– Нет, – говорит он. – Это называется противоположность лени. – Он задумывается. – Возможно, щепетильность. – Ты не считаешь, что жизнь слишком коротка, чтобы каждый раз вытирать душевую? – А может быть, – рассудительно говорит он, – жизнь слишком коротка, чтобы проживать ее не так идеально, как можно. – Он встает. – Ты ведь еще не производила оценку? – Оценку? – Через «Домоправителя». Он, кажется, сейчас поставлен на месячный интервал. Я тебе перенастрою на завтра. – Он делает паузу. – Я уверен, Джейн, что у тебя все получается. Но с цифрами тебе будет проще стать лучше. Утром я просыпаюсь радостной и чуть задеревеневшей. Эдвард уже ушел. Я спускаюсь выпить кофе перед душем и вижу на экране ноутбука сообщение от «Домоправителя»: Джейн, оцените, пожалуйста, следующие утверждения по шкале от 1 до 5, где 1 – это «полностью согласна», а 5 – «категорически не согласна». 1. Я порой совершаю ошибки 2. Меня легко разочаровать 3. Я тревожусь по незначительным поводам Вопросов еще с десяток. Я оставляю их на потом, делаю кофе и несу наверх. Захожу в душевую в ожидании роскошного каскада тепла. Ничего не происходит. Повожу из стороны в сторону рукой с браслетом, но все равно ничего. Электричества нет? Я пытаюсь вспомнить, есть ли в чулане щиток. Но нет, дело не в этом: внизу ведь электричество есть, иначе «Домоправитель» бы не работал. Тут я понимаю, в чем, должно быть, дело. – Черт подери, Эдвард, – говорю я вслух. – Я же душ хотела принять. Разумеется, когда я смотрю в «Домоправителя» повнимательнее, то вижу слова: Некоторые функции дома отключены до завершения оценки. Ну, хотя бы кофе дал выпить. Я сажусь отвечать на вопросы. Тогда: Эмма Секс хорош. Хорош, но не великолепен. У меня такое чувство, что Эдвард сдерживается, старается быть джентльменом. Но как раз джентльмен мне в постели совершенно не нужен. Мне нужен эгоистичный альфа-самец, которым он явно может быть. Тем не менее говорить тут есть о чем. Потом я сижу в халате на каменном столе, а Эдвард готовит нам на воке. Перед этим он надел фартук – какой-то очень женственный поступок для столь мужественного мужчины. Но вот все подготовлено, и он принимается за дело: сосредоточенность и точность, пламя и энергия, подкидывает содержимое вока в воздух и ловит, как какой-то большой, разваливающийся блин. Через несколько минут еда готова. Я умираю с голоду. У тебя всегда были такие отношения? спрашиваю я за столом. Какие – такие? Как ты говорил. Необремененные. Полусмежные. Да, уже с давних пор. Понимаешь, я ничего не имею против традиционных отношений. Просто мой образ жизни не позволяет их заводить. Поэтому я принял сознательное решение приспособиться к непродолжительным. Я обнаружил, что, когда это сделаешь, отношения бывают даже лучше: насыщеннее, спринт, а не марафон. Зная, что ты с человеком ненадолго, начинаешь больше его ценить. И как долго они обычно длятся? До тех пор, пока один из нас не решает их прекратить, говорит он без улыбки. Все это возможно лишь в том случае, если обе стороны хотят одного и того же. И не думай, что под необремененными отношениями я подразумеваю отношения без обязательств и старания. Это просто другой вид обязательств, другой вид старания. Некоторые из самых совершенных моих отношений длились не больше недели, некоторые годами. Продолжительность не имеет значения. Только качество. Расскажи о тех, которые длились годами, говорю я. Я никогда не рассказываю о своих бывших возлюбленных, твердо говорит он. И о тебе никому рассказывать не буду. Ладно, теперь моя очередь. Как у тебя расставлены специи? Специи? Да. Я не смог найти кумин, и теперь этот вопрос не дает мне покоя. Они явно расставлены не в алфавитном порядке и не по сроку годности. Может, по вкусовому профилю? Или по континентам? Шутишь, что ли? Он смотрит на меня. Ты хочешь сказать, что они стоят в случайном порядке? В абсолютно случайном. Ого, говорит он. Мне кажется, недоумевает он иронически. Но Эдварда иногда не поймешь. Уходя, он говорит мне, что вечер был чудесный. 5. b) Теперь перед вами выбор: пожертвовать небольшую сумму денег местному музею, собирающему средства на важное произведение искусства, или перевести их на борьбу с голодом в Африке. Вы выберете… ? Музей ? Голод Сейчас: Джейн – Мне нравится, что работа раскрывается строго, в разных типологиях… – говорит мужчина в вельветовом пиджаке, широко взмахивая бокалом шампанского в сторону крыши из стали и стекла. – …слияние не-картезианской инфраструктуры и социальной функциональности… – убежденно говорит женщина. – Линии желания подразумеваются, а затем отвергаются… Если не считать жаргона, решаю я, то завершение строительства мало чем отличается от открытия галерей, на которые мне приходилось ходить: много народу в черном, много шампанского, много хипстерских бород и дорогих скандинавских очков. Сегодня открывают новый концертный зал работы Дэвида Чипперфилда. Я постепенно узнаю имена известнейших архитекторов Англии: Нормана Фостера, покойной Захи Хадид, Джона Поусона, Ричарда Роджерса. Многие сегодня придут, сказал мне Эдвард. Потом будут фейерверк и лазерное шоу, которые покажут сквозь стеклянную крышу; их будет видно даже в Кенте. Я брожу в толпе с бокалом шампанского, подслушиваю. Брожу я потому, что, хотя Эдвард предложил мне к нему присоединиться, я твердо решила его не обременять. К тому же общение здесь совсем не проблема, было бы желание. Общество в основном мужское, очень уверенное в себе, подвыпившее. Меня уже не раз останавливали и спрашивали: «Мы знакомы?», или: «А вы где работаете?», или просто здоровались. Поймав на себе взгляд Эдварда, я иду к нему. Он отворачивается от людей, с которыми стоит. – Слава богу, – тихо говорит он. – Если при мне еще кто-нибудь заговорит о важности программных требований, я с ума сойду. – Он смотрит на меня с удовольствием. – Тебе уже говорили, что ты здесь самая красивая? – Не раз. – На мне платье «Хельмут Ланг» с глубоким вырезом на спине, оно выше колен, свободного кроя и поэтому движется, когда двигаюсь я, а на ногах – простые балетки «Хлоя» с зубчатым вырезом. – Иносказательно. Эдвард смеется. – Иди сюда. Он заводит меня за низкую стенку. Ставит на нее бокал, кладет руки мне на бедра, его пальцы сбегают по ткани. – Ты надела трусики, – замечает он. – Да. – Мне кажется, их лучше снять. Они портят контур. Не беспокойся, никто не заметит. Я на миг застываю. Потом оглядываюсь. В нашу сторону никто не смотрит. Я как можно незаметнее спускаю трусики. Когда я тянусь их поднять, он берет меня за руку. – Постой. Правая его рука приподнимает край моей юбки. – Никто не заметит, – повторяет он. Рука скользит по бедру, потом оказывается у меня между ног. Я потрясена.