— Шутишь? — засмеялась Семеновна. — Тут тебе не ресторан! — А что такого? Я вот читала, есть такой перец. Называется чили. Неужели ничего такого здесь никогда не было? — Да ты что, дурочка! — Вопрос Кати повариху страшно рассмешил. — Это тебе детдом! А детдом все равно что тюрьма! Здесь все живут впроголодь. А чего остается, я вынесу. Ты ж не думаешь, что все здесь живут на одну зарплату? Когда чего хорошего пришлют, молоко, например, или сливочное масло, я большую часть продаю. А что делать? Зарабатывать надо. Даром, что ли, я сюда приехала? Дома дети малые. А ты специи, говоришь… Перед приготовлением обеда новая работница сказала, что ей нужно выйти за ворота на десять минут — письмо в магазине в ящик бросить. И… больше не вернулась. У поварихи Семеновны едва не вычли половину зарплаты, а еще директриса предупредила ее об увольнении. Когда Катю искали, первым делом заглянули в кладовку. Сразу обнаружили ее сумку. Она была набита не вещами, а какими-то старыми тряпками. Но самое большое потрясение обитателей детского дома ожидало впереди. Ночью, после 11, к лазу в стене подъехали два грузовика, забитые солдатами в форме НКВД, которые арестовали всех, кто находился на злополучной полянке. Поварихе, можно сказать, чудом удалось не попасть в эту облаву — с горя от ужасной ситуации с новой девицей она напилась вместе с завхозом и своей помощницей в кладовке и когда происходило задержание, была на своем рабочем месте. Скандал получился страшный. Директрису детского дома не арестовали только из уважения к ее боевым заслугам. А подумав, даже не сняли с должности. Все равно детским домом некому было руководить. Но большую часть воспитателей арестовали и полностью поменяли весь персонал. Повариха, завхоз и все работницы кухни лишились работы и растворились в большом городе в поисках лучшей судьбы… Роскошная дама шла по Привозу, размахивая сумочкой. На ней была красная шляпа, чем-то напоминающая мужскую, и темные очки. Платье на даме было явно заграничным, а худую шею обвивал жемчуг. Богато выглядела и сумочка из черного бархата, вышитая бисером. По виду дама была похожа на жену партийного бонзы или какого-то подпольного богача. Она шла по торговым рядам, присматривалась к фруктам, изредка пробуя сыр или творог и нюхая молоко. На ее высокомерном, красивом лице отчетливо читалось презрение к простому люду, стоявшему за прилавками. С продавщицами дама вела себя грубо и надменно. Излишняя чванливость даже портила ее красоту. И когда она с презрением поджимала губы, лицо ее становилось некрасивым и неприятным. Одна из торговок даже не выдержала, и когда дама промучила ее полчаса, перещупав весь товар и ничего не купив, высказалась вслед: — Вот сучья фифа! Сама прислуга, а форсу, как у комиссарши! Задохлая чмара. Но торговка была опытной и благоразумной, поэтому процедила оскорбление не в лицо, а в спину, так как расфуфыренная дама вполне могла оказаться комиссаршей, а это уже грозило настоящей бедой. Дама, между тем, обошла почти весь Привоз и направилась в самую глубину, туда, где пестрая группа цыган торговала краденым золотом. Быстро скользнув глазами по цыганам, дама двинулась к ним. Цыганки, лучшие физиономисты, психологи и коммерсанты в одном лице, тут же почуяли состоятельность будущей жертвы, которая, ничего не подозревая, сама, добровольно, плыла к ним в руки. Вместо дурацких приставаний с предложениями нелепых гаданий цыганки сразу взяли даму в оборот: — Дамочка, а дамочка, браслетик хороший интересует? — Где Аза? — Дама вплотную приблизилась к ним. — Я Азу ищу. Мне сказали, она сегодня здесь будет. — Есть, есть, дорогая, все тебе будет, красавица, и богатство, и счастье, если ручку позолотишь, — забубнили цыганки хором, — детишкам на хлебушек помоги, красавица, и будет тебе счастье… Богатый король… — Аза где? — рявкнула красавица, совершенно не слушая надоедливые цыганские причитания. — Позовем сейчас, не шуми, — одна из цыганок удалилась к основной группе и быстро-быстро заговорила на своем языке, энергично размахивая руками. А вторая цыганка, оставшаяся рядом с дамой, по инерции продолжила клянчить и бубнить, даже прекрасно понимая, что ее никто не слушает. Через несколько минут от группы отделилась молодая полная цыганка и вместе с первой подошла к даме. — Ну, я Аза, — сказала. От нее пахло спиртным, и она очень внимательно изучала незнакомку, явно чувствуя в ней жертву. — Перстень хочу продать, — сказала дама, — червоное, царское золото. Мне тебя рекомендовали. — Ну отойдем, посмотрим, — прищурилась цыганка. Они отошли к торговым рядам, где с одной стороны, возле стены, сидел чистильщик обуви со своим ящиком — еще молодой мужчина в потертой кожаной тужурке, а на прилавке с другой стороны молодой парень кавказской внешности раскладывал яркие овощи. Женщины оказались между ними двумя. Мужчины не обращали на них абсолютно никакого внимания. — Ну, показывай перстень, красавица, — прищурилась Аза. Порывшись в сумочке, дама