Скажи мне кто-нибудь полгода назад, что я буду бок о бок сидеть и спокойно беседовать с Луневичем – поржал бы в лицо и посоветовал не сочинять небылицы. – Не забрал, – горько усмехается Виктор. – Побоялся, если рядом будет копия Катюши, то вообще с ума сойду от горя. Когда умирает любимый человек, не знаешь от чего внутри рванёт. Как по минному полю ходишь. Качаю головой. Даже думать об этом не хочу. – Жестоко, – откликаюсь, представляя пятилетнюю девочку с большими, испуганными серо-зелёными глазами и милыми косичками. – Может, ты и прав. Поддерживал, как умел, конечно. Воспитке денег отсылал, чтобы присматривала. Лет через пять впервые задумался, что неправильно это. Частичка Кати там, а я здесь. Тошно стало. Луневич неожиданно сильно вздрагивает и пытается поймать равновесие. Чертыхаюсь, резко выбрасывая ладонь, и ловлю его за предплечье, усаживая обратно. – Какой она была? Катя ваша? – спрашиваю, чтобы занять мозг хоть чем-то, кроме страшных мыслей. – Такой же, как Аришка. Красавицей была. Только чуть понаглее, более приспособленная к жизни, что ли. Поворачиваюсь к Виктору и слежу за тем, как он улыбается. Наверное, я впервые в жизни не наблюдаю на лице своего давнего конкурента хищный оскал и превосходство, как обычно в зале суда. – На Аринку всё же большой отпечаток детдом наложил, – продолжает. – За это себя виню. Девчонку запустили, сначала направили в спецкласс, разглядели отставание. Когда забрал… все репетиторы в ряд кричали, смышлёная она, только сильно не успевает по программе. Потираю шею, чувствуя тупую боль в груди. Блядь, что за жизнь у тебя, Малыш? – После школы уговаривал её поступать, – Луневич тяжело вздыхает и машет рукой. – Отказалась. Петь говорит, люблю. Петь буду. В коридоре появляется мужик лет пятидесяти, представляется лечащим врачом. Долго выясняет, кем именно мы приходимся пациентке Плевако, и удостоверившись, что перед ним отчим, начинает монотонно сыпать диагнозами и формулировками, которые тут же аккумулируются в моём воспалённом воображении. Двухсторонняя пневмония уточняется… Давление пониженное. Сердечный ритм в норме… Степень поражения лёгких будет известна завтра. Пока полежит под кислородом. Состояние пациентки стабилизировали, но всё может измениться… – Она пришла в себя? – перебиваю врача. – Пока нет, это нормально. Организм слабый, мы начали вводить сильнодействующие препараты, антибиотики. Нужно время, чтобы восстановиться. – Можно к ней? – В реанимацию доступ запрещён, – бескомпромиссно сообщает. – Пару дней продержим точно, там будем смотреть по динамике. График посещения после перевода в палату можете взять у постовой медсестры. – Спасибо. – Отправляйтесь домой, завтра тридцать первое число, день сумасшедший будет. Приезжать не нужно. Вечером позвоните мне, я сообщу результаты лечения. Доктор просит Луневича подписать необходимые разрешения, а потом возвращается в реанимацию. – Я поеду, – говорю, активно растирая лицо целой рукой. – Переоденусь, через несколько часов вернусь. Виктор усмехается и медленно поднимается на ноги, держась за стену. – Не мельтеши тут, Арсений, – по-отечески хватает меня под локоть. – Врачи работают, не надо им мешать. Ты лучше… пока она в реанимации, в Москву слетай. Одним днём управишься. – Что там? – Отца Аринкиного разыскал. Мой человек скатается только после праздников, тебе… я больше доверяю. Глава 35. Арина Проснувшись, стараюсь не открывать глаза сразу… Уже по привычке. А когда слышу знакомые тяжёлые шаги и равномерное дыхание, собираю внутри все силы. Опять явился. Пятый день, с тех пор как я окончательно пришла в себя, делаю вид, что сплю, когда он здесь. Арсений, уверена, обо всём догадывается, но терпеливо ждёт. Так и живём… Я… просто не знаю, что ему сказать. О чём разговаривать? Как начать? А главное, зачем?! Люба, медсестра-сиделка, приставленная ко мне для круглосуточной помощи, призналась. Долинский, пока я находилась в реанимации, практически не покидал стен клиники. Три дня… Кроме первых суток. Я всё понимаю. Новый год. Наверное, у него были планы… Может, даже связанные с его красивой девушкой. Пить хочется невыносимо. В горле пересохло и тянет. Он вообще собирается уматывать? Злюсь, стискивая кулаки. – Проснулась? – раздаётся в полной тишине бархатный голос. – Знаю, что не спишь. Не представляйся больше. Тяжело вздыхаю и натянув повыше одеяло, размыкаю веки. В глаза тут же бьёт дневной свет, и я инстинктивно моргаю, растирая лицо, а следом уставляюсь на Долинского. Арс удовлетворённо кивает и отдаляется к столу. Уверенным движением вскрывает упаковку с гранатовым соком и наполняет прозрачный стакан. Заворожённо слежу за мужскими руками, осматриваю белую шерстяную водолазку и отлично сидящие на узких бёдрах синие джинсы. Его волосы в беспорядке, а правая рука безупречно ровно перемотана белым бинтом. Боже. Почему даже здесь, в больничной палате надо быть таким невозмутимым? Будто весь мир у тебя в руках и ты им вертишь как хочешь. Почему… даже когда я должна его ненавидеть… с жадностью улавливаю, как перекатываются стальные мышцы под водолазкой и напрягается широкая спина? Мне вообще должно быть всё равно. И зачем он приезжает каждый день? Как на работу! Если на первый ряд вопросов я ответить не могу, то крайний… Догадываюсь. В голове осколочно, обрывками фраз и слов роятся воспоминания о нашем разговоре той ночью. Мне было так плохо. Физическое состояние только усугубило моральное, и я позволила то, что даже в худшие жизненные моменты было запрещено. Я жалела себя. Жаловалась, что жить не хочу. Без него. А Арсений?! Ну ясно же. Ответственность за своих доверителей в его крови. Всё простит. Тоже из жалости? А я… готова?! Приблизившись, Долинский протягивает стакан и заводит левую руку чуть выше моей головы. Легко приподнимает изголовье кровати. – Спасибо, – произношу хрипло, обхватывая тонкое стекло. Выпиваю ровно половину. Светло-синие глаза пристально наблюдают до тех пор, пока я не вручаю стакан обратно. Арс аккуратно отставляет его на стол и лениво выдвигает стул, возвращаясь к моей койке. – Поговорим? – предлагает, усаживаясь рядом. – Эээ… как там Елена Степановна? – спрашиваю, чуть отодвигаясь к противоположному краю. В отличие от мужчины напротив, я выгляжу так, словно по мне стадо диких животных из мультфильма «Король Лев» пролетело. Глаза впали… кожа, как у покойника. Ладно, хоть голову вчера, с помощью Любаши, помыла. И чистую пижаму нашла. Арсений иронично разглядывает моё лицо и будто бы предоставляя отсрочку, отвечает: – Елена Степановна переживает. Заходил к ней вчера, сказал, что ты пришла в себя и идёшь на поправку. Она рада. Но… ты ведь и сама это знаешь?!