Киваю, закусывая губу. С его соседкой я созваниваюсь регулярно. Скулы на загорелом лице немного напрягаются, Арсений упирает локти в колени и растерянно озирается. – Ари… я… – А погода как… – выпаливаю, отворачиваясь к окну. – Как… вообще? – Погода, блд, – ругается он и тяжело вздыхает. – Ага, – киваю. – Как обычно зимой. Вчера было минус двадцать, сегодня чуть теплее. Снег не идёт. Ветер порывистый, – с каждым словом его голос становится всё резче и холоднее. – Атмосферное давление в миллиметрах ртутного столба назвать? Или обойдёмся без этого? Гашу невольную улыбку. Чёртов умник! – На ваше усмотрение, Арсений Рудольфович, – отвечаю ровно, отвлекаясь на стук. Дверь в палату открывается и заглядывает Любаша. Подозрительно нас осматривая, неуверенно произносит: – Я пока здесь… в коридорчике почитаю, хорошо? – Конечно, – отзываюсь с тёплой улыбкой. Девушка заговорщицки подмигивает и выходит, снова оставляя между нами хрустальную тишину. Скучающе изучаю свои тонкие пальцы. – Я поговорил с Виктором, – сообщает Арс хрипло. – Мы всё обсудили и утрясли неловкие моменты. Он подтверждает всё, что ты сказала. – Прекрасно, – отзываюсь. Виктор Андреевич каждый день навещает и радуется моему быстрому восстановлению. Здешний врач утверждает, что всё дело в молодом, здоровом организме. Ну, и конечно, курс лечения был назначен грамотно, пусть и не совсем вовремя. – Арин, я сожалею… Обо всём. Последние дни много думал. Возможно, мы можем… – Что? – впиваюсь в его глаза. – Что мы можем? Ты расстался со своей девушкой и теперь вновь свободен? Он отчаянно качает головой и прикрывает лицо ладонями. А затем резко поднимается и направляется в сторону небольшой импровизированной кухни. – Я привёз обед. Тебе надо поесть. В груди нестерпимо бьётся и без того слабое сердце. Боль, затуманенная сильными препаратами, возвращается накатывающимися волнами. Она растёт внутри. Множится. Сбивает дыхание и снова заставляет всё вспомнить. – Я хочу, чтобы ты ушёл, – произношу одними губами. Голос хрипит, дрожит, путается. И дело вовсе не в подтверждённой двухсторонней пневмонии. Арсений сначала будто не слышит. Упрямо продолжает исследовать содержимое небольшого холодильника. А потом всё понимает. Его взгляд отрывается и медленно перетекает на меня. Замирает. Море в светло–синих глазах за секунду высыхает. Плечи, обтянутые тонкой шерстью, опускаются. – Хочу. Чтобы. Ты. Ушёл. Ещё раз выбиваю каждое слово. Чтобы осознал. Ничего не поменялось. Есть в жизни такие поступки, у которых нет обратного действия. Например, ворваться вихрем в судьбу незнакомого человека и обманывать его месяцами. Пусть и влюбившись. Или спустя неделю-две после того, как о любви кричал, повстречать другую. Найти таким образом утешение. Надеюсь… ему было хорошо, – горько усмехаюсь про себя. По крайней мере, печальным Арсений в караоке не выглядел. Нет, я тоже виновата. Каждого его действие – результат моего… Только вот принять это, я не в силах. И поверить тоже. А жалость, как и говорила, с детства не приемлю. – Уходи, пожалуйста, – повторяю в третий раз и с головой зарываюсь в свой собственный мир под одеялом. Отчётливо слышу, как он приближается и останавливается рядом. – Перед Новым годом я был в Москве, – выговаривает тихо. – Встречался с твоим отцом. Его зовут Михаил. Нормальный мужик, правда был немного шокирован новостью… На тумбочке номер телефона. Позвони ему, как соберёшься с мыслями. Мозг просто отказывается сейчас воспринимать информацию… Задерживаю и без того слабое дыхание. Зачем-то считаю каждый шаг, который отдаляет Долинского от меня. Их девять. Слёзы жгутся и пытаются выскользнуть наружу. Но и тут себя одёргиваю. Обещала же. Мамочкой поклялась. Сдираю одеяло, когда всё стихает, и окидываю взглядом пустую палату. На тумбочке, у изголовья кровати обнаруживаю сложенный вдвое лист и небольшую шкатулку, которую тут же забираю себе. Вскрываю. На чёрном бархате хрупкое кольцо. Лихорадочно извлекаю тонкий ободок, в центре которого яркий камень цвета моря. Ещё не высохшего… Направляю украшение к свету, чтобы получше разглядеть, и замечаю на внутренней стороне выгравированные крохотные буквы. Amor magister optimus. Пока извлекаю из-под подушки телефон и пытаюсь разгадать, какой смысл заложен в эту фразу, в палату возвращается Люба. – Выгнала? – произносит она грустно, качает головой. – Дурочка! Всю жизнь жалеть будешь. Глава 36. Арина. Спустя месяц Стряхнув налипший снег с короткого полушубка, продвигаюсь дальше по узкому коридору и попадаю в небольшое камерное кафе. Взглядом разыскиваю Эвелину. Она позвонила мне вчера. В своём обычном стиле щебетала в трубку что-то про предстоящий отдых в Альпах и как бы невзначай назначила встречу здесь. Отказаться было неудобно, я растерялась, поэтому сегодня пришлось приехать. Возле уютного камина, за круглым миниатюрным столиком обнаруживаю маму Арсения, скучающе озирающуюся по сторонам. – Арина, – восклицает она приветливо. – Думала, не придёшь. – Я же обещала, – скромно отзываюсь, пока женщина расцеловывает меня в обе щёки. – Говорят ты теперь москвичка, – шутит она, обратно усаживаясь в уютное кресло. Оставляю это утверждение без ответа, потому что я догадываюсь, кто именно поделился с ней этой информацией. – Смотришься феноменально, – разглядывает она мой короткий бежевый топ с удлинёнными рукавами и высокие джинсы. – Ты красавица. – Спасибо, – улыбаюсь. – Вы тоже прекрасны как всегда. Схватив меню, быстро диктую заказ официанту. Пожалуй, кофе и круассан в компании матери мужчины, которого всячески стараюсь забыть, я выдержу. – Расскажи, как у тебя дела? – весело спрашивает Эвелина.