– Я уже допрашивала патре Клавера, – сказала Августа. Клавер нахмурился, услышав это, но ничего не сказал. – Вы, конечно же, не могли этого знать. – Вот как, – сказал Вонвальт после долгого, напряженного молчания. – Идемте, нам нужно многое обсудить, – негромко сказала она, кивнув в сторону Долины Гейл. Затем она посмотрела на главу войска. – Патре Клавер, да благословит Бог-Отец вас и ваших храмовников. Счастливого вам пути. Клавер хмыкнул. Он бросил на Вонвальта последний ядовитый взгляд, а затем продолжил свой путь по Хаунерской дороге. Не желая продолжать стычку с Вонвальтом, он с радостью ухватился за столь вовремя предложенную Августой ложь. За ним войско храмовников, похожее на огромное чудовище, нехотя пробудившееся от долгого сна, пришло в движение и направилось дальше на юг. XIII Неуслышанные предупреждения «Невозможно заставить кого-либо осознать всю тяжесть ситуации, пока не станет слишком поздно ее исправлять. Такова природа человека, его врожденная глупость. Боги, должно быть, сами не верят своим глазам и качают головой, глядя на нас». Правосудие София Джурас – Ты получил мое письмо? – Получил. – Значит, ты осознаешь, что сейчас поступил очень опрометчиво. – Ты, конечно, не допрашивала Клавера. – Конечно же нет. Мы сидели в таверне, располагавшейся в стороне от Хаунерской дороги, в нескольких милях к северу от места, где столкнулись лбами Вонвальт и Клавер. Заведение было маленьким и тесным, плохо освещенным, с низким потолком и закутками, в которых можно было спокойно вести тайные дела. Трактирщик – невысокий, неприметный старик – по-видимому, хорошо знал Августу и принес ей ее любимый напиток и небольшой поднос с закусками. Сэр Радомир и его стражники отправились прямиком в Долину, стремясь поскорее отделаться от государственных дел. – Тот рыцарь сознался в убийстве, – сказал Вонвальт. Я видела, что он уже начинает сожалеть о своих действиях. Общее и каноническое право в чем-то пересекались, и грань между ними была довольно размытой, так что, если бы Вонвальту сделали официальный выговор, он мог легко оспорить его. Однако он переступил черту и понимал это. – Я говорю не о том олухе, – сказала Августа. Она была похожа на природную стихию, прекрасную и могущественную, и мгновенно заворожила меня. – Я говорю о том, что ты угрожал Клаверу арестом. Если ты читал мое письмо, то должен прекрасно понимать, почему не стоило этого делать. – При всем уважении, Правосудие… – К Казивару титулы. Мы что, мало друг друга знаем? Или ты перед девчонкой церемонишься? – Она кивком указала на меня, но не оторвала взгляда от Вонвальта. Я предположила, что в прошлом они были близки – и, как выяснилось позже, не ошиблась. Вонвальт откашлялся. – Хорошо, Реси. Твое письмо было довольно туманным. – Князь Преисподней тебя раздери, – сказала Августа, закатив глаза. – Да маяки Кормондолтского залива предупреждают об опасности не так ясно, как то письмо. Я же писала тебе, что Клавер нашел союзника в лице Вестенхольца. – Вестенхольц – всего лишь человек. Августа пристально посмотрела на него. – Он – самый могущественный человек в Империи, не считая, пожалуй, самого Императора. – Не говори ерунды, – усмехнулся Вонвальт. – Сыновья Императора правят целыми княжествами. А у Вестенхольца за душой один замок и болото шириной в несколько лиг. – Конрад, – сказала Августа. Ее тон внезапно стал искренне озабоченным, отчего я встревожилась еще сильнее. – Когда ты был в Сове в последний раз? Вонвальт махнул рукой. – По меньшей мере два года назад. – Но ты ведь следил за новостями? – За теми немногими, что доходят до северных краев, да. Августа положила ладонь на руку Вонвальта. – Конрад, в Ордене сейчас неспокойно. Возможно, мое письмо недостаточно ясно дало понять, насколько все серьезно. Магистр Кейдлек почти готов передать наши секреты млианарам. У меня есть веские основания полагать, что он уже продал часть знаний в обмен