Глава 8. Поставщик неприятностей Девять лет назад Арина Я до сих пор помню, как приезжаю в город ранним рейсом и впервые вхожу в университет, в котором собираюсь учиться. Здесь даже дышится легче. Большое светлое здание влюбляет меня в себя с первого взгляда. Оно таит в себе кучу возможностей, обещает новую жизнь. Лучшую. Поступлю — смогу жить в общежитии. Пусть там тесно, общие души, туалеты и кухня, зато — свобода! Больше не нужно будет скользить по дому тенью, терпеть очередного маминого ухажера и ее недовольство. Чувствовать себя лишней. Я беру памятку для абитуриентов, узнаю, как проходит процедура поступления и, полная надежд, возвращаюсь домой, чтобы поделиться с мамой. — Пф, — качает головой та, изучив брошюрки, — на эконом собралась поступать? — Да, — сглатываю я. — Я ведь говорила. Что не так? — Там конкурс бешеный, не пройдешь. — Пройду, — упрямо заявляю я. Однако права оказывается мама. В тот момент, когда мы с ней вместе приезжаем в университет и подходим к стенду со списками поступивших, сердце ухает вниз, а из глаз брызгают слезы: я не обнаруживаю себя в этом списке. Чтобы пройти, мне не хватило не пять, не три и даже не два — всего одного балла. Одного! Мать полосует меня хлестким взглядом и цедит сквозь зубы: — Бестолочь! Я же говорила! Зачем только целый день потратила на эту поездку… Поехали домой. Говорит это при всех, кто стоит у стенда. И я, сгорая от стыда, тащусь за ней, опустив плечи. Когда мы возвращаемся домой, мама усаживает меня за стол на кухне и садится напротив, скрестив руки на груди. Поджимает губы и щурится. Молча. Проходит минута, идет вторая, а она все еще молчит. Как и всю дорогу обратно в наш небольшой городок. Я сжимаюсь в комочек, опустив взгляд в пол. Мамина пытка молчанием всегда давила на меня еще сильнее, чем ее крики. Когда она орет, я хотя бы знаю, в чем провинилась в очередной раз, но когда игнорирует — схожу с ума, изрядно себя накручивая. Что не так? Отсутствие ответа изводит, зудит под кожей. — Я ведь говорила, поступай в колледж или техникум у нас, чем плохо? Все так живут, — наконец-то подает голос мама. — Нет, ей в большой город захотелось, в университет. Захотелось. Всегда хотелось. От фразы «все так живут» сводит зубы. Я страстно, дико, безудержно мечтаю вырваться из опостылевшего маленького городка, вдохнуть полной грудью. Не хочу видеть постоянно одни и те же лица, не желаю выходить замуж за соседского Кольку в неизменной тельняшке только потому, что других вариантов все равно нет, а он пьет не так часто, как остальные, и вообще, совершил подвиг: принес букет ромашек, которые сорвал на ближайшей клумбе. Не хочу отбывать на ненавистной работе с девяти до шести, сводя концы с концами. Не хочу перемывать косточки соседям или пялиться в телек вечерами, ведь больше тут все равно нечего делать. Слезы катятся из глаз сами собой, и я всхлипываю. — Я всегда об этом мечтала, мам, ты же знаешь. Больше всего на свете! — в сердцах бросаю я. — Больше всего на свете, значит? Мечтала? — как-то странно смотрит на меня мама. — Да, — глухо шепчу я и окончательно расклеиваюсь. Мечты на лучшую жизнь рушатся на моих глазах, рассыпа́ются с оглушительным треском, раня изнутри. Неужели мне и правда придется всю жизнь прожить здесь? Я мотаю головой в полном отчаянии, слезы так и струятся по щекам безудержным потоком. — Хватит реветь, — бурчит мама, — слезами горю не поможешь. И снова давящая тишина. Мы сидим так минут десять, и все это время мама беспрестанно хмурится и о чем-то размышляет. Я не решаюсь не то что сказать хоть слово, но даже встать, чтобы не усугубить ее и без того плохое настроение. Затем она тяжело вздыхает, лезет в карман за телефоном и сосредоточенно что-то изучает там несколько минут. — Значит, так, — выдает вскоре. — Ты ведь знаешь, что дом твоего отца — твое наследство. — Знаю, — киваю я. Дом уже старенький, совсем небольшой, и мы давным-давно перебрались оттуда, когда маме от работы досталась двушка в старом фонде. Этот дом используем как дачу и огород.