Мэр подтвердил комиссару, Жан Боннафу женился на Шахин Беатрис Манге-Латшими на острове Маврикий, в июле прошлого года. Комиссар позвонил коллегам-пограничникам в Марсель, дал им приметы и направление и стал ждать. «Он был там, с первой секунды он стал водить нас за нос, направляя к Катрефажу и к шарфу. Каким же олухом я оказался!» * * * Он сидел в наручниках, бросая комиссару Барде вызов суровым взглядом. – Она собиралась им продавать! Она их ненавидела, и она собиралась дать им то, что они хотели! А я помогал ей… Она ранила мои чувства, такая несчастная… Я привозил воду, чтобы поливать её посадки, я обрабатывал ей землю, и всё бесплатно. А она предала меня. – Но почему убийство? Они просто получили бы полный участок, вот и все. – Вы ничего не поняли. Мне нужны были деньги, чтобы обосноваться на Маврикии. Моя жена уже подписала контракт на покупку отеля. Цена с сельского хозяйства не была достаточна. Мой участок не очень хорошо расположен, и я бы продал его так хорошо только торговцу земельными участками… Потом комиссар Барде нанёс визит в отделение скорой помощи на авеню Анри Муре. Его подопечный Арно лежал с введенными специальными трубками в трахею. Увидев полицейского, он запаниковал. – Успокойся, мы нашли убийцу. Он спрятал платок у тебя, чтобы тебя подставить. Делая обход вечером, ты нашёл Мари-Жанну, лежащую на земле. Ты пытался спасти её, ты опер её о камень, а затем, когда ты понял, что она умерла, ты обезумел, и ты её бросил? Он смотрел на комиссара своими большими глазами, тёмными, как бездонные колодцы, и он энергично кивал. И тут телефон комиссара вдруг подал звуковой сигнал. Это была эсэмэска от мадам Барде: «Ну, когда ты вернёшься домой, мой дорогой?» Улыбка скорпиона Они пересекли мост под дождём. Это был один из тех мелко моросящих октябрьских дождей, что обычно знаменует собой окончание бабьего лета. Тучи, казалось, стянувшиеся со всех четырёх концов света, нависли над Экс-ан-Провансом, извергая уже второй день унылую, как слёзы, жидкость на головы случайных прохожих. Но двое мужчин не обращали на это ни малейшего внимания. Если они находились тут, на местном блошином рынке на площади Вердюн, то вовсе не для того, чтобы копаться в утиле. Очевидно, они искали что-то определённое. Что-то или кого-то… Более пожилой, а это был комиссар Барде, вдруг замедлил походку и указал своему компаньону: – Вот наш человек, малыш, это – он, там, в центре площади. – Слепой, просящий подаяния? – Нет, это – отец Ансельм, местная фольклорная достопримечательность. Камбон рядом с ним. Это бродяга, что продаёт всякое старьё. – И что мы будем делать? Не лучше ли было бы доставить его к нам в участок и там поговорить с ним? Лямотт обладал нетерпеливым пылом всех молодых инспекторов. Спокойно пригладив свои шикарные военного типа усы и раскурив свою любимую трубку из бриара с мундштуком из акрила, комиссар Барде счёл нужным успокоить своего гораздо более молодого коллегу. – Нет, там бы он закрылся, словно устрица в своей скорлупе. Позволь мне всё сделать самому, малыш. Тут всё получится гораздо проще. Вынужденный притормозить, Лямотт почувствовал себя совсем никчемным, но он, пусть и не без раздражения, но всё же без лишних слов дал своему начальнику возможность действовать самостоятельно. Для отвода глаз он довольствовался тем, что стал рассматривать прилавок, соседний с прилавком Камбона, а потом начал прокладывать себе дорогу в толпе зевак – в большинстве своем туристов, привлечённых, несмотря на угрюмую погоду, репутацией знаменитой эксовской «толкучки». Находясь на разумном расстоянии и делая вид, что разбирает утиль в большой коробке со старыми почтовыми открытками, он незаметно косился на того, с кем им предстояло встретиться. И в самом деле, старьёвщик вполне соответствовал понятию «бродяга»: из-под затёртой фуражки у него торчали длинные жирные седеющие волосы, окружавшие бегающие глаза и впалые щёки, покрытые трёхдневной щетиной, плохо скрывавшей грязь. Всё остальное – изъеденный молью шарф, испачканные брюки и пальто, явно знававшее лучшие времена, – в этом типе было соответствующим. Если бы инспектор Лямотт подошел ближе, он убедился бы ещё и в том, что главное – это был запах старьёвщика: острый и тошнотворный запах, который не мог скрыть даже прямой контакт со свежим воздухом и дождём. Через четверть часа комиссар Барде покинул пешеходную