– Я не понимаю, – сказала Эмилия. – Мне их никто не говорил. Я и не думала, что они что-то значат. Просто сказала, что чувствовала. Мое сердце все еще бешено колотилось, но спокойствие уже начало возвращаться ко мне. Я утерла пот со лба рукавом. До меня дошло, что Эмилия понятия не имеет, о чем я говорю. Продолжая расспрашивать ее об этом, я лишь привела бы ее в замешательство, а она только сейчас решила открыться мне. – Прости, – сказала я, помотав головой и виновато улыбнувшись. – Просто мгновенное помутнение рассудка. Пожалуйста. – Я жестом попросила ее продолжить. Она смотрела на меня настороженно. – Я была служанкой, – сказала она. – Мой хозяин был добрым человеком, но он внезапно умер, будучи в долгах, и меня вышвырнули на улицу. Мне было больше некуда идти, а здесь ко мне поначалу относились хорошо. Обенпатре Фишер – хороший, благочестивый человек. Он не знает, что творится в глубинах монастыря. Я нахмурилась. – О чем ты? – спросила я. Мне пришлось сдержать себя, чтобы не спросить о брате Уолтере. Эмилия огляделась. Тишина окутала нас, как одеяло. Никто не шевелился. – Здесь обитают плохие люди, – прошептала она. – Я не знаю, чем именно они занимаются. Но их больше одного. Они пользуются старыми подземельями. Роятся там, как пчелы в улье. – Кто они такие? – спросила я столь же тихо. – Они не посещают службы, как все остальные. У них словно есть какое-то особое разрешение. Я знаю лишь одного. Порой я его вижу. Они, как и мы, носят пурпурные рясы; так их сложнее распознать. Да и зрение у меня не самое хорошее. – Что за подземелья? – спросила я. – Здание, как я вижу, старое. Почти что замок. – Именно, – сказала Эмилия. – Здесь не всегда был монастырь. Оно очень старое, туннели уходят глубоко в скалу. – Откуда ты это знаешь? Ведь туда наверняка запрещено спускаться. Эмилия ненадолго замолчала. – Один из них пытался надо мной надругаться, – тихо сказала она. У меня внутри все сжалось. В мире существовало множество гнусных подонков, желавших воспользоваться отчаявшимися юными девушками. В Мулдау мне и самой нередко доводилось сталкиваться с нежелательным вниманием. Но у меня был крутой нрав – по крайней мере, тогда. По Эмилии же было непохоже, чтобы она обладала уличной смекалкой. То, что кто-то пытался надругаться над ней, да еще и в месте, которое должно было стать для нее тихой гаванью, наверняка безвозвратно уничтожило ее веру в силы добра. – Как это произошло? – спросила я. – Подробности можешь не рассказывать. В моей работе с таким приходится сталкиваться довольно часто. – У него не получилось, – резко сказала она, внезапно разозлившись. Впрочем, ее пыл вскоре потух, как уголек в ведре воды. – Я пнула его… туда. Я улыбнулась, услышав это. – Умница, – сказала я. – Это произошло в складских помещениях. Ты ведь знаешь, что монастырь запасает еду для Долины на случай, если когда-нибудь наступит голод. Я кивнула. Такая практика казалась мне устаревшей, ведь зачем нужно было складировать продукты, если через город проходил столь колоссальный объем торговли, а сованское владычество принесло провинциям заветную стабильность. – Я убежала от него. Я была так напугана, что неслась куда глаза глядят. Наверное, я разок-другой свернула не туда, потому что оказалась в каком-то туннеле или коридоре. То место было мне незнакомо, и я не успела опомниться, как оказалась в старых подземельях. Я даже не знаю, известно ли о них обенпатре Фишеру. Там очень влажно и противно. Я ничего не сказала. Вонвальт научил меня, что порой лучше позволить человеку говорить и изредка что-то уточнять у него, а не засыпать вопросами, как бы ни хотелось это сделать. – Так вот, там, в камерах, были заперты люди. По крайней мере, в одной из них. Я видела, как из-под двери сочился свет. Я была напугана и не знала, что мне делать. Затем из-за другой двери послышались голоса. Я не удержалась, подошла и заглянула в щель. – Что ты увидела? – Там были мужчины в монашеских одеяниях, но я не видела их прежде. Они пересчитывали деньги, огромные кучи монет. Они делали записи в больших книгах и взвешивали монеты на весах. Затем они клали их в мешки из-под зерна. Один сказал, что некий Таннер медлит. Я только потом сообразила, что они говорили о том подонке, который напал на меня. Больше я не осмелилась задерживаться; я побежала обратно, туда, откуда пришла. Того Таннера я не повстречала. Мне повезло. Я вернулась в складские помещения, а оттуда поднялась в монастырь. – Когда все это произошло? – Меньше двух недель назад. – Ты кому-нибудь об этом рассказывала? – Нет. Никому. Я боялась. – Почему же ты говоришь об этом мне? – Потому что ты служишь Правосудию. – Больше нет, – сказала я. – Я тебе не верю, – сказала она. – Знаешь, остальные ведь о тебе толкуют. Они говорят, что слуга твоего Правосудия все еще в городе. Они говорят, что расследование гибели леди Бауэр еще продолжается. Ходят слухи, что вы проводили некромантский ритуал. Это правда, что Правосудия умеют говорить с мертвыми? Я пропустила последний вопрос мимо ушей. – Почему ты думаешь, что я все еще служу ему? – Я указала на шрам на моей голове. – Я оставила службу. Я слишком многого натерпелась… – Я тебе не верю, – сказала она. – Мне кажется, ты врешь. Других ты убедила, возможно, даже обенпатре Фишер