И тогда он понял, что ошибся. Она не разведенная женщина. Она не женщина преклонных лет, которая отчаянно нуждается в мужчине, чтобы доказать себе, что в ней еще что-то есть. Нет, оказывается, она – женщина преклонных лет, которая ищет острых ощущений, чтобы не закиснуть в рутине брака. Вероятно, этот брак был давнишним союзом, и не с кем попало, не со среднестатистическим гражданином, а с кем-то известным, с кем-то важным: с политиком или с актером, а может, с преуспевающим бизнесменом. И если она сообщит свое имя старшему инспектору Личу, то оно, несомненно, очень скоро просочится сквозь пористую субстанцию, именуемую в полицейском участке иерархией власти. Просочившись же, оно в мгновение ока станет достоянием информатора, работающего изнутри. Ведь в каждом участке найдется жадная рука, готовая принять деньги от газетчика, который мечтает сделать себе имя, полоща чье-то грязное белье на первой странице своей скандальной газетенки. Сука, думал Пичли. Сука, сука, сука. Что ж она раньше об этом не думала, когда встречалась с ним в ресторане, а, миссис Кремень? Разве не догадывалась о том, каковы могут быть последствия ее появления там, одетой как миссис Скромница, миссис Старомодная Тетя, миссис У Меня Никакого Опыта С Мужчинами, миссис Пожалуйста Пожалуйста Покажите Мне Что Я Все Еще Желанна Потому Что Мне Так Давно Этого Хотелось? Разве ей в голову не приходило, что когда-нибудь придется сказать: «Да, признаюсь, я была в ресторане “Королевская долина”, выпила и поужинала с совершенно неизвестным мне мужчиной, о встрече с которым договорилась в чате, где люди скрывают свое настоящее имя и делятся своими фантазиями о разнузданном, сладострастном, истекающем соками сексе»? Разве не предполагала, что ее могут попросить рассказать о тех часах, которые она провела, раскинувшись на жесткой гостиничной кровати, голая и с мужчиной, чьего имени она не знала, не спрашивала и не хотела знать? Что ж она раньше ни о чем таком не подумала, корова безмозглая? Пичли отъехал на стуле от компьютера, поставил локти на колени, уронил лицо в ладони и вцепился пальцами в волосы. Она могла бы помочь. Конечно, ее свидетельство в полиции не явилось бы окончательным решением его проблемы с полицией – неподтвержденным оставался период между их уходом из гостиницы и его прибытием на Кредитон-хилл, – но оно стало бы началом, стало бы жирным плюсом в его пользу. А так в его активе было очень немногое: его ничем не подтвержденные слова, намерение придерживаться этих слов, крайне маловероятная возможность того, что ночной администратор в «Комфорт-инн» вспомнит о его, Пичли, посещении гостиницы именно два дня назад, не спутав с дюжинами других случаев, когда принимал из его рук деньги за кратковременный постой, и надежда на то, что полиция, увидев его бесхитростное лицо, поверит его словам. Его положение отнюдь не облегчалось тем, что он знал женщину, погибшую на его улице да еще с его адресом в сумочке. И уж совсем нехорошо выглядел тот факт, что когда-то он имел отношение – пусть и весьма отдаленное – к ужасному убийству в семье той женщины, произошедшему как раз тогда, когда он жил в ее доме. В тот далекий вечер он услышал вопли и тут же прибежал узнать, в чем дело, потому что узнал кричавшего по голосу. Когда он прибыл на место, все остальные уже были в сборе: мать и отец ребенка, дед, брат, Сара Джейн Беккет и Катя. «Я не оставляю ее больше чем на минуту! – исступленно верещала Катя, выкладывая эту информацию перед каждым, кто подбегал к двери в ванную. – Я клянусь. Я не оставляю ее больше чем на минуту!» Потом появился Робсон, учитель музыки, схватил ее за плечи и повел прочь. «Вы должны верить мне!» – кричала она и продолжала кричать, пока Робсон тащил ее за собой вниз по лестнице. Поначалу Пичли не знал, что происходит. Он не хотел знать, это было выше его сил. Он уже слышал, что Катя имела неприятный разговор с родителями ребенка и что ее уволили. Меньше