— Что мне придется опустошать? Зертаник просиял и вскочил с кресла. Он подошел к скамейке, накрытой зеленой тканью и убрал покрывало, как фокусник на ярмарке. — Мы переплавим это в мелкие бруски, чтобы проще было переносить и продавать в регионе. Я едва дышала. Плита. Выше стога с сеном, темно-синяя, похожая на огромный сапфир. Мои глаза расширились, когда я поняла. Они хотели украсть не Целителей, а Плиту. Герцог хотел сделать из пинвиума с болью оружие. Он не даст им забрать это. Я сжалась, огляделась, скользя взглядов по мебели, картинам, хрусталю и золоту. То, что крали из домов, убивая семьи. Они были ворами. Я посмотрела на Светоча. У нас есть достаточно… Похоже, в Гевеге не было пинвиума, потому что Зертаник и Светоч воровали его. Зертаник поправил ткань и улыбнулся мне. — Это начало, но мы сможем путешествовать по городам, предлагать свои услуги по высоким ценам. Но люди заплатят. Ведь пинвиум им выйдет дороже. — Ясно, — они были безумны. Они не знали, как работали вспышки. Святые, даже я не знала, как это работало, но такая сильная вспышка могла убить меня. Даже если я смогу выжить, нельзя было украсть пинвиум у герцога и сбежать. Нельзя было мятежом прикрывать побег. Они не знали, что это глупый план? — Герцог узнает об этом. И придет за вами. — Нет, — сказал Зертаник. — Будет ужасный случай, мы погибнем при мятеже. Просто трагедия. Людей окажется больше стражей, они проберутся внутрь. Тела сожгли до неузнаваемости. Только пара украшений и знаки Лиги помогут нас опознать. Герцог будет винить Гевег в их смертях. Он пошлет солдат. Он осадит город, запрет людей, допросит всех, кто может знать об украденном пинвиуме и смертях. Когда никто не расскажет, он выместит на нас гнев. Я встала и медленно подошла к Плите. Зертаник улыбался, Светоч следил за мной, не доверяя, как и я ему. Я прижала ладони к холодному металлу. Только это я и ощущала. Ни зова, ни тяги, ни покалывания боли. Ничего, что ощущали Целители, касаясь чистого пинвиума. Холод сдавил мой живот. Я была оружием, как и Плита. Но у меня еще был выбор, во что мне переплавляться. Я подняла голову, на меня с картины смотрели знакомые глаза. Бабушка, последний Светоч из Гевега, это место у нас забрали солдаты герцога. Я даже сейчас слышала ее совет. Лучше наброситься, чем пятиться. Я рассмеялась со слезами на глазах. Бабушка всегда была права, всегда боролась. Даже в тот день, когда мы сдались, когда люди герцога вытащили ее из Лиги. Они не вернули ее тело, как мамино. Святые, я по ним скучала. — Вы отпустите учеников, если я это сделаю? — спросила я. Голос дрожал, но не руки. — Конечно, конечно, — Зертаник снова встал, чуть не танцуя, ожидая моего ответа. Светоч не двигался. Я вспомнила слова рыбака, что его семья сможет прожить еще год. Мы могли использовать это. Как долго продержится Плита? Тысячу исцелений? Эта была полной, но если я опустошу ее, протянет ли Гевег еще год? Успеет ли потребовать Светоча, какой была бабушка, который защитит их, а не будет использовать? Может, но эти «может» меня утомили. Я не была Целителем, но могла отдать жизнь ради них, не ранив никого, не заслужившего этого. Я посмотрела на картину. Я знала, что сделала бы бабушка. Что сделали бы мама и папа. Я должна была спасти тех, кого любила. Прости, Тали. Я не хотела оставлять ее, но если я буду у них, ей не навредят. И если они уйдут, не навредят остальным. Жаль, что здесь не было Виннота. — Я согласна, — я улыбнулась Зертанику. — Буду рада опустошить его для вас. Он просиял и потер ладони. Я закрыла глаза, прижала ладони к Плите и представила, как три одуванчика разлетаются на ветру. ДВАДЦАТЬ ТРИ: Боль вырвалась из Плиты, я отлетела в книжную полку. Песок жалил глаза, кожу, терзал волосы. Зертаник и Светоч кричали, а потом затихли, рев заглушил их вопли. Трещало дерево, щепки летели, а потом поток ослаб, и я упала лицом на пол. Я лежала часами… днями… секундами… Я не знала. Голова пульсировала почти в такт с сердцем. Пальцы еще никогда не