, и мне подумалось, что этот рыцарь относился к той категории, которая просто хотела убивать и не могла найти другого законного способа делать это. – Сэр Конрад, пора закончить этот балаган, – нетерпеливо окликнул его Клавер. – Вы не можете причинить вред этому человеку. Он подчиняется законам Церкви. – Какие преступления ты совершил в Рилле? – спросил Вонвальт рыцаря Голосом Императора. Казалось, что гром расколол небо. Идиот отшатнулся, словно его ударили по лицу кулаком. Я сразу же увидела, что он оказался особенно восприимчив к Голосу, поскольку не имел ни подготовки, ни прирожденного ума, чтобы хотя бы попытаться противостоять ему. – Я изнасиловал женщину, а затем сжег ее живьем! Я п-пытался убить ее детей, но они сбежали! – заверещал он. По воинам прокатилась волна смятения. Было легко предположить, что все они придерживались взглядов Клавера и что войско целиком состояло из дурных людей, желавших убивать и калечить под предлогом праведности. Но, конечно же, многие из храмовников были пусть и заблудшими, но по-настоящему благочестивыми и порядочными людьми, которые вовсе не хотели водиться с признавшимся насильником и убийцей. Его товарищи отшатнулись от него. Вонвальт и Брессинджер спешились, первый с яростью в сердце, второй – с неохотой и чувством долга. – Сэр Конрад! – крикнул Клавер. – Я вас предупредил! – Закрой рот! – рявкнул сэр Радомир. Вонвальт вытащил меч из ножен. Не медля он двинулся на рыцаря. Тот все еще не пришел в себя от Голоса, но все же выхватил свой собственный клинок. – Ты сознался в совершении преступлений: насилия и убийства, – неумолимо сказал Вонвальт. – Именем его императорского величества Императора Кжосича IV я, Правосудие сэр Конрад Вонвальт, признаю тебя виновным и приговариваю к смерти через обезглавливание. Брессинджер шел за Вонвальтом быстрым шагом, держа ладонь на рукояти меча. Рыцарь отшатнулся от них, немного поскользнувшись на склизком мощении Хаунерской дороги. – Помогите! – крикнул он своим товарищам, но они подались назад, словно Вонвальт стоял в центре незримого круглого барьера. Некоторые, должно быть, считали, что рыцарь заслуживает смерти, даже если и верили, что Вонвальт не имеет права убить его. Другие попросту боялись, что их самих ранят или убьют, если они вмешаются. Но большинство все же не верили словам Клавера об их неприкасаемости. Как бы там ни было, все они были напуганы. Как жаль, что я не могу передать пером, какой трепет внушал в тот миг Вонвальт своим видом. Он представлял собой воплощение власти, разгневанного бога, неостановимого, как восход солнца. – Подождите! – закричал рыцарь. – Просто подождите! Вонвальт не стал ждать. Рыцарь бросился вперед. Вонвальт с неожиданной легкостью отразил удар его клинка и шагнул в сторону. Он трижды взмахнул мечом: первым движением он отрубил рыцарю кисть, державшую оружие; вторым занес клинок над его шеей; а третьим могучим махом отсек ему голову. Храмовники издали тяжкий вздох. Тело рыцаря еще несколько секунд держалось прямо, а затем неуклюже рухнуло наземь, короткими струями выплескивая на каменные плиты теплую кровь. Я потрясенно следила за происходящим. Взглянув на сэра Радомира, я увидела, что мое удивление отражается и на его лице. А стоявшие за ним стражники просто наслаждались представлением. Оглядываясь назад, я понимаю, что этого следовало ожидать – в их понимании магистрат Империи был именно таким: воплощением смерти, скорым, решительным, справедливым. Но они не видели Правосудия, которого знала я: его внимание к тонкостям, терпение и медленное, скрупулезное применение законов. Они видели сэра Конрада из легенд и небылиц. Я же видела пугающее проявление безрассудства. Вонвальт вытер клинок, а затем убрал его в ножны. – Кто еще желает признаться? – Он развернулся и снова подошел к началу процессии. – Патре, может быть, вы желаете сознаться в подстрекательстве к убийству? Ведь это вы подговорили Вестенхольца отправить этих злодеев на юг? Клавер был бледен от ярости. – Вы, – сказал он, трясущимся пальцем указывая на Вонвальта. Он издал внезапный, дребезжащий смешок, словно сам себе удивился. – Любопытно, понимаете ли вы, какую глупость совершили сегодня. Как глупо вы вели себя весь последний месяц. Какие непоколебимые силы действуют сейчас в Сове, готовясь низвергнуть вас и ваш старый языческий орден. – Скажи только слово, священник, – со злостью произнес Вонвальт. – Сознайся. Увидишь, защитят ли тебя от Правосудия Императора твои боги или законы твоей Церкви. Клавер ехидно оскалился и окинул Вонвальта долгим, оценивающим взглядом. – Вы так рветесь раздавать смертные приговоры. Полагаю, это уместно, что вы сами же подписываете свой. Настал черед Вонвальта скупо улыбнуться. – Никто не выше закона, – сказал он. – Никто. Ни вы, ни Вестенхольц, ни кто-либо еще. Мне нет дела до ваших нелепых фокусов. Мне нет дела, храмовники передо мной или нет. Мне нет дела до того, что они дали обеты Богу-Отцу. Если они совершили убийство, я их обезглавлю. Клавер шагнул вперед. Брессинджер хотел преградить ему дорогу, но Вонвальт удержал его, выставив руку. – Примените на мне свой Голос, – прошипел Клавер. – Давайте, здесь и сейчас. Посмотрите, что случится. Вонвальт покачал головой. – Вы хотите, чтобы я опозорил вас еще больше? Неужели вы так хотите умереть? – Ну же! – взревел Клавер. Вонвальт понимал, что Клавер наверняка столь же устойчив к Голосу, как и Вестенхольц, поэтому он сделал то, чего не ожидал никто – включая меня. – Сэр Радомир, – позвал он, оглянувшись через плечо. – Арестуйте патре Клавера. Клавер и каждый храмовник, слышавший это, как раз собирались разразиться громким негодованием и устроить несомненно впечатляющий спектакль, когда их мгновенно прервал властный голос. – Сэр Конрад! Все обернулись. Со стороны ближайшей рощицы, находившейся в стороне от дороги, приближалась женщина – высокая, властного вида, облаченная в тяжелый вощеный плащ и ведшая за собой белую верховую лошадь. В ее темных волосах виднелась проседь, а лицо было покрыто морщинами, говорившими о ее возрасте и лежавшей на ней ответственности. На одежде виднелись знаки, указывавшие на ее должность, выцветшие со временем, но хорошо заметные. – Правосудие леди Августа, – ответил Вонвальт и поклонился. Если он и не ожидал ее вмешательства, то он хорошо это скрыл.