Вечером перед операцией, Сережа не выпускал Юлю ни на секунду. И хотя они оба бодрились и уверяли друг друга, что совершенно не бояться и не беспокоятся, Юля чувствовала, как от страха сжимается сердце. Боже! Хоть бы получилось! Хоть бы Сережа снова мог видеть! Утро дня операции было холодным и промозглым. Влага в сыром воздухе оседала на окнах мелкими гранулами, которые постепенно укрупнялись и скатывались вниз крупными каплями. Сережу уже увезли в операционную, и Юля ждала, сидя на жестком стуле в больничном коридоре, когда все закончится. Она отчаянно верила в то, что все будет хорошо! По другому быть просто не может... Звонок телефона разорвал гнетущую тишину. Сергей Николаевич... И ей вдруг нестерпимо захотелось услышать его, пожаловаться, рассказать, как ей больно и тяжело здесь и сейчас. И как страшно. — Сережа, — всхлипнула она, горло сжали спазмы и она не могла произнести ни слова, и просто разрыдалась в трубку, выплескивая все свое напряжение, все свои страхи. — Юля, — его уверенный голос дарил спокойствие, — я знаю, что его повезли на операцию. Алексей Михайлович мне все рассказал. Юль, все будет хорошо, слышишь? Не плачь. Ты сильная. Ты справишься. Я в тебя верю. И верю, что все получится. Нейрохирурги там опытные. И это не самая сложная операция. В этой клинике лечат и гораздо более тяжелые случаи. — Сережа, — Юля пыталась успокоиться, — мне так страшно... так страшно... — Не бойся, все будет хорошо, — повторял он, и ей становилось капельку легче. — Хочешь я буду с тобой, и мы будем ждать вместе? По телефону? — Да, — всхлипнула она, — пожалуйста... Сергей Николаевич говорил без остановки еще очень долго. Он то успокаивал ее, то принимался шутить, то читал ей вслух смешные истории из сети. И Юля постепенно пришла в себя. И когда Сережу привезли из операционной в реанимацию, она была практически спокойна. Все будет хорошо. Глава 70 От наркоза Сережа отходил очень тяжело. Он так метался на кушетке, что медбрат, дежуривший в реанимации, не смог удержать его и привязал широкими ремнями к кровати. Юля не отходила от него ни на секунду. И когда Сережа открыл глаза, ожидание чудесного прозрения так всколыхнуло Юлю, что доводы разума о том, что все происходит совсем не так быстро, не были услышаны. — Сережа... Сереженька, — прошептала она, хватая его за руку, — ты как? — с трудом сдержала рвущийся наружу вопрос: «Видишь?» — Юлька, — ответил он тоже шепотом и сглотнул, — пить... я ничего не вижу... — Сережа, но так не бывает, чтоб сразу, — она поднесла к его губам трубочку, — надо немного подождать. Для восстановления нужно время... — Я знаю, — ответил Сережа, сделав пару глотков, — но как же хочется сразу. И потянулись дни томительного ожидания чуда. Каждое утро, прибегая из гостиницы, Юлька первым делом спрашивала: — Как? Чувствуешь что-нибудь? Есть изменения? — Пока нет, — отвечал Сережа... Сначала он улыбался, ведь они оба понимали, что нужно ждать. Но улучшений все не было, и с каждым днем улыбка таяла. И он стал раздражаться, слыша этот вопрос. Юля понимала, что она заставляет его нервничать, но не спросить не могла. Она так ждала, так верила в то, что Сережа будет видеть, что каждое утро бежала к нему уверенная, что все случилось. Через пару недель, когда стало ясно, что улучшений нет, немецкие врачи решили повторить операцию. Они сказали, что успех первой был маловероятен, обычно такие пациентам нужна не одна трансплантация. Но и вторая операция прошла с тем же успехом. Шли дни. И надежда на то, что все будет хорошо гасла. Состояние Сережи не улучшилось, и каждая следующая операция оставляла все меньше шансов на благополучный исход. Профессор, разработавший этот метод лечения, успокаивал и говорил, что шанс пока еще есть. Сережа нервничал с каждым днем все больше, невольно рыча на