— Нормальный парень. Служака. Карьерист, — хмыкнул Бершадов, — со мной заискивал. Тебе будет хамить, готовься, но повидаться с ним стоит. Нормальный. Хоть и туповат… — Зачем мне с ним видеться, если он туповат и будет хамить? — удивилась Зина. — У него все документы по делу, — уточнил Бершадов и добавил не без ехидства: — И опыт, которого у тебя нет. В глубине души Крестовская была согласна: встретиться стоило. И, пофыркав для приличия, она взяла у Бершадова приказ о передаче документов и пропуск на вход. И вот теперь оказалась на месте, горя желанием этой встречи больше, чем ей самой себе хотелось бы в этом признаться. Дело в том, что после прочтения учебника по криминалистике про ритуальные убийства в голове Зины образовалась сплошная каша. И ей было очень трудно разобраться в этой абсолютно новой для нее информации. На Зину обрушилось огромное количество сведений, которые были вне сферы ее компетентности до этого дня. И ей было трудно, по-настоящему трудно плавать в этом море, не умея различить, где берег, а где — айсберг. Хотелось побеседовать с кем-то знающим, тем, кто помог бы расставить все это по полочкам. Хорошо было бы с Бершадовым, но из-за своей занятости он исключался. Поэтому приходилось с кем-то другим. Крестовская отворила дверь и оказалась в небольшом холле, из которого шла развилка на два коридора. Помня слова неприветливого лохматого сотрудника, свернула налево. Быстро нашла нужную дверь и вошла. В кабинете возле письменного стола, заваленного папками с делами, стояли двое мужчин и разговаривали на слишком повышенных тонах. При виде Крестовской мужчина, который был ниже ростом, заорал как ненормальный: — Вас что, стучаться не учили? — Простите, — смутилась Крестовская, — не подумала. Я ищу старшего лейтенанта Сидорова. — Подождите за дверью! — рявкнул он с плохо скрытой яростью. Вздохнув, Зина вышла в коридор. Все происходящее нравилось ей все меньше и меньше. Прошло минут десять. За это время голоса за дверью постепенно становились тише и наконец стихли совсем. Еще минут через десять собеседник хамовитого вылетел в коридор с красным лицом, на ходу сжимая в руках какие-то папки. — Войдите! — крикнули из-за двери. Крестовская вошла в кабинет. Низкорослый сидел за столом. — Что вам надо? — бросил неприязненно. — Первый отдел, следственное управление НКВД, — Зина протянула напечатанный приказ Бершадова. Притихнув, опер принялся внимательно читать бумагу. Закончив, поднял на нее злые глаза: — И почему вдруг я должен отдать все документы по моему делу? — Не отдать, — поправила его Крестовская, — дать на время ознакомиться. На несколько суток. Оперативная работа по-прежнему на вас. Я в этом деле занимаюсь аналитикой. — Ну спасибо! — фыркнул Сидоров. — До этого дня я прекрасно справлялся без всяких аналитиков! Кто вы такая? Следователь, дознаватель? — Нет, — Зина покачала головой и села напротив стола на шаткий стул, хоть ей никто и не предлагал, — юридического образования у меня нет. — Тогда какого черта вы суетесь в то, в чем явно ничего не смыслите? — Я сотрудник особого отдела Первого управления, — нахмурившись, повторила Зина. — Попрошу вас выбирать выражения! — Серьезно? — На лице Сидорова читались неприкрытая злость и раздражение. — И что вы пытаетесь найти там, где даже сотрудники с опытом мало что нашли? — След, — веско произнесла Крестовская. — Понятно, — презрительно хмыкнул опер. Бершадов оказался полностью прав. Этот человек был карьеристом. Поэтому с ним держался заискивающе, а Зине хамил, даже не пытаясь сдержаться, демонстрируя полное над ней превосходство. — Также попрошу вас передать все документы по двум похожим делам, — холодно произнесла Зина, решив несколько осадить его пыл. — Я знаю, что вы их затребовали. — А кто вам сказал, что эти дела похожи? — прищурился Сидоров. — Бершадов, — не скрыв мстительности в голосе, ответила Крестовская. — Ну… да. В общем… — При имени Бершадова опер не решился хамить. — Но это очень тяжелый случай… — Вот поэтому я к вам и пришла, — сказала Зина, — поговорить с человеком