на спокойную жизнь. – Последние слова она произнесла с нескрываемой злостью. – Из Кругокаменска до меня дошли слухи о людях, невосприимчивых к Голосу Императора. В их число входят и Клавер, и Вестенхольц, и таких, как они, становится все больше. Мое сердце оборвалось. Я увидела, что Вонвальт тоже сник. – Да, это правда, – пробормотал он. – По крайней мере, насчет Вестенхольца. Я сам пытался применить на нем Голос. Он и глазом не моргнул. Августа откинулась назад. Она выглядела озабоченной. – Значит, все гораздо хуже, чем я думала… А я считала, что хуже уже некуда. Выходит, сомнений в том, что Клавер тоже невосприимчив, нет? – Я не осмелился это проверить, – сказал Вонвальт. – Но думаю, что так и есть. – Пропади моя вера, – выругалась Августа. Вонвальт зажег трубку. Августа вытащила свою и тоже раскурила ее. За несколько секунд маленький закуток, который занимали мы вчетвером, заполнился дымом. – Скажи, что преувеличиваешь, – сказал Вонвальт, – хоть чуточку. Не может же Император сидеть сложа руки, пока Вестенхольц и млианары разжигают восстание. Разругаться еще и с Орденом с его стороны было бы безумием. – Император и его сторонники-хаугенаты в Сенате всегда держались наравне с патрициями. Но теперь нужно учитывать еще и храмовников. Исторически они были связаны с млианарами, но… тебе и так известна их репутация. – Мне известно, что они с большой помпой покидают Империю, а затем в кратчайшее время теряют уйму воинов, земель и уважения, – с презрением сказал Вонвальт. – Если ты об этом. – Верно, – мрачно сказала Августа. – Только они уже не те, какими были сто лет назад. Ныне среди лордов стало модно отдавать в храмовники своих вторых или третьих сыновей. Богатых рыцарей в латных доспехах и на хороших лошадях. Они ведут свои завоевания гораздо разумнее и возводят в захваченных землях огромные замки, которые содержат на деньги млианаров. Говорят, что крепости в Зюденберге, Кераке и Цетланде – это настоящие чудеса света. – И все во имя Немы? – Якобы. Вонвальт потер лицо. – Разве храмовники не заняты своим походом? Как они могут угрожать Сове, если связаны войной? – Здесь-то и вступает в игру твой священник, Клавер, – сказала Августа, кивая Вонвальту. – Он много месяцев колесил по Империи, подстрекая массы и вымогая еще больше сыновей и земель у лордов, которые приняли Высшую Марку и все еще опасаются за свое положение. Клавер убеждает всех, что так они продемонстрируют свою веру и преданность Сове, и люди толпами вступают в его ряды. Храмовников теперь как грязи; их более чем достаточно, чтобы разместить полноценный гарнизон во всех принадлежащих им крепостях и создать армию для походов. Вонвальт наморщил нос. – Брось, Реси. Легионы насчитывают десятки тысяч воинов, закаленных в многолетних кампаниях. Они бы наголову разбили сборище храмовников, вдесятеро превосходящее их по численности. – Легионы рассеяны по всему свету, – сказала Августа. – Пропади моя вера, Конрад, услышь же, что я тебе говорю. По меньшей мере половина их войск сейчас на востоке, растянута вдоль реки Кова и сражается с Конфедерацией. Остальные рассеяны по всей Империи, расквартированы по гарнизонам, поддерживают порядок или продолжают военные кампании. – Она махнула рукой. – Но сейчас не об этом. Вонвальт вздохнул. – Ладно, продолжай, – сказал он. Я заметила, как Брессинджер косо глянул на него. Упрямство не числилось среди недостатков Вонвальта, но в тот день всем за столом казалось иначе. Августа стиснула зубы. – Клавер принадлежит обществу правоверных неманцев, которые считают, что силы Ордена должны быть возвращены Церкви. Они много лет давили на Императора, чтобы жрецам позволили посещать Великую ложу и изучать наши методы. Однако Клавер пошел еще дальше: он требует, чтобы нашими силами наделили храмовников и чтобы те использовали их как оружие. Подумай, Конрад: не нужно много усилий, чтобы извратить Голос Императора и с помощью