зону, на которой велась торговля подержанными вещами, и позволил себе тяжело упасть на пассажирское сиденье автомобиля. Морис Лямотт уже ждал его за рулём. – И что, шеф? – Трогай, мы возвращаемся. Он практически созрел. Конечно, ещё пытается заставить меня поверить, что не знает имя своего поставщика, но ты увидишь, как всё это к нему вернётся. Я ему дал четыре дня, чтобы поработать со своей памятью. После этого, я уверен, его «болезнь Альцгеймера» начнет отступать – да так быстро, что это будет похоже на чудо! Давай, трогай, я тебе говорю, чего задумался… Высадишь меня около дома. Мне нужно срочно принять душ. Это абсолютный приоритет, а то я все еще ощущаю у себя на коже его смрад. Озабоченный тем, чтобы понравиться начальнику, инспектор Лямотт тронулся так резко, что чуть не опрокинул Ансельма, старого слепого. Нищий, которого, без сомнения, также изрядно измучил запах, окружавший старьёвщика, покинул барахолку вслед за комиссаром. * * * На колокольне кафедрального собора Святого Спасителя пробило час дня. Жозе Камбон, более раздражённый встречей с комиссаром, чем это могло показаться, решил покинуть площадь Вердюн, и он начал перекладывать свое барахло в видавший виды «Форд-Транзит». Таким образом, в тот самый момент, когда посвежевший Жорж Барде выходил из своего душа, старьёвщик толкал дверь подсобного помещения, служившего ему местом жительства. Чудом сохранившийся среди скопления пустых бутылок от пива и грязной посуды автоответчик мигал там сигналами, свидетельствовавшими о наличии сообщения. Камбон, ожидавший звонка от своего обычного поставщика, расплылся в удовлетворенной улыбке. И всё же он дал себе достаточно времени, чтобы снять фуражку, шарф и пальто. Затем он с удовольствием допил остатки пива «Хайнекен» и лишь после этого обратился к телефону. С самодовольством того, кто давно знает эту песню, он прекрасно понимал, что ему предстоит услышать: «Абонент просит вас перезвонить ему на…», а потом должен был последовать зашифрованный код, похожий на телефонный номер, указывающий ему день, час и место, куда будет доставлен наркотик. Но нет! Это было совсем не то. Это оказался совсем другой звонок, и там дрожащий старческий голос, принадлежавший некоей мадам Дежарден, попросил его на полном любезности языке прийти, если это возможно, в тот же день, чтобы освободить квартиру старушки от «пустяков, которые её переполняли». Камбон заколебался. Уже было около половины третьего, было воскресенье, и он охотно счёл бы свой день законченным, но соседний городок Шатонёф-Ле-Мартиг, где жила старушка, имел репутацию шикарного, и уже не раз случалось так, что продажная цена того или иного из подобных «пустяков» превышала – и весьма сильно – цену, которую у него просил его владелец. Хоть торговля подержанными вещами и была для Камбона лишь прикрытием его главной деятельности поставщика «искусственного рая» (он полюбил это выражение с тех пор, как прочитал его на первой полосе «Провансальского курьера»), он считал, что вопреки каким-либо личным желаниям, он заинтересован в том, чтобы сохранять правдоподобие этого прикрытия. И кот, который, как обычно, лежал на диване, тут же получил за свою расслабленность пинок ноги человека, который, ворча, снова стал собираться уходить, полный решимости извлечь максимальную выгоду из предстоящей поездки. * * * Знак, который он посчитал превосходным предзнаменованием, устранил его мрачное настроение, и видавший виды «Форд» тронулся – на этот раз со второго поворота ключа. И вот, менее чем через двадцать минут, Камбон припарковал его напротив здания, которое старушка назвала в качестве своего адреса. Это сооружение, явно зажиточное и относительно современное, стояло в самой середине спокойного и покрытого зелёными насаждениями проспекта. Здание было пятиэтажным. Как ему указали, Камбон позвонил в звонок напротив этикетки, которая откровенно гласила – «вдова Дежарден», словно эта женщина желала сделать из своего вдовства что-то вроде дворянского титула. Непонятное бульканье послышалось в переговорном устройстве, но Камбон не расстроился, так как практически тут же классическое потрескивание сигнализировало ему об открытии входной двери. Лифт, от которого буквально несло роскошью, с его темно-синим паласом и перегородками из сияющей нержавеющей стали, неслышно повез его навстречу тому, что вдруг показалось