всего на свете хотелось ему размышлять над возможной связью того разговора, увольнения и причины увольнения – о которой он подозревал, но отказывался признавать даже в мыслях, – с тем, что находилось сейчас за дверью в ванную комнату. – Джеймс, что случилось? – В его руку скользнули пальцы Сары Джейн Беккет, сжали его ладонь. Ее свистящий шепот щекотал ему ухо. – О боже, неужели что-то с Соней? Он взглянул на нее и увидел, что, несмотря на серьезный тон, глаза ее блестят. Но он не стал задумываться над тем, что означает этот блеск. Его сейчас занимало только одно: как отвязаться от Сары Джейн и найти Катю. – Уведите мальчика, – распорядился Ричард Дэвис, обращаясь к Саре Джейн. – Ради бога, уведите отсюда Гидеона, Сара. Она сделала, как ей велели: отвела маленького белолицего мальчика в его комнату, где из проигрывателя безмятежно лилась музыка, как будто в доме не произошло ничего ужасного. А Пичли отправился на поиски Кати и нашел ее на кухне, где Робсон заставлял ее выпить бренди. Она отказывалась, говоря: «Нет-нет, я не могу пить», и выглядела растрепанной, дикой и абсолютно неподходящей на роль любящей, заботливой няни ребенка, которого… что? Пичли боялся спрашивать, боялся, потому что уже знал ответ, но не желал слышать его из-за того, как это могло отразиться на его собственной маленькой жизни, если то, о чем он думал и чего страшился, окажется правдой. – Выпей, – настаивал Робсон. – Катя, ради всего святого, соберись. Вот-вот приедет «скорая», нельзя, чтобы тебя видели в таком состоянии. – Я не оставляла ее, нет! – Она развернулась на стуле и схватила Робсона за рубашку. – Ты должен сказать им, Рафаэль! Скажи им, что я ее не оставляла! – У тебя начинается истерика. Может, ничего страшного не случилось. На самом же деле страшное случилось. Надо было подойти к ней тогда, но он не подошел, испугался. Одна лишь мысль о том, что могло произойти с этим ребенком, что могло произойти с любым ребенком в доме, где находился и он, Пичли, парализовала его. А позднее, когда он мог бы поговорить с ней и когда он пытался это сделать, желая сказать, что у нее есть друг, на которого Катя может положиться, – к тому времени она уже замкнулась и отказывалась общаться. Сразу после смерти Сони на Катю набросились все газеты страны и, фигурально выражаясь, разнесли ее в пух и прах, загнали в угол, так что выжить она могла, только сжавшись в комочек и затаившись, превратившись в немой камешек на дороге. Каждая статья о развернувшейся на Кенсингтон-сквер драме начиналась с напоминания, что няня Сони Дэвис была немкой, чей нашумевший побег из Восточной Германии – ранее трактуемый как отважный и достойный восхищения поступок – стоил ее товарищу жизни и что прекрасные условия, предоставленные ей в Англии, резко контрастируют с положением, в котором очутилась ее семья после того демонстративного полета на воздушном шаре. Газетчики постарались раскопать в ее биографии все, что могло быть истолковано против нее, а затем предъявили читателям. Все, кто имел к ней малейшее отношение, подвергались тому же обращению. Вот почему он держался на расстоянии. Пока не стало слишком поздно. Когда Кате наконец предъявили обвинение и передали дело в суд присяжных, автобус, на котором ее перевозили из тюрьмы к зданию суда, был забросан яйцами и гнилыми овощами, а когда тот же автобус к вечеру вернул ее к тюремным воротам, ее недолгий путь по тротуару сопровождался криками «Детоубийца!». Преступление, которое ей приписывали, вызвало у широкой публики негодование: во-первых, потому что жертва была ребенком, во-вторых, потому что ребенок был неполноценным, и, в-третьих, потому что предполагаемая убийца была немкой, хотя прямо этого не произносилось. И теперь ему приходится возвращаться к тому кошмару, думал Пичли, растирая лоб. Он снова оказался запутан в то дело, как будто с тех пор и не прошло двадцати лет, как будто он никогда не покидал того несчастного дома. Он