– Я велел ей уйти, – сказал Вонвальт, – но она пожелала остаться. – Хелена, – сказал Брессинджер, поворачиваясь ко мне. Страх за самого себя сменялся на его лице беспокойством за меня. – Ты еще не готова. Прежде чем я успела ответить, Вонвальт положил руку Брессинджеру на плечо, привлекая его внимание. – У нас нет на это времени. Нужно действовать быстро. Брессинджер вздохнул. Я смотрела, как Вонвальт надевает серебряный медальон – поначалу мне показалось, что по форме он похож на лань Богини-Матери Немы. Но на самом деле это оказалось драэдическое божество Олени, которым сованцы пополнили свою религию. Затем Брессинджер и Вонвальт встали друг напротив друга. Брессинджер положил руку Вонвальту на плечо, и они заговорили на Высоком саксанском: – Azshtre stovakato bratnya to zi chovekna eyrsvet linata. Kogata govoria dumitenta boga ma˘ıka, to˘ımoz daesevu˘rne vyr zemyatra nazivite. Свечи замерцали. Я смутно осознавала, что в тот момент ушел мистер Макуиринк, достаточно насмотревшийся на тайную магию, но сэр Радомир остался, хотя и отошел, попятившись, в угол. Воздух насытился нашим волнением. Я никогда прежде не знала подобной тишины. Вонвальт отвернулся от Брессинджера, расстегнул застежку и раскрыл гримуар. Перелистнув на нужную страницу и убедившись, что все в порядке, он встал у ног Грейвса. – Когда я начну, – сказал он, – никто не должен покидать комнату. Вы все должны не шевелиться и не издавать ни звука. Что бы ни случилось и что бы вы ни увидели, не сходите с места. И, самое главное, не касайтесь меня. – Подождите, – сказал сэр Радомир из угла. Он был бледен, и его дрожащий голос едва слышался посреди ревущей тишины. – Я передумал. – Тогда за порог, и быстро, – сказал Вонвальт. Шериф ушел. – Не кричи, – сказал Вонвальт, обратившись ко мне. – Тебе захочется, но ты должна молчать. – Хорошо, – шепотом выдавила я из себя. Вонвальт кивнул Брессинджеру, и тот кивнул ему в ответ. Тогда сэр Конрад обратил взор на «Гримуар Некромантии» и произнес короткое заклинание призыва, которое я не стану повторять здесь. Закончив, он закрыл книгу и передал ее Брессинджеру, который застегнул застежку и вернул фолиант в ящик. Затем Брессинджер сделал несколько размашистых шагов назад. И стал ждать. Я смотрела на труп Грейвса. Кровь стучала у меня в ушах. Тишина была столь всеобъемлющей, что оглушала. Мне понадобилось несколько минут, чтобы осознать, что Вонвальт заговорил. Он произносил слова низким, тихим голосом, на языке, который я не понимала. Затем глаза Грейвса распахнулись. Трудно описать словами то чувство потрясения, отвращения и ужаса, которое охватило меня. Я помню, как перед моими глазами все поплыло и мои внутренности сжались. Примерно то же чувствует человек, стоя на вершине башни Святого Велуриана у храма Савара в Сове – самого высокого здания в Империи. Глядя вниз на далекую землю, человека охватывает глубочайшее чувство тревоги; от него испытываешь головокружение и ужас, а разум приходит в смятение. Мое сознание отказывалось принимать то, что я видела. Я была так напугана, что у меня потекли слезы, и я не могла их сдержать. Я хотела отвести глаза, но совершенная невероятность происходящего притягивала мой взгляд. Глаза Грейвса были похожи на две глубокие, бездонные чернильницы, которые, казалось, поглотили весь свет в комнате. Его губы дрогнули. Слова Вонвальта, негромко, но настойчиво произносимые на чародейском языке, заставили Грейвса приоткрыть рот, словно кто-то потянул его за ниточку. Тело мертвеца заскрипело и затрещало, дергаясь и вздрагивая, как марионетка. Выглядело это зловеще. Из-за этих ужимок из его раны вылилось еще больше мертвой крови. Маленькую комнату наполнил хруст суставов, встающих на место, и на меня накатила тошнота. Наконец его рот зашевелился, открываясь и закрываясь, как у тонущего человека. В тот же миг я ощутила, что в комнате появился кто-то еще. Я была в этом совершенно уверена. По моей коже побежали мурашки. Свечи затрепетали и начали меркнуть. Я молила всех богов, лишь бы они не угасли. Они остались зажженными, но горели теперь как-то