приехавшему очень даже интересным. На единственной двери на лестничной площадке (это была, очевидно, бронированная дверь) медная голова довольно забавного льва показывала красный язык. Так выглядел звонок. Камбон испугался на миг, что эта безвкусица повлечёт за собой общее разочарование, но чтобы убедиться во всём, ему надо было оставить всякие колебания. И он нажал на кнопку решительным надавливанием указательного пальца. И тут нестерпимая боль в долю секунды прошла от руки до сердца, и он рухнул на коврик, иронично приветствовавший посетителей словами «Добро пожаловать». Дверь открыла пара людей, на руках которых были надеты резиновые перчатки. Первый был лысым человеком в маленьких тонких очках, и он одарил старьёвщика улыбкой эксперта, удовлетворённого своей работой, в то время как его напарник, молодой блондин плотного телосложения, уже начал тянуть бездыханное тело в квартиру. Одним движением он его усадил за кухонный стол, прямо напротив опрокинутой бутылки «Кроненбурга», содержимое которой грубо изображало на скатерти очертания Средиземного моря. Заботясь о деталях, светловолосый молодой человек вытащил из своего кармана ключ для откупоривания бутылок, приложил его, как будто это он открывал бутылку, к руке Камбона, а потом уронил его на пол. Потом он положил старьёвщику в карман ключ от квартиры, а затем презрительно бросил в его сторону: – Ты должен был бы это знать: когда играешь за наших и за ваших, приходится рано или поздно платить по счетам. Но для тебя, по крайней мере, это не затянулось… В это время маленький лысый человек – не теряя времени, но и без особой спешки – отклеил голову льва, что позволило появиться настоящей кнопке звонка, намного более сдержанной и более классической. – Джонни, не забудь поместить табличку с надписью в окно, – сказал он, проводя тряпкой, смоченной в растворителе, по следу клея на входной двери. – Ты меня принимаешь за ребёнка, – прохрипел тот, кого назвали Джонни, хотя, как оказалось, он и забыл про эту мелочь. Он прикрепил скотчем к оконному стеклу вывеску «Сдается», дополненную рукописно изображённым номером телефона. А потом, не поворачиваясь, он спросил у своего сообщника, который явно руководил всеми действиями: – Скажи, Маню, а что это за номер? – Это его домашний, – холодно ответил лысый, показывая подбородком на Камбона. – Тогда смотреть квартиру придут точно не завтра. Менее, чем за шесть минут, за исключением трупа старьёвщика, предположительно умершего от сердечного приступа, все следы проведённой операции исчезли. Окинув последним взглядом квартиру, Маню с холодной улыбкой, направленной в сторону тела, упавшего на стол, застегнул синюю спортивную сумку, куда была помещена голова льва и прочие принадлежности, и мужчины покинули здание. * * * В ста метрах от этого места их ждал автомобиль «БМВ», который выглядел более незаметным в этом квартале, чем старый микроавтобус их жертвы. Маню протянул сумку Джонни и стал менять свои резиновые перчатки на кожаные, без которых он никогда не садился за руль. Потом он вытащил из кармана куртки мобильный телефон и нажал на клавишу запрограммированного вызова. – Добрый день, месье. Это – Маню. Отец Ансельм мне подтвердил, что руководитель нашего местного агентства пожелал уволиться. Да, действительно, с апреля месяца, но всё теперь снова в полном порядке. Да, месье, фактически… Он уже вышел в отставку… Да, месье, окончательно… Да, месье, Джонни тут, рядом со мной… Хорошо… Отлично. Вы мне позволите проверить эту информацию, месье, и если она подтвердится, конечно же, последует соответствующее продолжение. Он прервал разговор и очень медленно тронул машину. Осторожность обязывала, ведь они были всего лишь двумя друзьями на воскресной прогулке. – О чём он говорил, патрон? Почему он спросил, тут ли я? – У него, возможно, имеется другой контракт. Но я должен проверить. – Контракт для нас обоих? – Да, но это пока не точно. Говорю же тебе, что я ещё должен проверить. Достигнув автострады A7, шедшей в сторону Авиньона, Маню решительно выжал педаль газа и дал машине набрать свойственную ей скорость – к большому облегчению Джонни, которого излишние предосторожности сильно раздражали. Уже начало смеркаться. – А она эффективна, эта твоя кнопка звонка… И как это всё-таки работает? – спросил молодой человек, наполовину открыв молнию сумки, лежавшей у него под ногами.