взял себе другое имя, он пять раз менял место работы, но все его усилия оборвать нити, связывавшие его с Дэвисами, будут сведены к нулю, если он не сможет убедить Кремовые Трусики в том, что от ее показаний зависит его судьба. Не то чтобы ее показаний было достаточно для того, чтобы вернуть в его жизнь порядок и покой. Еще нужно разобраться с Робби и Брентом, с этими двумя минами, грозящими взорваться в любой момент. Когда они вторично возникли у его дверей на Кредитон-хилл, он ни секунды не сомневался в том, что им снова понадобились деньги. Ну и что с того, что он только что выписал им чек. Пичли достаточно хорошо их знал, чтобы нарисовать весьма правдоподобный сценарий: при виде букмекерской конторы Робби охватило вдохновение и, вместо того чтобы положить деньги в банк, он поставил их все на лошадь, чья кличка внушила ему доверие. Начало беседы с Робби и Брентом ничем не противоречило этому сценарию. – Покажи ему, Брент, – велел Робби в первые же минуты после того, как они ввалились в его дом, неся с собой запах дурных гигиенических привычек. Следуя указанию, Брент вытащил из-за пазухи номер «Сорс» и как простыню встряхнул перед собой, разворачивая ее. – Ты только посмотри, Джей, кого размазали по асфальту прямо под твоими окнами, – с ухмылкой произнес Брент, показывая статью на первой странице скабрезной газетенки. Разумеется, они не могли прийти ни с чем иным, кроме «Сорса», думал Пичли. Скорее земля начнет вращаться в другую сторону, чем Брент и Робби начнут читать что-нибудь менее сенсационное, чем эта газета. Брент подсунул газету ему прямо под нос, и Пичли ничего не оставалось делать, кроме как прочитать кричащий заголовок, под которым он не мог не увидеть портрет Юджинии Дэвис, фотографию улицы, на которой жил он сам, и еще один портрет – портрет мальчика, который давно уже был не мальчиком, а мужчиной, и притом известным. Это из-за него, горько размышлял Пичли, смерть пожилой женщины под колесами автомобиля попала на страницы газет. Если бы Гидеон Дэвис не достиг славы, богатства и успеха в мире, где эти достижения ценятся все выше, то никто не обратил бы внимания на эту смерть. Она осталась бы одним из многочисленных дорожно-транспортных происшествий, по которым ведется следствие. Точка, конец истории. Робби сказал: – Понятно, мы не знали всего этого, когда приходили к тебе вчера. Не против, если я разоблачусь немного, Джей? – Он выбрался из тяжелой куртки и бросил ее на спинку стула, а потом обошел комнату, с показным вниманием разглядывая обстановку. – Крутая хата. Ты неплохо устроился, Джей. Наверное, теперь ты большая шишка в Сити, по крайней мере среди тех, кто сечет, что к чему. Да, Джей? Ты делаешь их денежкам массаж, и – престо амазо – денег становится больше и тебе все доверяют свои финансы! – Говори, с чем пришел. У меня мало времени, – сказал Пичли. – С чего бы это? – хмыкнул Робби. – Ну-ка. В Нью-Йорке сейчас… – Он щелкнул пальцами, глядя на своего спутника: – Брент, сколько сейчас в Нью-Йорке? Брент послушно посмотрел на часы. Его губы зашевелились – он производил в уме вычисления. Потом нахмурился и прибегнул к помощи пальцев одной руки. Наконец выдал ответ: – Рано. Робби подхватил: – Точно. Рано. В Нью-Йорке еще рано, Джей. Рынки там еще не закрылись. У тебя куча времени на то, чтобы заработать сотню-другую до конца дня. Наша милая дружеская беседа тебе не помешает. Пичли вздохнул. Единственным способом избавиться от них побыстрее было сделать вид, будто он принимает правила их игры. – Да, вы правы, – сказал он и без дальнейших расспросов подошел к бюро возле окна, выходящего на улицу. Пичли вынул изнутри чековую книжку и ручку, отнес это все в столовую, выдвинул из-под стола стул, сел и, официально щелкнув ручкой, начал писать. Первым делом заполнил графу «сумма»: три тысячи фунтов. О том, что Робби удовлетворится меньшей суммой, он и помыслить не мог. Вслед за ним в столовой появился Роб, за