– Простофиля несчастный, ты опять все испоганил! Сколько раз тебе повторять, чтобы ты держал пасть на замке, когда я разговариваю с клиентом? Другой мужской голос уныло оправдывался: – Я хотел как лучше. Телки же любят, когда их умасливают… На что первый голос разразился гневными проклятиями: – Придурок! Умаслил ты ее, как же! Больше мы ее никогда не увидим! – Более спокойным тоном первый мужчина сказал: – Привет, мам. Как жизнь? – У нас гости, – ответила Джен Пичес. Пичли допил воду под аккомпанемент шагов, пересекающих тесную гостиную в направлении кухни. Он поставил стакан в грязную раковину и обернулся к двум своим младшим братьям. Они заполнили помещение – такие же здоровые мужики, как их отцы, с головами размером с арбуз и ладонями с крышку мусорного бачка. Рядом с ними Пичли, как всегда, почувствовал робость. И как всегда при встрече с этими громилами, он проклял судьбу, заставившую его мать сойтись с низкорослым заморышем, каким был его отец, и выбрать борцов-тяжеловесов (по крайней мере, такое складывалось впечатление) для зачатия его братьев. – Робби, – сказал он в качестве приветствия старшему из двух братьев. – Брент, – кивнул он младшему. Оба брата были одеты в сапоги, синие джинсы и одинаковые куртки с логотипом на спине и груди «Rolling Suds». Значит, они работали, заключил Пичли, пытались удержать на плаву передвижную автомойку, начало которой положил он сам, будучи тринадцатилетним подростком. Беседу повел Робби, как это было заведено между ним и Брентом. – Так, так, так! Глянь-ка, Брент, кто к нам пожаловал: наш старший братишка собственной персоной! И какие шмотки-то на нем классные, в них он прямо красавчик. Брент хмыкнул, прикусил большой палец и стал ждать дальнейших указаний. Пичли сказал: – Твоя взяла, Роб. Я сматываюсь. – В каком смысле сматываешься? – Робби подошел к холодильнику и вытащил оттуда банку пива, которую швырнул Бренту. Затем он громко крикнул: – Ма! Ты не хочешь чего-нибудь выпить? Или перекусить? – Э-э… Ты знаешь, я бы не отказалась от вчерашнего пирога с мясом. Нашел, Роб? Должен быть где-то на верхней полке. Все равно его надо съесть, а то стухнет. – Ага. Нашел, – отозвался Роб. Он плюхнул бесформенные остатки пирога на тарелку, а тарелку сунул Бренту. Тот сообразил, что нужно передать тарелку матери, и исчез на несколько минут. Роб вскрыл банку пива, швырнул крышку в раковину и залил пиво прямо в горло. Он прикончил банку в один заход и тут же схватил пиво Брента, которое тот по глупости оставил без присмотра. – Ну, – сказал Роб, напившись. – Значит, сматываешься? И куда же это, Джей? – Хочу эмигрировать. Пока не знаю точно куда. Но это и не важно. – Тебе, может, и не важно, а мне еще как важно. «Конечно, тебе важно, – подумал Пичли. – А иначе где брать деньги, когда поставишь не на ту лошадь, когда разобьешь еще одну машину, когда захочется вдруг позагорать на море?» Без старшего брата, который выписывает чеки каждый раз, когда у Робби обострится финансовая чесотка, закончится жизнь, к которой привыкли младшие Пичесы. Робу и Бренту придется всерьез заняться автомойкой, и если их бизнес в конце концов прогорит – а под беспомощным управлением Роба он постоянно висел на волоске, – то соломки внизу не окажется. «Что ж, такова жизнь, Робби, – думал Пичли. – Дойная корова околела, золотое яичко разбилось, радуга растаяла навсегда. Ты смог проследить меня от Восточного Лондона до Хаммерсмита, от Кенсингтона до Хэмпстеда, ты находил меня во всех промежуточных точках, когда тебе было нужно. Но найти меня на том берегу океана будет не так-то просто». Он повторил: – Я не знаю, где в конце концов осяду. Пока не решил. – Ну и чего ты тогда заявился? – Робби ткнул в сторону Пичли пустой банкой. – Не думаю, что тебе вдруг захотелось поговорить о прошлом. Ты о чем угодно поговорил бы, только не о прошлом, да, Джей? Ты бы предпочел вообще забыть обо всем. Но тут маленькая проблемка, Джей. Кое-кто не может забыть то, что было. Кое-кому некуда от него убежать. Все, что было с нами, остается с нами, вот здесь, оно повторяется снова и снова. Той же банкой он описал несколько кругов, указывая и на упомянутое движение прошлого, и на ветхую квартирку, в которой они провели детство. Затем он в сердцах швырнул обе пустые банки в пластиковый пакет, висевший на ручке кухонного шкафчика. Это нехитрое приспособление уже много лет служило семье Пичес мусорным ведром. – Я знаю, – сказал Пичли. – Знаешь ты, как же, – передразнил его брат. – Ни хрена ты не знаешь, Джей, и не забывай об этом. В тысячный раз Пичли начал говорить брату, что он не просил его угрожать журналистам. То, что они сделали… – О да, ты не просил. Ты просто сказал: «Ты видел, что они обо мне написали, Роб?» Вот что ты сказал. «Если так будет продолжаться, они разорвут меня на части, – сказал ты. – От меня не останется ничего, когда они закончат». – Может быть, я говорил это, но