вашего опыта. — А с чего это я буду с вами откровенничать? — заносчивость вдруг вернулась к Сидорову, и Зина поняла, что с ее стороны это было ошибкой — признавать, что он опытнее. — Мой опыт и решения — это мое дело! Тем более, что я не первый год занимаюсь оперативной работой! И такое видел, что вам и не снилось!.. — Я понимаю, — спокойно кивнула Крестовская, — и наверняка вы уже расследовали ритуальные убийства. — Какие… расследовал? — В глазах опера появилось странное выражение, какое-то легкое изумление. — Ритуальные убийства, — повторила Крестовская, вспомнив учебник криминалистики. Все ее мечты посоветоваться с опытным человеком разлетелись в прах, она уже это поняла. — Откуда вы взяли эту чушь? Какие-такие ритуальные убийства? — Глаза Сидорова округлились. — Разве в результате этих убийств не был проведен некий ритуал? Все три похожи как капли воды. Плюс возраст жертв. Малолетних детей не убивают просто так. Из всего следует, что это — ритуальные убийства. — Невероятно! — Опер развел руками. — И эту чушь вы внушили Бершадову, так что он послал вас забрать у меня все документы? — Простите? — опешила Зина. — Я в жизни не слышал большей чуши! — воскликнул Сидоров. — Я изучил все документы по делу, был на месте преступления, опрашивал свидетелей и потерпевших! И я могу вам точно, с уверенностью сказать: это не ритуальные убийства! Ничего общего с проведением какого-то ритуала там нет! Просто невероятно! — Он все не мог успокоиться. — Я с вами не согласна, — твердо произнесла Крестовская. — Признаки ритуала прослеживаются. Взять хотя бы белый грим. — Эти убийства просто серийные, их совершил психически больной человек без всякой цели. Да, серийность есть. И да, я думаю, будут еще жертвы. Это псих. Но нет никакого ритуала! Нет, и быть не может! — Я читала учебник по криминалистике про ритуальные убийства, — не выдержала Зина, — и… — Ах вы читали! Мало ли что вы читали! Зачем вообще вас научили читать? Вы не поняли ни строки из того, что прочитали! К этим убийствам всякие ритуалы не имеют никакого отношения! — Но я читала, что… — снова начала Крестовская, без всякой надежды договорить. Так и произошло — ее перебили незамедлительно: — Это абсолютная безграмотность — пихать подобную чушь к таким преступлениям! Запомните раз и навсегда, больше повторять не буду. Утверждать, что это ритуальные убийства, абсолютно безграмотно и нелепо. Это полная чушь! Этого нет, и просто не может быть. Если вы и дальше будете утверждать подобное, вы заведете расследование в тупик. А это тоже преступление — повести всех по ложному пути. Из-за вас под угрозой люди, которые могут стать жертвами. Поэтому просто забудьте о том, что вы себе нафантазировали. Когда я поймаю настоящего убийцу, вы увидите, что я прав! Из уголовного розыска Зина вылетела в состоянии такой бешеной ярости, что с трудом могла себя контролировать. Ее просто трясло! Так, как этот паршивый мальчишка, с ней давно уже никто не разговаривал. Как будто нашел тупую, несмышленую девчонку, всю жизнь под боком Бершадова занимавшуюся пустой канцелярской работой! Неужели можно быть настолько недальновидным, чтобы не заметить вещей, которые просто бросаются в глаза? Безапелляционная глупость, которую он утверждал таким уверенным тоном, взбесила Крестовскую даже больше, чем тон, которым он разговаривал с ней. Несмотря на то что после хамских нотаций Сидоров все-таки выдал Зине все положенные документы, она все равно пребывала в состоянии дикого бешенства. Так, злая, взбешенная, с руками, отягощенными папками, Крестовская ворвалась в свой рабочий кабинет с твердым намерением доказать Бершадову, что она не ошиблась и понимает больше тупого опера! В кабинете ее гнев постепенно остыл. Зина села за стол, открыла первую папку — и забыла обо всем на свете. Но в официальных документах не было никакой интересной информации. Просто протоколы осмотра места происшествия, опрос свидетелей. И все же Крестовская обратила внимание на одну интересную деталь. Борис Раевский, отец убитой девочки, весьма охотно пошел на