Кэрол была в столовой, справа от лестницы. Ставни оставались закрыты, и, несмотря на уже поднявшееся солнце, горел свет. С ней была миссис Бидл, кухарка, пожилая женщина, некогда бывшая одновременно и толстой, и симпатичной. Но ее широкие формы подрастеряли плоть, беспокойства оставили морщины на щеках, а волосы поседели. Столкнувшись с внезапной бедой, она снова и снова безмолвно потирала руки, словно уверяя себя в собственной безопасности. Привычка, ставшая чуть ли не религиозным каноном, запрещала ей появляться на людях не полностью одетой. Когда вошли Дженни и Буллен, а также следовавший за ними доктор, Кэрол поднялась с места, чтобы встретить их. Она была в халате и тапочках на босу ногу. Увидев лицо врача, она резко остановилась. – Можете не говорить. Бабуля умерла. Она отвернулась, встав спиной к вошедшим, от которых отделилась Эмили Буллен – она подошла к кухарке. Кэрол схватилась руками за голову, сунув пальцы в копну волос. Затем она опустила руки, постепенно пришла в себя и медленно села на место. Больше она не выглядела бледной. Румянец залил ее щеки, а глаза устремлялись то на одного, то на другого из пришедших. Она немного подалась вперед, барабаня пальцами по ручке кресла. Она казалась такой юной и смущенной, что миссис Бидл инстинктивно подошла к ней. Кэрол не обращала на нее внимания. – Я, – громко начала она, но тут ее голос сорвался. – Ну, я… не понимаю, – неловко закончила она. Доктор Фейфул проигнорировал это признание. Он подошел к кухарке, которая все еще стояла возле Кэрол и медленно покачивала головой, словно вся суматоха началась из-за нарушения каких-то кулинарных процессов. – Миссис Бидл, – обратился доктор, беря на себя роль управления ситуацией на себя. – Мисс Буллен не по себе. Я буду благодарен, если вы предложите ей теплое питье и отдых где-нибудь, желательно в постели. А я тем временем хочу поговорить с мисс Дженни и мисс Кэрол. – Хорошо, сэр, – миссис Бидл, как и большинство представительниц ее пола, была рада тому, что доктор обратил на нее внимание. Она одарила Кэрол последним заботливым взглядом, обняла Эмили Буллен и направилась к двери. Когда они проходили мимо стоявшей в стороне Дженни, девушка заметила, что глаза кухарки опухли от слез. Но не от горя, подумала она. В ее памяти отпечатались незначительные мелочи. Ей на глаза попалась массивная псевдоперламутровая брошь, которая как будто бы поддерживала подбородок миссис Бидл. Девушка удивилась, как в таком хаосе кто-то может уделять тщательное внимание собственным представлениям о приличии. Она заметила непроизвольное подрагивание губ Эмили. Затем женщины ушли, оставив ее с Кэрол и доктором. Она окинула взглядом сверкающую комнату с отполированной мебелью, и на поросли цветов в горшках, мягкие пастельные тона которых заглушались искусственным цветом комнаты. Девушка вздрогнула. – Не вынести ли их? – хрипло сказала она. – Уже утро. О, шторы, я и забыла… Доктор Фейфул мягко взял ее за руку. – Сядьте напротив Кэрол. Я должен что-то сказать вам обеим. Девушка подчинилась, взяв указанный доктором стул. Врач молча встал между ними. Мысли Кэрол непроизвольно вернулись к такой же аналогичной ситуации. О чем она думала? Это было вчера. Этого не могло быть. Доктор Фейфул очень спокойно говорил, словно отмеряя заранее приготовленные слова. – Только что, – сказал он, не глядя на девушек и скрестив руки за спиной, – Кэрол сказала, что она не понимает. Думаю, мы все могли бы это сказать. Что касается меня, то я честно скажу вам, что не понимаю… – здесь врач поднял глаза и взглянул на каждую из девушек. – Днем, когда я оставил миссис Лакланд, она была в хорошем состоянии здоровья – лучшем с прошлого марта, то есть времени, когда началась ее