тех, кто рядом. Чаще всего доставалось Юле, ведь именно она проводила с ним большую часть времени. А ее сердце замирало от жалости и любви к нему, и обнимала и успокаивала его, уверяя, что стоит потерпеть еще немного, еще чуть-чуть и все наладится. Он с каждым днем впадал в уныние. Он потерял всякую надежду на лучшее, желание бороться. И у него осталась только жалость к самому себе. Жалость, которую он лелеял и вскармливал долгими бессонными ночами. И от которой становилось только хуже. Сережу не радовало ничего. Ни Юля, ни родители, которые приехали навестить сына. Иногда он целыми днями не вставал с кровати, иногда по несколько дней отказывался от еды, и Юля со слезами уговаривала его проглотить хотя бы ложечку... Но самыми тяжелыми были дни, когда Сережа, не выдержав напряжения, срывался. — Пошла вон! — кричал он, изо всех сил сжимая кулаки, из-за чего Юле иногда казалось, что он может не сдержаться и ударить, если она подойдет слишком близко. — Что ты сидишь со мной?! С калекой?! Думаешь мне нужна твоя жалость?! Видеть тебя не могу! Отвали! — Сережа, — рыдала Юля, — пожалуйста... я люблю тебя. И ты мне нужен любой. — Я?! — хохотал он в истерике. — Я тебе нужен? Или мои деньги?! Мое положение?! Да ты и не посмотрела бы на меня, будь я здоров! Я может и слеп, но не дурак! — Сережа, зачем ты так?! Зачем ты так со мной? — Юля попыталась обнять его, но он с силой оттолкнул ее от себя. — А как ты со мной?! Как вы все со мной?! Оставь меня уже! Возвращайся в свой город! Будь счастлива! И забудь, что где-то есть калека, который умирает от любви к тебе! Когда тебе от него нужны только деньги! Уходи! Такие истерики случались нечасто, но выматывали всех. А особенно Юлю. И однажды она не выдержала. — Все, хватит. — Юлька встала. Сил не осталось совершенно. — Я больше так не могу, Сережа. Раз ты считаешь, что я с тобой из-за денег... Ну и оставайся с ними. Они мне не нужны. А я поеду домой. Она встала и пошла к двери. Как же она устала. — Юлька... Юленька, — Сережа скатился с кровати и кинулся к ней, — прости меня. Прости... я не знаю, что на меня нашло... Юля... Юленька... я люблю тебя. Пожалуйста... не уходи. Прости меня... Она покачала головой. У нее не осталось сил. Ни физических, ни моральных. Она выскребла всю себя, все свою чувства к нему до самого донышка. Ничего не осталось... — Прощай, Сережа. Я позвоню твоим родителям. Ты не останешься здесь один. Но я больше не могу. Ты не такой. Я не верю, что тот, кого я любила, мог сдаться и стать таким... каким ты стал... — Ю-ууля-а-а! — животный вой раздирал ее сердце и душу на клочки, но она решительно закрыла двери. Вышла из больницы. И выдохнула. Вот и все. Все закончилось. Можно пойти и просто отдохнуть. Полежать на кровати, посмотреть телевизор, пойти на прогулку. Стыдно сказать, но за эти недели она не гуляла нигде кроме больничного сквера. Теперь можно все... И надо купить билеты. Домой. В гостинице Юля решительно набрала Сережиного отца: — Алексей Михайлович, здравствуйте. — Юля? Здравствуй? Что случилось? Что-то с Сережей? — Нет. С ним все хорошо. Относительно. Но я ухожу. Простите, но выносить его истерики выше моих сил. Я больше не могу... Я улетаю домой. — Юленька, — Алексей Михайлович подобрался, это было слышно даже по голосу, — давай, ты сейчас пойдешь в гостиницу, отдохнешь, расслабишься, а потом мы с тобой поговорим. Хорошо? — Нет. Алексей Михайлович, — Юля кричала в трубку не сдерживаясь, — вы же все понимаете?! Вы сами сбежали от него через два дня! И я не могу больше! У меня нет сил. Я здесь уже почти два месяца, а еще вещи толком не разложила! Потому что у меня нет времени ни на что, кроме Сережи! Все! Я больше не могу!