на самом деле имел в виду… – Да плевать мне на то, что ты имел в виду! Роб пнул дверцу шкафчика. Пичли вздрогнул. – Чего это вы тут? Брент вернулся в кухню, прихватив по дороге пачку сигарет матери. – Этот гад намерен снова сделать ноги и пытается запудрить мне мозги, будто не знает, куда поедет. Как тебе такое понравится? Брент мигнул. – Дерьмо собачье, Джей. – В точку, Брент, дерьмо это собачье. – Роб прицелился пальцем в лицо старшему брату. – Я ради тебя срок отмотал. Шесть месяцев. Ты представляешь себе, как это было? И он начал перечислять все тот же список несчастий, который Пичли слышал каждый раз, когда братья испытывали нужду в деньгах. Начинался он с повода для столкновения Роба с правоохранительной системой: с избиения журналиста, который в тщательно выстроенном прошлом Джеймса Пичфорда раскопал Джимми Пичеса и который не только напечатал статью, основанную на россказнях информатора из хэмпстедского участка, но и имел наглость дополнить первую статью второй, невзирая на предупреждение Роба. Роб же действовал от широты сердца, ничего не получая и не прося – «Ни хрена, Джей, ты слышишь?» – за защиту репутации брата, давным-давно сбежавшего от них. – Мы к тебе и близко не подходили, Джей, пока не понадобились тебе, и тогда ты выжал нас досуха, – закончил Робби. Пичли подумал, что способность его брата к переписыванию истории поразительна. – Тогда ты появился у меня потому, что увидел в газете мою фотографию, Роб. Ты увидел возможность сделать меня твоим должником. Проломил несколько голов, вывихнул несколько конечностей – и все ради того, чтобы сохранить прошлое Джимми в тайне. Ему это должно понравиться. Он нас стыдится. И если он будет думать, что в любой момент мы вместе с прошлым можем выпрыгнуть, как чертик из табакерки, то он будет платить, болван, лишь бы мы держались подальше. Он будет платить, платить и платить. – Я сидел в клетке! – зарычал Робби. – Я срал в ведро. Ты это понял, приятель? Меня поимели в ду́ше, Джей. А тебя кто-нибудь поимел? – Ты! – закричал Пичли. – Ты и Брент! Вот кто меня поимел! Вы двое дышите мне в спину, где бы я ни был, тянете руки за бабками, и никуда от вас не деться, как от дождя осенью! – Мы же не можем мыть машины в дождь! – внес свою лепту Брент. – Заткнись! – Роб замахнулся на Брента пакетом с мусором. – Проклятье, до чего же ты туп! – Он сказал… – Заткнись! Я слышал, что он сказал. Ты разве не понял, что это значило? Это значило, что мы с тобой – паразиты. Вот что он сказал. Как будто это мы ему должны, а не совсем наоборот. – Я этого не говорил. – Пичли сунул руку в карман и вытащил на свет чековую книжку, внутри которой лежал чек, дописать который помешала та баба из полиции. – Я просто хотел сказать, что теперь всему этому конец, потому что я уезжаю. Роб, я выпишу последний чек. После чего вы будете сами решать свои проблемы. – Да насрать я хотел на твой чек! Роб двинулся на него. Брент торопливо попятился в гостиную, откуда раздался голос Джен Пичес: – Что это вы там расшумелись так? – Роб и Джей… – Заткнись! Заткнись! Господи, почему ты такой козел, Брент? Пичли достал перьевую ручку, снял колпачок, но не успел прикоснуться к бумаге пером – Роб набросился на него. Он вырвал чековую книжку из рук Пичли и отбросил ее в сторону. Она ударилась о стойку с кружками, которые с грохотом свалились на пол. – Эй, поосторожней там! – крикнула недовольная Джен. Перед Пичли пронеслась вся его жизнь. Брент окончательно исчез в гостиной. – Идиот поганый! – прошипел Роб. Он ухватил Пичли за лацканы пиджака и дернул к себе, так что у того чуть не оторвалась голова. – Ни хрена ты не понимаешь, придурок! Ни хрена! Пичли закрыл глаза и ждал удара, которого почему-то не последовало. Вместо этого брат оттолкнул его так же резко, как только что подтянул к себе. Пичли ударился спиной о раковину. – Да мне пофигу были твои деньги, – сказал Робби. – Ну да, ты давал их нам. И я был рад их взять, верно. Но ты сам тянулся к чековой книжке каждый раз, как видел мою рожу. «До чего надоел, дам-ка ему тысячу или две, может, тогда исчезнет». Вот что ты думал. А потом обвинял меня в том, что я вымогаю у тебя деньги, хотя ничего я не вымогаю, ты сам даешь мне деньги, потому что для тебя это как искупление вины. – Нет у меня никакой вины, и нечего мне искупать… Роб рубанул рукой воздух, заставляя Пичли замолчать. – Ты притворялся, что нас нет, Джей. Так что не вини меня за то, что делал ты сам. Пичли сглотнул. Возразить на это было нечего. Слишком много правды содержалось в утверждении Роба и слишком много фальши – в его собственном прошлом. В гостиной громче забубнил телевизор. Джен увеличила громкость, чтобы заглушить то, чем занимались на кухне ее сыновья. Таким способом она давала понять, что это ее не касается. Само собой, мысленно усмехнулся Пичли. Ее никогда не касалась жизнь ее детей. Брату он сказал: – Прости, Роб. Я жил так, как мог.