болезнь. Никто не смог бы перенести болезнь лучше, чем ваша бабушка, но когда я вернулся сюда ночью, у нее уже не осталось никакой надежды на выздоровление. Доктор сделал паузу. Никто не заговорил. Кэрол сжала руки. – В данных обстоятельствах я должен заявить, что не могу подписать свидетельство о смерти. Он попытался сказать последнюю фразу как можно ровней и беспристрастней и не смотрел ни на одну из девушек, для которых он долгое время был не только врачом, но и другом. Единственным ответом на его слова стала смертельная тишина, нарушаемая лишь величественным боем часов и чириканьем воробьев где-то неподалеку. Кэрол вскочила. Дженни не шелохнулась, но доктор почувствовал ее взгляд, хотя в данный момент смотрел на ее кузину. – Вы не можете иметь в виду то, что сказали! – выкрикнула Кэрол. – Несколько месяцев вы приходили сюда каждый день и видели, что бабуля так больна, что всякий раз, когда ей становилось лучше, это было просто удивительно. А теперь, когда все позади, вы делаете вид, будто не понимаете, что произошло! – Ее руки сжались в кулаки, дыхание участилось, и она направила против доктора всю свою более не контролируемую страсть. Дженни наблюдала за ней с холодным любопытством, которое она могла бы уделить выходке незнакомца. Выражение лица доктора Фейфула не изменилось. Он обратился к разъяренной девушке. – Я здесь не для того, чтобы спорить с людьми, пережившими то, что испытали вы с Дженни. И не для того, чтобы смягчить правду. Смерть вашей бабушки вызвана не болезнью, от которой она страдала, вернее, выздоровела. Я знаю достаточно и могу прямо заявить это. А в таком случае, я не могу подписать свидетельство о смерти. У меня нет выбора. Не важно, насколько я соболезную, сострадание и сожаление не меняют фактов… – И что же вы собираетесь делать дальше? – бросила Кэрол. – Я должен уведомить коронера, а затем, боюсь, дело выйдет из моих рук. – Это невыразимо… – Кэрол, ты не знаешь, о чем говоришь, – спокойно вмешалась Дженни. За несколько минут пикировки врача и кузины она восстановила силы. – Доктор Том совершенно прав. Это ужасно, но что он может сделать? Ты первой сказала, что смерть бабули необъяснима… – Я не говорила… – Ну, – устало отмахнулась Дженни, – если хочешь вдаваться в тонкости, ты подразумевала это. Очевидно, что ни один из симптомов бабули не был похож на предыдущие приступы. Сейчас она была не настолько больна. Доктор задумчиво посмотрел на девушку. Ее глаза блестели, возможно, от недостатка сна. Ее самообладание было удивительным, по крайней мере, на первый взгляд. Кэрол нетерпеливо вздохнула и резко вскинула голову. – Все это нелепо! – выкрикнула она. Внезапно подбежав к выключателю, она погасила свет. Солнечные лучи пробивались сквозь шторы, и в новом освещении комната выглядела совсем другим местом. – Просто предположим, что раньше у нее не было таких же симптомов, и что это доказывает? Ничего! У нее могли быть проблемы с сердцем, поскольку после всех этих месяцев… – Сердце вашей бабушки было в полном порядке, – вставил доктор Фейфул, словно излагая общеизвестные факты бестолковому ребенку. – Оно давало ей силы сопротивляться и дотянуть до такого прекрасного состояния, что на этой неделе я просто удивился. – Думаю, прежде чем мы сможем принять это как факт, нам нужно выслушать еще одно мнение, – грубо заявила Кэрол. Ее нескрываемая враждебность и последняя фраза не смутили доктора. – У вас будет второе мнение, – с холодной учтивостью ответил он. Дженни была удивлена его терпению, а он продолжил: – Кэрол, вы полагаете, что врач, будучи в своем уме, может стремиться к публичному дознанию, не имея для того надлежащих оснований? Поверь мне, этого не может быть. – Ну, я не думаю, что вы в