- разрыдалась она. — Юля, успокойся... Да, понимаю, ты устала. Я прямо сейчас отправлю к нему мать, а ты возвращайся в Россию. Пару недель поживешь тут, отдохнешь, развеешься... Тут, кстати, подруга твоя объявилась... Василиса. — Хорошо, до свидания, — прорыдала в трубку Юля и нажала отбой. Ей вдруг так захотелось к Свете. Почему-то именно про нее подумала она, когда Алексей Михайлович сказал про подругу. Как она там... у нее уже получается несколько месяцев беременность. Может и свадьбу с Глебом сыграли. А ее даже не позвали. Она тут же набрала номер подруги, но ей ответили только равнодушные гудки... Глава 71 Успокоившись, Юля заказала билеты и принялась собирать вещи. Дело шло медленно. Ведь как бы она ни злилась на Сережу, как бы не понимала, что так дальше продолжаться не может, все равно чувствовала за собой вину. Она бросила его. Беспомощного, сломленного, слабого... А вдруг она и правда любила его только тогда, когда он был сильный и на коне. Пока была надежда. И сот сейчас, когда стало кристально ясно, что слепота с ним навсегда, она от него отвернулась... Юля вздохнула, как же трудно успокоить совесть, и объяснить самой себе свои же поступки. Она закончила складывать одежду и зашла в ванную, закинуть в сумку последние мелочи: крема и баночки. И там, взяв в руки упаковку прокладок, купленную еще в Москве поняла: за эти два месяца они ей не пригодились... Юлька без сил опустилась на бортик ванны. Это что же получается? Уже два месяца как она... Как у них... С Сережей... Сердце ухнуло в пятки, а щеки загорелись... Неужели... Они ведь и, правда, не предохранялись... Юлька бросила вещи и помчалась в аптеку. А еще через полчаса, держа в руках заветную полосочку с красным плюсом, в больницу. К Сереже. Она бежала и по щекам текли слезы. — Сережа! — вбежала она в палату и отпрянула, вокруг суетился медперсонал, стояла система и лечащий врач что-то спрашивал у бледного, лежащего на постели без сил, Сережи. — Что случилось? Сережа? — пробормотала она, падая на колени перед его кроватью и обнимая его. Такого молчаливого и обессиленного, — что с тобой? — Все хорошо, — ответил Сережа, когда профессор, как всегда деликатно оставил их наедине, Юлина преданность давно завоевала уважение у всех сотрудников клиники. — Но почему... — она не договорила и всхлипнула, — Сережа, прости, что я ушла. Просто я так устала. Прости... — Это ты меня прости, Юль. Я сам себе готов вырвать язык за то, что наговорил тебе. Я так тебя люблю. Больше жизни... Но так вышло, что я так и останусь слепым, мне давно сказали, что восстановление маловероятно. Я просто не говорил тебе. Все надеялся... Я так боялся, что ты уйдешь от меня... Прости... Я отпускаю тебя. Иди и будь счастлива. Ты это заслуживаешь... — Дурак, — Юля всхлипнула и улыбнулась, — Сережа ты такой дурак. Я же люблю тебя. По-настоящему люблю. Любого. Слепого. Хромого. Какого угодно. — Юль, — Сережа перебил ее причитания, — эпилепсия вернулась. И скорее всего навсегда. У меня были легкие приступы ночами, и сейчас был. Довольно сильный. Я не хочу, чтоб ты всю жизнь мучилась со мной... — А я хочу всю жизнь мучиться с тобой... Тем более, Сережа, — Юля рассмеялась, — если ты таким образом хочешь избавиться от своих отцовских обязанностей, то у тебя ничего не получится. — Что?! Отцовских обязанностей? — переспросил Сережа едва слышно, поворачивая голову к ней. — Да, — она кивнула и сунула ему в руку тест, — я беременна, Сережа. Срок не знаю, но уже давно. Просто я была так занята, что ничего не замечала... — Юля, — он судорожно вздохнул, выдохнул, — Юленька... Я так рад. Это такая замечательная новость. — он схватил ее руку и прижал к лицу, — Я люблю тебя. Безумно. И его тоже... Или ее... Юль, а кто у нас будет?- шепотом спросил он. — Я не знаю, Сереж, — она снова рассмеялась.- Я и про беременность узнала вот буквально только что. И сразу к тебе прибежала, мне так хотелось тебе рассказать.