тебе поверил, но не я. Ты явно не веришь в богов, а просто притворяешься. Ты рассеянна, словно ищешь что-то. И мне кажется, что ты ищешь именно то, о чем я тебе только что рассказала. – Нет, – сказала я. – Ты ошибаешься. – Ты должна их остановить, – сказала Эмилия, внезапно схватив меня за рукав. – Я не смогу обрести покой, пока они здесь. Я хочу спокойной жизни. Я просто хочу… прожить мои дни здесь, в удобстве. Другого выбора у меня нет. Ни один дом не возьмет меня в служанки. Но здесь я схожу с ума. Я шарахаюсь от каждой тени. Я боюсь оставаться одна. – Она снова начала плакать. Какое-то время я изучающе смотрела на нее. То, что Эмилия пришла ко мне сейчас, наверняка не было случайностью. Она сказала, что Фишер вряд ли знал о подземельях, и это показалось мне очень странным. Я также помнила, что именно Фишер велел ей присматривать за мной во время первого месяца в монастыре. Не обманывала ли она меня? Если так, то она была очень хорошей притворщицей, да и ее доводы звучали здраво. Если Эмилия действительно думала, что я могу ей помочь, то не было ничего удивительного в том, что она рассказала о своих невзгодах мне, а не кому-либо еще. Но ведь это могла быть и проверка на то, не шпионка ли я на самом деле. Я понимала, что должна сказать в таком случае: что я не могу ей помочь; что я правда ушла от Вонвальта и покинула службу, желая забыть о той части моей жизни. Что ей нужно поговорить с обенпатре Фишером и рассказать ему о своих опасениях. Мне следовало притвориться, что я ничего не понимаю, и извиниться. Однако я смотрела на нее и видела несчастную юную девушку, на месте которой в иных обстоятельствах могла оказаться я; девушку, на которую напали. На которую напали не единожды, а дважды, и которая отчаянно хотела освободиться от всего этого. Поэтому я сказала: – Я могу тебе помочь. Ты права, за этим я и пришла сюда. И, к моему облегчению, она зарыдала еще сильнее и наклонилась, чтобы крепко меня обнять. Она устроила впечатляющее представление. И я полностью ему поверила. За мной пришли несколькими часами позже, в глухой ночи. XXI Пленницы «Прирожденное право каждого человека на его свободу есть краеугольный камень цивилизованного общества». Лорд Вальдемар Константин Меня одурачили. Как я и подозревала, Эмилия оказалась наживкой, скользившей по поверхности пруда. Она хорошо сыграла свою роль. То, что именно она поначалу отказывалась говорить со мной, стало впечатляющим штрихом. У них был ключ. Они двигались бесшумно и быстро, как убийцы. Я едва успела проснуться, прежде чем ощутила, как чьи-то руки грубо схватили меня и сунули в рот кляп. Я вырывалась и пыталась кричать, но тщетно. Они явно делали подобное не в первый раз. Мне на голову натянули мешок из грубой, колючей ткани, так что я не видела, куда меня тащат. Впрочем, вскоре я ощутила, что мы спускаемся вниз. Наконец я перестала сопротивляться. Это было бесполезно и быстро утомляло. Они отнесли меня вниз, в недра монастыря. Несмотря на вонючий мешок, натянутый мне на голову, я чувствовала запах влажных камней и слышала, как капают грунтовые воды. Еще здесь было холодно; будучи одетой в одну лишь ночную рубашку, я начала дрожать. Прошло еще какое-то время, и я услышала звуки, похожие на шум повседневной жизни – голоса, хлопанье и скрип дверей и мебели и, удивительнее всего, женский смех. Затем мы остановились, и я услышала громкий стук мясистого кулака о тяжелую деревянную дверь. – Да, – донесся из-за нее приглушенный ответ. Дверь распахнулась. – А, вот и вы, – продолжил тот же самый голос. Я ожидала услышать Уолтера или Фишера, но голос был другим, более низким и ровным; он заполнял комнату, как разлитое из чаши масло. – Усадите ее в кресло. Меня опустили в кресло и стянули с головы мешок. Я оказалась в уютном на вид кабинете, освещенном свечами. Когда-то эта комната явно была тюремной камерой, хотя и большой. Теперь же вдоль стен стояли книжные шкафы, а пол покрывали ковры и циновки. Человек, велевший нам войти, сидел за столом, который украшали различные безделушки и орнаменты. На столе лежали стопки учетных книг. – Ты знаешь, кто я? – спросил хозяин кабинета. Он был упитан и одет в дорогой на вид дублет и чулки. Его пальцы Вонвальт назвал бы «пальцами торгаша» – они были толстыми и унизанными кольцами. У него было суровое, жестокое лицо, темные волосы и пышная темно-рыжая борода. – Зоран Вогт, – предположила я. – Молодец! – с наигранной радостью ответил он. – Ты видела меня раньше? Или ты просто догадливая девица? Я ничего не сказала. Я не видела его раньше, но мне казалось, будто видела, ведь за последние несколько месяцев он стал большой частью нашей жизни. Я пала духом, сообразив, что Вонвальт, отправившийся за Вогтом и Бауэром в имперский путевой форт в Греше, шел по ложному следу. – Можете нас оставить, – сказал Вогт мужчинам, которые принесли меня сюда. – Думаю, со мной ничего не случится. Вы ведь ее обыскали? – На ней нет ничего, кроме сорочки, – сказал один из верзил. – Тогда проваливайте, – сказал Вогт, и верзилы ушли. Вогт долгое время смотрел мне в глаза. – Значит, Правосудие решил отправить в монастырь шпионку. Расскажи-ка мне, что ему известно. Я ничего не сказала. – У меня нет времени на глупые игры, девка. Рассказывай, что знаешь, сейчас же.