своем уме. И это все объясняет. Бабушка умерла, а вы готовы выставить нас да и себя на посмешище, когда всем известно, что не будь у нее железной воли и запаса сил, то она умерла бы еще несколько месяцев назад! – Вот именно. Если вы задумаетесь над тем, что только что сказали, и учтете, что в последнее время ее состояние ее здоровья улучшилось, то получите частичный ответ на вопрос, почему я не могу выдать свидетельство о смерти. – Если это так... – вздохнула Дженни. Она говорила все еще спокойным, но уже усталым голосом. – Я имею в виду, что после того, как в последнее время бабушка чувствовала себя хорошо, и вдруг случился этот ужасный приступ… этого достаточно для… – Для дознания? – подсказал доктор. – Думаю, да. Но в ее случае это не все. У меня есть сильные основания считать, что ваша бабушка умерла от того, что приняла летальную дозу какого-то наркотика. Дженни побледнела. Ее рот задрожал. – Вы нюхали пузырек, – едва вымолвила она. – Да, – мрачно согласился доктор Фейфул. – Ох, но это невозможно! Невозможно! Невозможно! – настаивала Кэрол. Ее гнев сменился каким-то истеричным стремлением повторять одно и то же, словно таким образом она могла сделать повторяемое правдой. – Как вы смогли представить себе, что такое могло произойти… Дженни подскочила, как ужаленная. Доктор Фейфул взял сумку. Он лишь взглянул на Кэрол, но что-то в выражении его лица стало ответом – ее неистовые слова тут же сменились полной тишиной. В этой тишине девушки посмотрели друг на друга. Дженни опустила глаза первой. Она принялась теребить потертую ткань на своем жакете. Доктор прошел к двери. Он невнятно заговорил. – Пожалуйста, оставьте все на меня. Я сделаю все, что нужно. Никто, – он пристально взглянул на девушек, – никто не может входить в спальню миссис Лакланд без разрешения. Она заперта, и сейчас ключ у меня. Кэрол, в пантомиме нет нужды, я уверен, ты все понимаешь. И я обещаю, что в этом напряжении вы долго не пробудете. Сейчас я могу посоветовать чем-нибудь перекусить, выпить и отправиться поспать хотя бы пару часов. Надеюсь, мисс Буллен где-то здесь. Я оставлю для нее тонизирующий препарат. Если вы не хотите спать, то поскорее позавтракайте, как следует. Не провожайте меня, я сам найду дорогу, – мягко добавил он. Когда доктор оставил их, обеим девушкам показалось, что знакомая фигура доктора Тома отступает на дальний план, а первый план омрачается тенью закона, на который ссылался врач. Глава 4. Вопрос и ответы Недоговаривая правду, мы что-то скрываем, и это потворствует лжи. Маркиз Галифакс «Мысли и размышления» Суперинтендант Литтлджон и Минстербридж удовлетворяли друг друга. Суперинтендант наслаждался респектабельным и слегка педантичным духом этого места, где даже небольшой снобизм и пустячная суета были не хуже любых других недостатков, которые вы можете ожидать встретить в соборном городке, лишенном промышленности. Минстербридж, в свою очередь, был признателен суперинтенданту за тактичность и стремление держаться в тени, которое распространялось не только на него, но и на его людей. Как будто бы он говорил: «Боюсь, у вас должна быть полиция, но она будет настолько неприметна, насколько это возможно». И это вполне устраивало горожан, полагавших, что униформа не красит безупречных героев. Они были готовы поддержать эффективность, но не эффектность. И они не разочаровывали суперинтенданта. Недовольство горожан вызывали лишь мелкие штрафы за нарушение правил дорожного движения, да и те выписывались в основном велосипедистам. Временами какой-нибудь мошенник вызывал негодование Минстербриджа, избирая его для ведения своей деятельности, и оказывался арестован в его пределах, но такие заезжие гастролеры не могли поставить криминальное