Первоначально психолог планировал использовать в своих преступлениях связку Ларионов – Сердаров, но оказалось на удивление трудным подтолкнуть обоих к теракту в театре, даже к обычному убийству. Прохоров уже подумывал, что организовать взрыв в театре придется самому, но тут неожиданно появился сослуживец Сердарова из Украины, обиженный на Россию и желающий доказать своим товарищам-экстремистам, что его зря поперли из организации. Вот уж этого националиста-бандеровца подталкивать к организации теракта почти не пришлось – Омельченко внутренне был готов к такому шагу. Остальное – дело техники. Точнее, профессионального мастерства психолога Прохорова. Вообще, он мастерски умел получать информацию, подбирать людей, склонных совершать нужные ему поступки, и устанавливать цепочки связей между людьми. Используя свои навыки, психолог ловко переплел друг с другом Изметьева и Астаховых, используя неприязнь Ивлевой к Ларионову, вышел на Сердарова и Омельченко, а зная методы работы Гурова, достаточно легко устраивал свои «показательные выступления». Кстати, отсутствие жесткого контроля над его рабочим временем позволило Прохорову легко отлучаться из Главка, проворачивая свои собственные дела. Уже после нескольких месяцев службы в полиции он, не стесняясь, занимался частной практикой даже во время своего рабочего дня. Самым большим недостатком Прохорова было его завышенное самомнение и абсолютная уверенность в собственном умственном превосходстве над всем миром. Он мечтал быть в центре внимания и страшно завидовал тем, о ком часто упоминалось в прессе и профессиональных кругах. Гурова он тоже считал весьма примитивным и приземленным существом, с интеллектом чуть повыше, чем у большинства людей, а застарелая ненависть к нему заставила психолога добиваться публичного унижения Гурова. Причем такого, чтобы и сам полковник осознал, насколько он жалок и бессилен. – Мы его переиграли в самом конце, – закончил свой рассказ Гуров. – Прохоров был уверен, что весь смысл его загадок и цель, на которую была направлена серия преступлений, мне удастся понять только после того, как в театре прогремит взрыв. Именно тогда, по его замыслу, я и должен был осознать свое ничтожество, ограниченность и бессилие. Прохоров даже хотел, чтобы я заподозрил его в организации и осуществлении серии преступлений, но запланировал все так, чтобы улик против него не осталось никаких. Если бы мы не работали как сплоченная команда, вполне возможно, взрыва бы не удалось избежать. – А как же он такую промашку в самом конце допустил? С отпечатками на гильзе? – спросила Татьяна. – Судя по твоему рассказу, Прохоров достаточно умный, чтобы и это предусмотреть. – Тут сказалось множество факторов, – пожал плечами Лев. – Во-первых, он не мог раздвоиться и находиться сразу в нескольких местах. Ему нужно было свести худрука с Омельченко, добыть винтовку на складе вещдоков да еще с утра находиться на службе достаточно долго, чтобы отвести от себя любые подозрения. Прохоров просто не мог точно знать, прибыли ли мы на место готовящегося преступления или по-прежнему продолжаем в Москве поиски Сидорчука-Омельченко. Во-вторых, разрабатывая свой план, он был уверен, что расстрелять взрывника ему если и придется, то без присутствия полиции поблизости. Он рассчитывал спокойно все подчистить в квартире, а затем незаметно скрыться. Увидев подъезжающих к театру саперов, Прохоров оторопел. Понял, что план провалился и устранять Омельченко нужно было любой ценой. И тут сказалось отсутствие навыков наемного убийцы. Он просто не слышал, что они пользуются специальными чехлами, чтобы не оставлять после себя гильз. А вот искать ее, закатившуюся под кровать, у него времени не было. А бомжа, случайно вставшего у него на пути, Прохоров ударил со злости. Кстати, бродяга психолога тоже опознал. – Все! Достали вы меня со своим Прохоровым! – резко заявил генерал. – Меня уже тошнить от одного его имени начинает. А мне еще кучу проверок в Главке придется вытерпеть, и море рапортов из-за этого гаденыша написать. Чтобы я сегодня о нем больше ничего не слышал! И давайте выпьем за то, чтобы нам никогда не довелось оказаться марионетками в чужих руках! Все подняли рюмки, а Гуров улыбнулся: – Никогда не говори «никогда»!