контакт со следователем. Наговорил очень много всего, описывал каких-то дальних родственников, знакомых, имевших контакт с ребенком, в общем, всего, что совершенно не относилось к делу. То есть продемонстрировал поведение, полностью противоположное тому, что увидела Зина. При этом опытный сотрудник с юридическим образованием даже не задал ему вопрос о том, как часто он приходил забирать дочь в детский сад, насколько хорошо был знаком с воспитательницей. И, наконец, самое важное — не спросил о причинах постоянных ссор с женой, о которых говорили все остальные свидетели. Зина убедилась в том, что и здесь Бершадов оказался прав: Сидоров был туповат, и из-за своей тупости не задал самые важные вопросы. Когда Крестовская заперла дела в сейф и вышла из управления, было уже четверть восьмого вечера. Погрузившись в изучение документов, она даже не заметила, что так задержалась на работе. Протоколы вскрытия, проведенного Кобылянским, были написаны весьма профессионально. Опытный паталогоанатом сразу определил иприт и подтвердил то, что сказал Бершадов, — следов насилия на жертвах обнаружено не было. Изнасилования не было. Эта важная деталь тоже подчеркивала теорию Зины о проведении ритуального убийства. Псих мог вести себя совершенно иначе. Дома, кое-как поужинав, она включила настольную лампу и села к письменному столу. Положила перед собой листок бумаги. Зина собиралась еще раз обдумать, хорошо проанализировать и сравнить то, что вычитала в учебнике, с тем, что узнала сегодня из официальных документов. Теперь предстояло думать, делать определенные выводы. Крестовская уже догадывалась, что это самая сложная часть работы. Она взяла ручку и написала первое слово: КУЛЬТ. Определенный грим на жертвах был первой и самой важной деталью, которая показывала, что для убийцы было важно, чтобы лицо выглядело именно таким образом. Малолетний возраст жертв тоже указывал на какой-то культ. Все убийства проходили по одному сценарию, от которого не было никаких отступлений. Ребенок получал лакомство — сладкую конфету, начиненную ядом ипритом. Возможно, девочка была перепугана, находясь среди чужих, незнакомых людей. Хотя вот это обстоятельство было спорным. Убийца втирался к ней в доверие, обманывал ее и уводил с собой. Так как они были знакомы, она шла добровольно, без принуждения. Потом, возможно, и возникала какая-то тревога — к примеру, почему увели так далеко от дома. Но убийца тут же развеивал это чувство тревоги, предлагая ребенку сладкое, очень вкусное лакомство — конфеты. Девочка хватала конфету, тут же засовывала ее в рот… Что происходило дальше, Зине думать не хотелось. Интересно было то, что убийца убивал свои жертвы таким «гуманным», бескровным способом. Смерть от иприта не несет болезненных ощущений. Конфета всегда вкусная. Убийца хотел подарить сладкую смерть! Она должна была быть без боли, счастливой и сладкой. После смерти убийца раздевал девочку, забирал с собой всю одежду и наряжал в белое платье из шелка, которое всегда было меньше размером. Что же это за культ такой? Культ, дарующий сладкую, почти счастливую смерть без боли? Дальше Крестовская написала на листке то, что волновало ее больше всего: БЕЛЫЙ ЦВЕТ. Белый театральный грим, белое платье… Акцент на БЕЛЫЙ ЦВЕТ. Это почему-то больше всего смущало Зину. Почему именно этот цвет? Первый вывод, который из этого следовал, — значит, культ не сатанинский. Эта религия, этот культ или что-то там еще не было связано с дьяволом. Однако оно было связано со злом, потому что ради служения этому культу требовалась смерть. Сатанисты предпочитают черный антураж своих служений. В культах вуду и Кали обязательна кровь. Не известно ни одного культа зла, где преобладающим, доминирующим цветом мог быть белый. Даже в гриме. Что вообще означает белый цвет? Это цвет невинности. Цвет деревьев весной — пробуждение жизни. Подвенечное платье невесты по древней традиции белое. Однако речь не шла о свадьбе. В этих убийствах не было никакого сексуального подтекста. Белый цвет означал невинность, надежду. Но не секс.