Солнце садилось над Тарсис-Сити и, соответственно, над домом Моник Хадид. Один за другим начали прибывать гости, и каждый приезжал на машине более роскошной, чем предыдущие. Однако никто из гостей не сел бы за руль сам. У каждого из них были шоферы, которые должны были весь вечер провести на стоянке за пределами поместья, облаченные при этом в черный костюм с галстуком. Прячась в темном кейтеринговом фургоне, Фирлес и Вишез незаметно наблюдали за тем, как водители высаживали своих пассажиров у главного входа в поместье, а затем парковали машины на подъездной дорожке возле фонтана. Затем каждый шофер выходил из автомобиля и вставал рядом с ней – в такой позе он должен был провести весь остаток вечера. – Ты только взгляни на этих парней, – изумился Вишез, – весь день они возят этих богатых придурков, а затем еще вынуждены всю ночь стоять у своих машин, пока их боссы веселятся. Что это за работа такая? Фирлес усмехнулся: – Это чертовски похоже на то, что еще недавно делали мы с тобой, Вишез. – По крайней мере, мы делали карьеру. – Неужели? Вишез задумался. Справедливый вопрос. До сих пор вся их карьера в «Красном драконе» ограничивалась бессонными ночами, когда они избавлялись от мертвых тел, да столкновением со смертью в лице убийцы неизвестного происхождения. Он размял шею. – Ладно. Давай побыстрее с этим разберемся. Найди кого-нибудь своего размера. Встречаемся на антресольном этаже. Понял? Фирлес кивнул. Он выскользнул из фургона и бесшумно направился к длинной веренице припаркованных дорогих автомобилей и несущих стражу шоферов. Он двигался вдоль пассажирской стороны машин, стараясь держаться в тени, чтобы не привлекать к себе внимания, и останавливался только затем, чтобы оценить водителей. Слишком высокий. Слишком низкий. Слишком мускулистый. Слишком худой. Наконец, он нашел подходящий размер. Водитель классического черного Rolls Royce Corniche. Он был еще совсем пацаном, примерно одного возраста с Фирлесом. Стройное телосложение, копна черных волос. Будь это любая другая ночь, подумал Фирлес, они легко могли бы встретиться в баре. Завязали бы разговор. Выпили бы по кружечке пива. А может, по три. Может, стали бы друзьями. Но только не этой ночью. Фирлес подумал, будет ли у него вообще когда-нибудь еще одна такая ночь, как эта. Молодой водитель закурил сигарету. Он затянулся и выпустил струю дыма в марсианскую ночь. Затем внезапно… Фирлес молча обхватил его рукой за шею, взял в захват и сдавил с такой силой, чтобы парень отрубился. Тело обмякло. Фирлес выхватил свисавшую у него изо рта сигарету. Сделал затяжку. Выдохнул струйку дыма. И потащил тело во тьму. * * * Стоя на верхнем полуэтаже, Фирлес и Вишез, уже одетые в более соответствующие случаю костюмы, смотрели поверх перил на большой атриум, в котором и проходил торжественный вечер. Сто пятьдесят гостей, каждый из которых был тщательно отобран советом директоров Сапфирового приема, собрались в зале, почерневшем от обилия смокингов. К залу примыкала сцена, на которой джазовый оркестр из двенадцати человек исполнял веселую мелодию, а дроны-официанты сновали сквозь толпу с подносами, на которых балансировали бокалы с шампанским и бутерброды с икрой. Друзья с высоты наблюдали за жизнью богатой части города, когда на сцену вышла элегантная молодая женщина в струящемся и мерцающем золотом бальном платье. Это была Моник Хадид, последний оставшийся в живых представитель династии, которая некогда правила половиной Земли. Музыка мягко умолкла, а толпа встретила хозяйку вечера торжественной овацией. Моник воспользовалась моментом, чтобы поприветствовать собравшихся вежливым взмахом руки, затем подошла к микрофону. – Друзья, родные, коллеги и все уважаемые гости, которые представляют многие отрасли промышленности, продолжающие способствовать процветанию Тарсиса. От имени моей семьи я бы хотела поприветствовать вас в нашем доме на праздновании сто двадцать второго ежегодного Сапфирового приема. Фирлес хмыкнул. – Толстая Мо. Это прозвище не имеет никакого смысла. – Он вытянул шею, любуясь