иначе. Казалось, словно сам свет стал черным. Вонвальт перестал бормотать. Я посмотрела на него. Его взгляд стал стеклянным. – Ты работаешь на лорда Бауэра, – сказал Вонвальт. Труп вздрогнул и пошевелился. – Лорд Бауэр, – сказал Грейвс. Голос покойника звучал так, словно его рот был набит землей или болотной жижей. Он был скрипучим, булькающим и глубоким. – В городском казначействе, – сказал Вонвальт. – Нефрит… хлопок развевается на легком ветерке, – давясь словами, произнес Грейвс. – Летний жаворонок… рулон дорогой ткани. Море. Я вижу море. – Кто убил тебя? – спросил Вонвальт. – Кто убил меня? – отозвался Грейвс. – Кто убил тебя? – настойчиво повторил Вонвальт. – Огромный грозодский верзила. Я вижу его сейчас, – неожиданно внятно сказал мертвец. Я мельком переглянулась с Брессинджером. Его лицо выражало то же, что и мое, – молчаливый ужас. После того как сэр Конрад разговаривал с трупом сэра Отмара в сторожевой башне на кургане Габлера, я знала, что Вонвальт мог и сам провести все необходимые обряды. Поэтому я начала гадать, в чем же заключалась роль Брессинджера в этом сеансе. – Ты работаешь на лорда Бауэра, – повторил Вонвальт. Последовала долгая пауза. Наконец Грейвс сказал: – За жизнь я совершил многое, но подобного – никогда. – Ты помогал ему вести учет городской казны. – Отец Времени – строгий покровитель. – Услышь меня! – внезапно рявкнул Вонвальт, отчего я вздрогнула. – Я в лапах Плута, – сказал Грейвс. Я увидела, как на этих словах из его рта потекла черная жижа. По моим щекам лились слезы. Помня наказ Вонвальта, я пыталась заглушить рыдания. – Ты работал на лорда Бауэра. – В городском казначействе. – Жижа продолжала течь изо рта Грейвса. – Ты платил деньги монастырю. – Это темное место, – сказал Грейвс. – Дочь лорда Бауэра держат в монастыре заложницей? – В том месте все заложники. Вонвальт повторил вопрос еще три раза, прежде чем смог получить хотя бы немного разборчивый ответ. – Она – гостья опасного человека, – сказал Грейвс. Слова были произнесены как будто на вздохе. – Я очень страдаю, Правосудие. Отпустите меня и уходите. – Как зовут этого человека из монастыря? Кто удерживает там Санджу Бауэр? – Монастырь… темное место, – сказал Грейвс. Теперь его голос звучал так, словно говорила юная девушка. – Меня ждет черное будущее. – Назови мне имя того человека. Рот Грейвса открылся и закрылся, как у выброшенной на берег рыбы. – Я в лапах Плута, – наконец промямлил он. – Того, кого ты ищешь, зовут охотником на рыб. – Назови мне имя твоего нанимателя из монастыря. – Это темное место. – Имя! – Темное место для темных деяний. Отец Смерти, забери меня. Я назвал тебе имя. Я вижу Белую Лань. – Ты видишь лишь болото. – Я вижу девушку в комнате. Кто она? Я вздрогнула. Меня охватил озноб. С моих уст сорвался едва слышный стон. – Молчать! – рявкнул Вонвальт. Было неясно, обращался он ко мне или к Грейвсу. – Еще я ее слышу. – Голос Грейвса приобрел иные интонации. Кто-то – что-то – другое заговорило его устами. – Много времени прошло с тех пор, как мы говорили в последний раз. Кого же ты привел ко мне, Правосудие? – Вы его потеряли, – сказал Брессинджер уголком рта. – Возвращайтесь. – Нет, он все еще передо мной, – сказал Вонвальт. Его взгляд был стеклянным и пустым. Я быстро теряла нить их разговора. – Отдай мне этого человека, – сказал Грейвс. – Он не ответил на мои вопросы, – сказал Вонвальт. – Ты же его слышал. Твое расследование завершится в монастыре. Но ты и так уже это знал. Отпусти его. – Я хочу знать имя. – Ты уже получил подсказку. Имя за имя; скажи, как зовут девушку в комнате. Я вижу ее. Брессинджер посмотрел на меня и кивком указал на дверь. Он хотел, чтобы я ушла, но Вонвальт велел мне сидеть тихо и не двигаться. Впрочем, Брессинджеру он сказал то же самое, однако ситуация, похоже, изменилась. – Ты ничего не видишь. Отвечай на мой вопрос. – Это не важно. Скоро я с ней встречусь… Нити времени сплетаются воедино. Я это вижу. – Грейвс сдавленно хохотнул, и из его рта выплеснулось еще больше черной жижи, которая потекла по губам. – Твой пристав прав. Тебе стоит уйти. Вернуться.