которым, как всегда, тенью следовал Брент. – Так вот что ты подумал, Джей? – возмутился Робби. – Мы с Брентом пришли к тебе, и ты сразу решил, что дело только в деньгах? – А разве нет? Пичли вписал дату и начал выводить имя. Робби стукнул ладонью по столу. – Эй! Прекрати и посмотри-ка на меня! – Для пущей убедительности он выбил ручку из пальцев Пичли. – Ты думаешь, что нам только деньги нужны, так, что ли, Джей? Мы с Брентом приволоклись сюда – доперли до самого Хэмпстеда, между прочим, хотя у нас у самих дела есть. – При этих словах он мотнул головой в направлении гостиной, что Пичли растолковал как желание указать на внешний мир вообще. – Мы с Брентом, между прочим, бабки теряем ведрами, пока стоим тут с тобой, десять минут калякаем, а ты думаешь, это все из-за денег? Черт бы тебя побрал, Джей! – И, обращаясь к Бренту: – Нет, как тебе это нравится? Брент тоже подошел к обеденному столу, все еще с развернутой газетой в руках. Он не будет знать, что с ней делать, до тех пор, пока Робби не даст ему очередную порцию указаний. А так хотя бы ему есть чем занять руки. Несчастный болван был безнадежен. Пичли подивился, как Брент вообще научился завязывать шнурки на ботинках. – Ну хорошо, – сказал он, откидываясь на спинку стула. – Тогда объясни мне, зачем же вы пришли сюда, Роб? – Может, просто по-дружески зашли, навестить, так сказать. – Боюсь, эта история не про нас. – Ах так? Кстати, об истории. Она вот-вот вернется к тебе, Джей, можешь уже идти открывать ей двери. – Робби ткнул пальцем в газету, и исполнительный Брент тут же поднял ее повыше, совсем как школьник, демонстрирующий одноклассникам свое примитивное искусство. – На этой неделе с новостями туго. Ни члены королевской семьи не напроказили, ни премьер-министра не застукали с членом в дырке какой-нибудь школьницы. Газеты начнут копать то, что есть, Джей. И мы с Брентом пришли обсудить наши планы. – Планы, – осторожно повторил Пичли последнее слово Роба. – Ну да. Мы ведь уже однажды навели порядок там, где требовалось. Можем и еще раз повторить. Как только копы пронюхают, кто ты такой на самом деле, и сольют все журналюгам, тебе станет ох как горячо… – Они уже знают, – сказал Пичли в надежде, что сумеет перехитрить Робби. Его слова были правдой лишь наполовину, но могли сойти и за полную правду, если не выяснять подробностей. – Я уже рассказал им. Но Роб мгновенно раскусил нехитрый блеф Пичли. – Да никогда, Джей! Если бы они знали, то скормили бы тебя этим акулам, как только им понадобилось бы показать, что они не просто штаны протирают, а что-то делают. Ты сам это знаешь. Ну да, ты мог им рассказать кое-что, верно. Но если я хоть сколько-нибудь в тебе разбираюсь, всего ты им не открыл. – Робби впился глазами в лицо Пичли и явно был удовлетворен увиденным. Он сказал: – Ага. Хорошо. Так вот, мы с Брентом прикинули и решили, что надо нам обсудить планы. Тебе нужна будет защита, и ты знаешь, где ее получить. «И тогда я буду в долгу перед тобой до конца жизни, – мысленно закончил за него Пичли. – Вдвое больше, чем уже должен, потому что ты уже во второй раз бросишься останавливать эту свору гончих». – Мы нужны тебе, Джей, – говорил Робби. – А мы? Мы не поворачиваемся спиной, когда знаем, что в нас кто-то нуждается. Есть люди, которые так и делают, но не мы с Брентом. Пичли с тоской и ужасом представил, как это будет: Робби и Брент идут ради него в бой, пытаясь оградить его от вынюхивающей жареное прессы, и делают это столь же неэффективно, как проделали в прошлом. Он собирался отправить их восвояси, домой, к женам, к их полуживому, плохо организованному, неумело управляемому бизнесу – мойке машин богатых людей, в ряды которых им никогда не доведется вступить. Он собирался сказать им, чтобы они навсегда исчезли с его глаз, потому что ему надоело, что его то опустошают, как ванну, то на нем играют, как на плохо настроенном пианино. Он даже раскрыл рот, чтобы все это высказать, но в этот