Мишель Луазон был ошеломлен: возможно, на самом деле он ошибался. – Хорошо, я вас понимаю. И где мы можем увидеться? – Если вы не возражаете, я предлагаю зайти ко мне домой. Я жду важного звонка. – По поводу этого дела? – Нет, нет, моя семья сейчас находится в отпуске в Альпах, и с утра горнолыжная станция там заблокирована оползнем. – Ладно, без проблем, дайте мне ваш адрес, я посмотрю, могу ли я кого-нибудь послать к вам. * * * Жозеф Жубер повесил трубку. Проведя обеими руками по лицу, он на мгновение задумался. В свое время он работал стажером у той самой Кристины Меневаль. С ней он узнал всё о профессии журналиста. Очень упрямая, она никогда не бросала следа и всегда шла в своих расследованиях до конца. Это была настоящая пассионария, которая, увы, стала жертвой своего же ожесточения. Бесстрашный Жозеф Жубер перехватил эстафету. Он стал репортером, а потом – главным редактором. Это нервное существо всегда было наготове, вглядываясь в малейшую щель. И он умел преподносить добытые сведения так, чтобы изо дня в день держать своих читателей в напряжении. В эпоху компьютерных игр и телевизоров он был виртуозом привлечения внимания. Тиражи газеты при нем резко увеличились, и сотрудники зажили очень хорошо. Жозеф Жубер стал заметной личностью. Про него говорили, что для достижения своих целей он готов на все и никогда не теряет хладнокровия. Конечно, в этой среде, где ставки столь велики, любые удары кажутся допустимыми. Хорошая информация, вышедшая в нужный момент – это сотни голосов, перешедших из одного в другой лагерь. * * * Мишель Луазон был поражен: сам Жозеф Жубер лично поднял свой зад, чтобы услышать то, что он хотел сказать. Он поставил его в известность о последних событиях. – Сообщение, оставленное на компьютере, заставляет предположить, что Жюльен Фабр покончил с собой. – Предположим, но вы сказали, что обнаружили нечто странное. – Жюльен Фабр был дальнозорким, он использовал очки только для чтения и письма. Так вот, он был в очках, когда умер… А на пальцах у него были чернила. – Чернила? И что тут такого? – Его старая ручка текла. Я подарил ему новую. Мы встретились в конце дня, и когда мы расстались, у него были чистые руки. Я уверен, что Жюльен Фабр что-то написал перед смертью, и он хотел, чтобы я это знал, иначе он использовал бы свою новую ручку. – Вы знаете, человек, который отдает себя в руки смерти, не всегда находится в своем уме. Возможно, он машинально вытащил старую ручку. Со мной такое часто случается, мы же привязаны к старым вещам, хотя они почти не используются. – Наверное, вы правы! – Допустим, он хотел что-то написать. Он взял ручку, надел очки и не нашел листок бумаги. Разве вы не говорили мне, что он сумасшедший пользователь, и что может быть естественнее, чем оставить сообщение на компьютере. – Я чувствую себя нелепым. Не желаете ли что-нибудь выпить? – С удовольствием. Так нам будет даже удобнее все хорошенько обдумать. – Жюльен Фабр умер от двух выстрелов в висок. Почему два выстрела? – По-моему, это часто бывает, когда в шоке палец второй раз нажимает на спусковой крючок. Вообще-то два выстрела подряд с совершенствованием стрелкового оружия – это вполне обычное дело. – Но как объяснить, что он сказал мне, что находится у цели? – Не знаю, будем искать. Вы уверены, что он говорил о каком-то деле? – Нет. Уже несколько недель он не говорил мне об этом. Казалось, он признал себя побежденным. У него уже не было сил. И больше его ничто не интересовало. – Короче, он был подавлен… – Вы правы. Я был под очень сильным впечатлением, увидев его мертвым. Я, наверное, зря вас потревожил. – Не волнуйтесь. Вы знаете мою репутацию. Я лично проработаю это дело, и если найдется хоть что-нибудь, то я обязательно буду об этом знать! Вдруг у Мишеля Луазона в уме все прояснилось. Смерть Жюльена Фабра не останется необъяснимой. Жозеф Жубер найдет ключ, он уверен в себе. Он встал и предложил своему гостю записки Жюльена Фабра, которые у него находились. – Почему бы не начать с этого? – сказал журналист. – Решение, несомненно, есть. Одолжите мне это досье, я его тщательно изучу. * * * Натали Луазон решила отвести детей к их отцу. Там они были бы в безопасности, нашли бы чистую одежду и свои замечательные вещи. – Пойдем-пойдем, мама! – Чёрт! Мы сделаем папе сюрприз! Габриэль осторожно открыл дверь и молча проскользнул в прихожую в сопровождении своей маленькой сестры. Они были поражены, увидев в квартире одинокого незнакомца. В руке у него была тяжелая бронзовая статуэтка из гостиной, которую он поглаживал ладонью. Оба ребенка и их мать лишились дара речи. Вдруг Мишель Луазон вышел из своего кабинета и воскликнул: – Дети мои, но как это? Я пытался дозвониться до вас весь день, но линии были отрезаны. Они радостно поцеловались. Детям было, о чем рассказать. Они объяснили, что доехали на фуникулере до «уровня 3000», а потом спустились оттуда на лыжах в соседнюю долину, а потом взяли машину до Шамбери… – Хмм… Я не хотел бы вас больше беспокоить, – вмешался Жозеф Жубер, – поскольку произошло восстановление маленькой семьи… – А-а! Извините, вот это досье, и если вы сможете что-то сделать… – Рассчитывайте на меня. – До свидания. Спасибо, что пришли. Я жду от вас вестей. Когда журналист вышел, Натали не без любопытства спросила: – Кто это был? – Ты не узнала его, это Жозеф Жубер. – Я не думала, что он такой маленький. А ты что, теперь и в политику лезешь? Мишель успокоил ее и отправил детей в свои комнаты. – Что-то серьезное? – Жюльен Фабр мертв! И Мишель Луазон подробно рассказал жене о происшествиях. Натали, у которой не наблюдалось большой симпатии к покойному, слушала внимательно. – Знаешь, я немного ревновала. Как только он звонил, ты убегал. Я думаю, ему не нравилась наша пара, но он не заслуживал того, чтобы закончить вот так. Мишель предложил Натали переночевать у него. Он хотел было предложить ей спальню, но она осталась тверда: они проездом, и она будет спать на диване в гостиной. * * * Мишель Луазон был счастлив. После этого суматошного дня знать, что Натали в его стенах, – это наполняло его приятной непринужденностью. Между ними наконец был зарыт топор войны. Они могли разговаривать друг с другом, как два цивилизованных существа, есть вместе за одним столом, с детьми, как нормальная семья. Может быть, именно смерть Жюльена Фабра дала событиям такой поворот? Луазон даже рассердился: как он мог позволить дружбе с соседом поставить свою пару в такое неловкое положение? – Мишель, я могу войти? Не дожидаясь ответа, она проскользнула в спальню, потом в кровать. – В твоем доме холодно. Предлог или нет, но Луазон был в восторге от того, как все обернулось. Он немного приблизился к Натали. – Нет, послушай, Мишель. Я все размышляю над тем, что ты мне рассказал. Что-то тут не так. Когда мы вернулись домой с детьми, мы застали этого человека, журналиста, и у него был такой странный вид, словно его схватили с поличным.