достала перстень с большим камнем. — Хорош, — цыганка внимательно осмотрела перстень, едва не попробовав на зуб, затем предложила цену. — Мало! — возмутилась дама. — Да ты поближе посмотри! На руку надень! Как играет… Аза надела перстень на палец. И в этот момент в руке дамы блеснул пистолет, которым она уперлась цыганке прямо в живот. — Ты арестована. И давай без глупостей, — веско сказала она. Аза хотела было закричать, но с двух сторон ее подхватили чистильщик обуви и продавец овощей. Цыганка попыталась вырваться, тогда ей заломили за спину руки. — Попалась, голубушка, — почти ласково произнес чистильщик обуви. — Перстенек-то на ручке твоей краденый! Так что влетела ты как следует. Полетишь птичкой ясной в родную голубятню. Аза попыталась было дернуться, но дама снова решительно ткнула ее пистолетом в живот: — Заткнись и стой спокойно! После этого цыганку потащили к выходу из Привоза. Увидев, что стало с их товаркой, остальные цыгане в панике разбежались. Азу запихнули в автомобиль, поджидавший у другого входа в Привоз. «Чистильщик» уехал с арестованной, а дама и «кавказец» остались возле входа. — Можно вас подвезти? — обернулся к даме «кавказец», которого так натурально сыграл Игорь Барг. — В управление, — бросила дама — Крестовская. — Ее же будут допрашивать по горячим следам. — Вы так замечательно придумали этот фокус с перстнем, — заискивающе сказал младший брат Виктора. — Это не фокус, — Зина бросила на него полный ненависти взгляд. — Перстень действительно ворованный. Фигурирует во вчерашнем налете на ювелира. Том самом, куда вы выехали с Бершадовым… — Понятно, — кивнул Игорь. — Теперь в отделение эту дамочку доставят с ворованным перстнем на руке. Так что лет пять она уже заработала как минимум. И поделом — воровка, спекулянтка, скупщица краденого. Таких стрелять надо! — Может, ее и расстреляют! — задумчиво сказал Барг. — Может, — резко отрезала Крестовская. — Будет знать, как у людей воровать! Удаляясь от Привоза, они шли к служебной машине Игоря. Роль богатой дамы далась Зине гораздо легче, чем роль посудомойки из детского дома, несмотря на то что перед тем, как она устроилась на кухню, по ее заданию специально обученный сотрудник управления запугал нескольких кухонных работниц и заставил их уволиться по собственному желанию, чтобы обеспечить ее появление на кухне. Но в роли дамы Зина больше была самою собой. И дорогая сумочка, которой она щеголяла перед цыганами, была ее собственной. Но два эти спектакля словно высосали из нее все силы. Тем более, что в детском доме и следа не было экзотического перца. Кроме нищеты и горя — вообще никакой экзотики. Глава 16 Ночь с 20 на 21 мая 1941 года — Ее допрашивали, — Бершадов глубоко затянулся папиросой и выдохнул густое облако табачного дыма, — ее допрашивали. Это пустая идея. Ничего. Крестовская тоже курила папиросу за папиросой, короткими затяжками, стараясь, чтобы не сильно дрожали пальцы. В последние дни ее нервировало абсолютно всё: тупик в делах, издевательство Сидорова, готовившегося отдать ханыгу-уголовника под суд, архивные дела, которые продолжал подкидывать ей Бершадов, несмотря на проводимое ею расследование… Да и все остальное тоже. Зина прекрасно понимала, что нервное раздражение, это неприятное, упадническое состояние было вызвано усталостью. А также — неопределенностью ее положения, ведь даже если она поймает настоящего убийцу, существует слишком большая вероятность, что все это сойдет ему с рук. Бершадов, тем не менее, всячески поощрял ее продолжать расследование и вовсю помогал, когда она решилась пойти на уловки. Это было нарушением закона — они оба об этом знали. Но какой смысл был во всем этом, если Зина так ничего и не добилась, и ничего не узнала? Все это сильно портило ей настроение. Крестовская не привыкла отступать. Иногда ей казалось, что именно про нее придумали пословицу: «Вижу цель, не вижу препятствий». Но в этом случае препятствия были, да еще какие! И Зина не знала, как их обойти. А тормозить было не в ее правилах. — Кто допрашивал? — Крестовская снова выдохнула дым. — Игорь Барг? Никогда прежде она не вкладывала столько злой иронии в два слова, и ни за что на свете не поверила бы в то, что сумеет это сделать! А между тем — сделала, да еще как. — Не только, — Бершадов едва усмехнулся, прекрасно понимая ее состояние, — Игорь Барг тоже. И я. — Ты допрашивал? — удивилась Зина. Такой информации у нее не было. Вот уже четыре дня цыганка Аза, задержанная на Привозе, находилась в подвалах Главного следственного управления НКВД. Одна в камере, фигурируя совсем не по уголовному делу. Крестовская присутствовала на самом первом допросе, сразу после задержания. Цыганка хамила, скандалила, вела себя нагло, и у Зины не получилось ее допросить. Наверное, потому что она не умела проводить допросы и не сумела бы разговорить даже мямлю, с готовностью идущего на сотрудничество со следствием. Что уж говорить о таком сложном случае, как эта цыганка!