миг в дверь позвонили, он подошел к окну, увидел, кто это, и вместо задуманной тирады велел Робби и Бренту оставаться на месте и вышел из столовой, закрыв за собой двери. И теперь, уныло размышлял он, сидя перед компьютером, усталый, не сумевший подчинить волю Кремовых Трусиков своим нуждам, теперь он никогда не расплатится с ними. До скончания века они будут доить его, теперь еще и за то, что благодаря сообразительности и быстроте реакции Роба они перешли сначала из столовой на кухню, а потом и вовсе сумели выбраться из дома до того, как на них наложила лапу невзрачная баба из полиции. Да, при нынешних обстоятельствах ничего из того, что они могли бы ей сказать, не ухудшило бы его положения, но Робби и Брент увидят это совсем в другом свете. Они будут считать, что своими действиями защитили его, и придут снова, и будут приходить каждый раз, когда решат, что настало время платить. Линли добрался до Лондона относительно быстро после того, как заехал на станцию обслуживания брайтонского дилера «ауди», где стояла на ремонте машина Йена Стейнса. Самого Стейнса он взял с собой, дабы не дать тому возможности позвонить в мастерскую с целью подготовить механиков к вопросам полиции. Более того, подъехав к витринам салона, Линли велел Стейнсу оставаться в «бентли», а сам вошел внутрь. Персонал салона и мастерской в основном подтвердил слова брата Юджинии Дэвис. Машина действительно находилась у них для проведения текущего ремонта; владелец пригнал ее в восемь утра. Договоренность о проведении ремонта была достигнута в прошлый четверг, администратор, принимавший заявки, сверился со своим компьютером: помимо текущего ремонта и обслуживания ничего особенного, вроде кузовных работ, делать с автомобилем не требовалось. Когда Линли попросил показать ему машину, это не вызвало никаких затруднений. Работник станции провел инспектора в ремонтную зону, по дороге рассказывая о достижениях «ауди» в техническом оснащении, маневренности и дизайне. Если у него и вызвал любопытство визит полиции и расспросы о конкретном автомобиле, он ничем это не проявил. Любой посетитель мог оказаться потенциальным клиентом, нельзя упускать ни единого шанса. Интересующая Линли «ауди» висела на гидравлическом подъемнике в одном из отсеков, на высоте пяти-шести футов. Это дало инспектору возможность подробно разглядеть подвеску, а также изучить передний бампер и крылья на предмет повреждений. С бампером все было в порядке, но на левом крыле обнаружились царапины и вмятина, выглядевшие весьма интригующе. И кроме того, они были свежими. – Скажите, а возможно ли, чтобы хозяин поменял бампер до того, как поставил машину на ремонт? – спросил он у мастера, который работал с «ауди» Стейнса. – Почему же невозможно? – ответил тот. – Совсем не обязательно оставлять деньги у дилеров, если руки растут, откуда им положено. То есть несмотря на то, что в целом слова Стейнса подтвердились – машина находилась там, где он указал, и кузовного ремонта не требовала, – все же оставался шанс, что те царапины и особенно та небольшая вмятина означают нечто большее, чем небрежное вождение. Вычеркивать Стейнса из списка подозреваемых нельзя, как бы ни доказывал он, что царапины на крыле для него – полная загадка и что «Лидия ведь тоже пользуется машиной, инспектор». Линли высадил Стейнса у автобусной остановки и попросил его не выезжать за пределы Брайтона. – Если все же надумаете переезжать, позвоните мне, – сказал он, протягивая Стейнсу свою визитку. – Мы должны знать, где вас искать. А сам отправился в Лондон. К северо-востоку от Риджентс-парка он обнаружил еще один район города, где осуществлялась реконструкция старинных зданий, – Чалкот-сквер. Об этом свидетельствовали леса на некоторых домах вокруг площади и свежая краска на фасадах остальных резиденций. В целом местность сильно напомнила Ноттинг-Хилл: такие же яркие краски разнообразных оттенков на плотно выстроившихся вдоль улиц зданиях.