клеймо на городке. За десятилетнюю службу суперинтенданта единственным местным инцидентом стала растрата и побег управляющего бакалейной лавкой, это произошло три года назад, за неделю до скачек. Колорит делу придавало и то, что виновный был певчим в соборе и любимцем дам. Исходя из этого, легко понять, что суперинтенданта Литтлджона должны были взволновать весть о смерти Лакланда и необходимость дознания. И поскольку все случилось всего через двенадцать часов после того, как он узнал о полученных доктором Фейфулом анонимках, суперинтендант пришел в оцепенение. Каким образом произошло все сразу? Воображения суперинтенданта не хватало. Его тактичное нежелание обращать внимание на людей, обычно не преступавших закона, и его склонность принимать внешнее спокойствие за истину в последней инстанции противились предположению того, что в спокойной жизни Минстербриджа возможны подводные течения. Сейчас, в одиннадцать утра, он вместе с сержантом Вейлом стоял в малой столовой Лакландов, куда их отвел Хенесси, – здесь они ожидали встречи с мисс Квентин. Часом раньше они осмотрели тело и комнату, сопровождая полицейского врача. Останки миссис Лакланд унесли, а предметы с тумбочки были конфискованы полицией. Вне сомнений, тело покойной следует передать сэру Льюису Блейну. Фасад дома был задрапирован уважением к условностям, но комната, в которой ожидали полицейские, купалась в падавших из сада лучах солнечного света. Суперинтендант Литтлджон осмотрелся в комнате, пытаясь отвлечься от неприятных раздумий. Он отметил утонченную кривизну линий в часах а-ля Людовик XV на каминной полке, а также непритязательную красоту висевшего над ними полотна Шардена.[4] Здесь водятся деньги, подумал он. Сержант тем временем смотрел в окно, наслаждаясь июльским пейзажем, растянувшимся от лужайки перед домом и до собора. Он был молодым человеком с явными амбициями, скрытыми под мягкой и обходительной наружностью – в полиции Минстербриджа он был известен как человек, который может далеко пойти. В доме было необычайно тихо, что явно контрастировало с недавним появлением полиции. Внезапный шум за дверью заставил обоих мужчин обернуться. Дверь открылась и вошла Кэрол. На ней было видавшее виды черное платье, а также туфли и чулки ему в тон. Ее бледное лицо было не напудрено, губы – ненакрашенны. Вчерашние локоны подрастрепались, и в траурном платье она казалась очень маленькой, почти ребенком. Ее взгляд сразу же остановился на суперинтенданте. – Доброе утро, – тихо поприветствовал ее Литтлджон и шагнул вперед. – Мисс Квентин, не так ли? Нет нужды говорить, насколько я сочувствую, и что я должен провести дознание, – он неловко прочистил горло, выдвинул кресло так, чтобы свет из окна падал на сидящего, и добавил: – Я должен задать несколько вопросов. – Я понимаю, – кивнула Кэрол. Сержант Вейл восхищенно наблюдал за тем, как она, прежде чем сесть, ловко отвернула кресло от окна. И она не пыталась оставить этот маневр незамеченным. – Я нахожу яркий свет раздражающим, разве не так? – улыбнувшись, сказала она. – Пожалуйста, садитесь. У полицейских не осталось выбора, кроме как так и сделать. За все то время, что они прожили в Минстербридже, Кэрол никогда не обращала внимания на суперинтенданта Литтлджона и теперь рассматривала худощавого человека с седыми волосами и мягкими глазами, взиравшими с сочувствием и скромностью. Сержант Вейл сел вне поля ее зрения и приготовил блокнот. Литтлджон не стал тянуть. – Мисс Квентин, проще всего будет начать с начала. Пожалуйста, расскажите когда вы в последний раз видели миссис Лакланд в ее обычном состоянии здоровья? Я имею в виду то состояние здоровья, которое наступило с того момента, когда она пошла на поправку.