были такими холодными. Все тело онемело. Почему я не умерла? Что-то холодное накрыло мои глаза, покалывая, я убрала это, кривясь, когда песчинки царапнули кожу. Я стала действовать осторожнее, убирая эту холодную соль. Я открыла глаза и моргнула, белые кристаллы таяли на пальцах. Лед? Бабушка говорила о нем. Она рассказывала о горном народе. Лед падал с неба вместо дождя, когда было холодно. Тали смеялась и не верила ей. В Гевеге так холодно не было. А теперь было. Мурашки бегали по моей коже, я дрожала. Я потирала руки. Они были покрыты льдом, как были и глаза. Я попыталась поправить воротник, обрывок ткани упал мне на пальцы. Ледяная вода текла по моей голове, спине… Святые! Где моя одежда? Холод и потрясение прогнали туман из головы. Платье Айлин пропало, остались лишь обрывки на манжетах и воротнике. Сандалии остались, но верхние лямки порвались. А синяя штука рядом со мной — это… Плита. Я коснулась ее. Теплая, как кожа, несмотря на холод вокруг. Еще больше тепла было сзади. Я огляделась. Вечернее солнце светило в разбитые окна, пуль и обрывки ткани летали по комнате. Осколки стекла усеивали пол. Ковры под Плитой пропали, виднелись царапины. Лед покрывал все белой коркой. — А-ау? — пропищала я, не узнала свой голос. Я не видела Зертаника или Светоча, но комната была разбита. Все оттолкнулось от Плиты с той же силой, что я отлетела к книжной полке. Мебель разбилась о стены, картины валялись на разбитых столах и креслах. Даже портрет бабушки пропал. Подул теплый ветерок. Штор не было. Части крыши тоже, куски камней лежали среди прочих обломков. Красные брызги покрывали дальнюю стену, под ними виднелся яркий шелк. В трещине кирпича торчал клок волос, покрытый льдом, сияя на солнце. Зертаник. От него ничего не осталось. Он рассеялся, как пинвиум, который я использовала слишком часто. Я не хотела искать Светоча, но все же пыталась увидеть что-то зеленое. Недалеко от Зертаника лежала косичка из золотых лент между столом и сломанной статуей. Красные следы покрывали стену за ней. О, Святые! Так это была кровь. Меня стошнило, я едва дышала. Прижав ладони к лицу, я пыталась остановить кружащийся мир. Почему я не умерла? Нужно убираться отсюда. Я встала на колени и не увидела среди обломков двойные двери. Они были завалены. — Ниа! Мужской голос снаружи. Знакомый, но не Данэлло. Не Соэк. Я пыталась отозваться, но могла лишь хрипеть. Все кружилось, вспыхивало серебро, как в тот день на мосту, когда я передала боль рыбаку. Я споткнулась и упала. Стекло впилось в колени. Громкий стук, стена обломков справа двигалась. Обломок дивана, на котором сидел Зертаник, упал на пол. Еще стук, пробился луч света. — Тут кто-то есть? — Есть, — прохрипела я. Раздавались стук и треск, брешь стала шире, почти как дверь. Я увидела что-то синее и золотое, серебряные вспышки все еще слепили меня. — Ниа? — мужчина. На пороге. — Святые, Ниа, что случилось? Я пыталась ответить, но слова не давались. Я знала это лицо, этого человека, но имя не вспоминалось. Он снял рубашку и надел мне через голову, просунул руки, как я сделала с Тали, когда та была маленькой. Он обхватил мое лицо, тревожно осмотрел. Его грудь была обнаженной. У него было много шрамов. — Ты меня слышишь? Я кивнула. И поток серебра накрыл меня. * * * Я проснулась в свете солнца. Он проникал в высокие окна вокруг меня, за окнами сияло озеро, словно ничего плохого и не случилось. Я очень хотела, чтобы так и было. Чтобы я никого не убивала. Чтобы не думать, как я выжила. Боль пронзила меня, когда я села. Я была в зале, на мягком диване рядом со столом, где была ваза с розовыми цветами. Синий шелк охлаждал синяки, и я потянула за большую рубашку. Когда я последний раз носила шелк? — Ты проснулась. Я закричала и прижалась к дивану. Джеатар стоял на пороге. — Прочь! Он вскинул руки. — Ниа, ты в безопасности. Я тебя не обижу. У меня не было оружия, только вазочка, но она не ранит, если я ее брошу. Может, я смогу схватить стул, но они были тяжелее меня на вид.