него, например, заставить человека бросить оружие. А ведь есть и другие, более древние силы, описанные в старинных манускриптах, которые магистры хранят под замком и которые не применяет даже Орден. Для солдата подобная сила чрезмерна. А если ею овладеет политик – об этом и подумать страшно. Даже сам Император не владеет Голосом. Люди никогда полностью не доверяли нашему Ордену, но они, по крайней мере, верили, что мы используем наши силы во имя добра и с их помощью следим за соблюдением законов общего права ради всеобщего блага. Клавер же желает заполучить эти силы и с их помощью захватить известный мир во имя Немы. И Вестенхольц, и все остальные млианарские патриции готовы ему помочь. Повисла тишина. Было трудно осознать то, что говорила Августа. Я своими глазами видела, как Вестенхольц выстоял против Голоса; видела, как Клавер и его храмовники маршировали по Хаунерской дороге; видела дюжину других вещей, которые подтверждали опасения Августы. Но даже зная все это, я не могла поверить, что происходит нечто столь судьбоносное. Несмотря на то что Августа была искренне убеждена в своих словах, звучали они немного безумно. Сейчас мне больно думать о том, как безучастно мы отнеслись к ее предупреждению, что мы не оставили дело леди Бауэр сэру Радомиру и его подчиненным и не помчались на юг, в столицу. Даже тогда у нас еще оставалось немного времени, чтобы все изменить. – Я не знаю, чего ты ждешь от меня, – наконец сказал Вонвальт. – Закон есть закон. Наш Орден не вмешивается в политику. По крайней мере, в теории. Августа оживленно махнула трубкой. – Если мы не вмешаемся, то Ордену придет конец; Церковь поглотит и его, и наши силы. Мы слишком расслабились за годы, решили, что все просто принимают верховенство общего права как данность. Правосудия стали мягкотелыми. Мы – сборище философов и юристов, которые больше заинтересованы в том, чтобы писать и продавать книги, а не приводить законы в действие. В некоторые города, которые я посещала, уже много лет не ступала нога Правосудия. Вонвальт выпрямился. – У меня остались дела в Долине. Пока я их не закончу, я отсюда не уеду. Стало ясно, что Вонвальт не до конца поверил в рассказ Августы о надвигающейся неминуемой опасности, и много позже он сам признавался мне в этом. Тогда у него были свои причины, которые лишь сейчас, годы спустя, кажутся надуманными. Все-таки он был ветераном Рейхскрига. Он своими глазами видел, на что способны Легионы. Он понимал, как и все мы, что Вестенхольц и Клавер были опасными людьми, явно ввязавшимися в какие-то политические интриги. Но он никогда всерьез не думал, что хоть кто-нибудь, будучи в своем уме, выступит против Императора и победит. Кжосич IV был беспощадным человеком и блестящим стратегом. Достаточно было лишь посмотреть на тех, кто сидел за нашим столом, чтобы увидеть свидетельство его успеха: йегландец, грозодец и толка; все – подданные Империи, и даже более того – ее официальные представители. Наши короли были мертвы, а страны стали простыми провинциями, и все это за последние пятьдесят лет. Лишь Августа была исконной уроженкой Совы. – Как бы там ни было, – Вонвальт невежливо отмахнулся от Августы, словно все сказанные ею слова повисли облаком между ними, – все патриции, храмовники и церковники мира не смогут силой отнять у Ордена способности. Чтобы хорошо овладеть ими, требуются годы терпеливого изучения. Меня не заботит, что несколько человек научились противостоять Голосу Императора. Это слабейшая из наших сил, и научиться сопротивляться ей проще всего. Всякий образованный и достаточно хладнокровный человек может и безо всякого обучения сорвать любые попытки применить ее. А способности говорить с мертвыми, с животными, читать мысли… все они развиваются под тщательным надзором на протяжении многих месяцев. Магистру Кейдлеку достаточно лишь отказаться. Если магистров убьют, знания будут утрачены вместе с ними.