ее фигурой. – Но вот это платье имеет очень много смысла, если ты понимаешь, что я имею в виду. Пока Мо продолжала свою речь, Вишез изучал толпу. Его взгляд остановился на стоявшем в углу мужчине в плохо сидящем костюме. Парень незаметно включил наушник в ухе. И он был не один. У стойки бара стоял еще один мужчина. И еще парочка располагалась по обе стороны от сцены. Вишез насчитал по меньшей мере дюжину охранников, рассредоточившихся по всему атриуму, затем повернулся к Фирлесу. – По-видимому, единственная толстая вещь в Мо – это ее бумажник. У нее целая армия охранников, следящих за каждым ее движением. Я насчитал по меньшей мере двенадцать амбалов, которые находятся на постоянной связи между собой. Они ни на секунду не выпускают ее из поля зрения. Ни на секунду. Фирлес лишь усмехнулся: – Ну, тогда нам остается только подойти прямо к ней, разве не так? * * * Гости расступились, когда Моник Хадид спустилась по парадной лестнице дома. Охрана окружила ее со всех сторон. Золотое бальное платье мягко колыхалось, пока она шествовала сквозь толпу к расположенному в центре атриума бару. Когда она добралась до цели, двадцатилетний бармен разом взмок, готовясь принять заказ. И тут раздался легкомысленный голос: – Леди будет скотч. Старше пятидесяти лет. С Земли. Но, разумеется, не тот, что выдерживался в бочках из-под портвейна, – этот слишком сладок на ее вкус. Голос принадлежал прислонившемуся к стойке бара Фирлесу. Моник оценивающе его оглядела, впечатленная его подходом. Она взглянула на свою охрану, которая тут же отошла, чтобы дать ей возможность провести немного времени наедине с новым собеседником. Моник повернулась к Фирлесу. Ее губы изогнулись в улыбке. – Впечатляет. Но вы забыли одну деталь. – Она повернулась к бармену. – Положите туда один кубик льда. – Она снова обернулась к Фирлесу. – Чтобы откусить кусочек. Фирлес выгнул бровь. – Кубик льда? В пятидесятилетний скотч с Земли? Это преступление. – Только в том случае, если ты его не допьешь. Фирлес окликнул бармена: – Сделай два. Затем он снова повернулся к Моник. И ухмыльнулся. Ох уж эта его ухмылка! Между ними словно искра проскочила. Они взглянули друг другу в глаза. Бармен вернулся с их напитками. Фирлес взял свой стакан и отсалютовал: – За тебя! За сегодняшний вечер. Они чокнулись. И сделали по удовлетворенному глотку. Моник прищурилась, заинтригованная прямотой этого таинственного незнакомца. – Я не расслышала твоего имени? Фирлес сделал еще один глоток скотча, чтобы выиграть несколько секунд. Его взгляд метнулся к стоявшей на полке за стойкой бутылке «Джонни Уокера». Затем он снова обратился к Моник: – Уэстон. Джон Уэстон. Она протянула руку. – Моник Хадид. – Наслышан, – произнес Фирлес, нежно целуя ее запястье. – А чем ты зарабатываешь на жизнь, Джон Уэстон? Фирлес лихорадочно соображал. – Я занимаюсь продажей элитного алкоголя. Она улыбнулась. – А! Это объясняет, как ты смог провернуть свой трюк. – Я бы не назвал это трюком. Это, скорее, навык. Мне нравится думать, что то, что человек пьет, может многое рассказать о том, что он из себя представляет. – И что же мой выбор напитка говорит обо мне? – Что ты собираешься увести меня наверх. При виде такой самоуверенности Моник изогнула бровь. – Неужели? Фирлес ухмыльнулся. – Именно. Она сделала глоток скотча, на мгновение задумалась, затем наклонилась к нему и прошептала на ухо, чтобы охрана уж точно не расслышала. – Через пять минут. В восточном крыле. Мимо лифтов. Третья дверь справа. Фирлес кивнул на охрану: – А что насчет них? – Не волнуйся. Они оставят нас в покое. Сколько бы времени нам ни понадобилось. Моник подмигнула Фирлесу, допила скотч, затем повернулась в сторону ближайшего гостя, который собирался ее поприветствовать. Фирлес повернулся и неторопливо пошел прочь от бара. С другого конца комнаты к нему быстрым шагом подлетел Вишез. – Ну? Фирлес ухмыльнулся. – Я встречаюсь с ней наверху через пять минут. – Отличная работа. Я спрячусь в комнате. Вырубим ее, когда она потеряет бдительность. Фирлес прочистил горло.