— Больше, чем стоило. Я видела отчаяние раньше, но не такое, как на его лице. Я видела его лицо другим. Проблемы переплетались с чувством вины. — А если мы заберем и эту боль? — Нет. Ты не понимаешь, о чем меня просишь, — я скрестила руки, стараясь немного согреться и защититься. Ужас до этого оживлял меня, а теперь усталость тянула к земле. Мне нужно было найти место для сна, где-то, где меня не будут просить передать боль детям. — Мне очень жаль. Надеюсь… — Дай мне немного. Сейчас. — Что? — Боли. Я увижу, как это, а потом решу. — Ты с ума сошел. Он вытянул руку. Даже не дрогнул. — Сделай. Нет, не безумие. Отчаяние. Он хотел сделать все, лишь бы спасти папу, братьев и сестренку. Делала бы я так для Тали, если бы она была в беде? Если я покажу ему, как это, он передумает. Я огляделась. Вдали общалось несколько человек, но близко не было никого. Я взяла его за руку и втолкнула боль. Он закричал, рука взметнулась ко лбу над левым глазом. Со стоном он убрал пальцы и удивленно посмотрел на них. — Я ожидал кровь. — Ее было много на том, у кого я забрала эту боль. Данэлло вдохнул и медленно вдохнул. Он кивнул. — Хорошо, дай еще. — Нет! — Тебе нужно, не знаю, место для боли, если ты поможешь папе. Он точно был безумен, как курица. Боль могла с этим покончить. Дать понять, что это тупая идея, что так нельзя делать с детьми, каким бы отчаянным ты ни был. Мне стоило отказаться. Я взяла его за руку и хотела забрать головную боль. Но остановилась из-за воспоминаний. Мне было десять, когда мы осиротели, а Тали семь. Приют забрал нас, но выгнал, когда мне исполнилось двенадцать, ведь я уже могла работать, а им нужны были кровати для малышей. Тали была напугана, хотела домой и едва понимала, почему мы не можем туда попасть. Братьев и сестру Данэлло не признают сиротами, ведь он был достаточно взрослым, чтобы заботиться о них. Они не получат кровати и горячую еду. И вчетвером окажутся на улице, когда не смогут платить за крышу. Данэлло был милым, но жить на улице точно не умел. Ему придется быстро учиться, или все они умрут. Он станет тем, кто будет думать о продаже боли, чтобы дети смогли спать в кровати. Он станет мной. Я дала ему еще боли. Немного в руку, ногу, покалывание в плечо. Но не в ладони или спину. Он должен был работать. Данэлло закрылся, он шумно дышал, прижавшись спиной к влажному дереву здания за ним. — Ощущения не такие, как от своих ран. — Тело защищается от ран. Но не узнает так же чужую боль. — О, — он глубоко вдохнул и встал с упрямством. Если бы я не знала эту боль, я бы не заметила в нем ничего странного. Безумный, да, но он был стойким. — Лучше? — спросила я. — Да. А ты как? — Больно, но уже не так, — снаружи. А внутри? Внутри словно кишели личинки в трупе крокодила. — Поможешь папе? — Возможно, — если он не умирал. Иначе я смогу лишь лишить его страданий. Святые, я бы не хотела этого. * * * Данэлло жил в одном из лучших пансионов у Торгового канала, о таком месте я могла лишь мечтать. У его семьи было три комнаты — две спальни и небольшая кухня со столовой. Хотя еще было видно женскую руку, она давно себя не проявляла. Два засыхающих растения, похожих на кориандр, стояли на полке у окна, с одной стороны собрались выгоревшие занавески. Над небольшой печью висели потертые медные горшки, тощая труба вилась по стене. Отсюда открывался вид на траву у рыночной площади. Двое устроились под кустом с покрывалом под ними. Я отвела взгляд. — Нашел ее? — крикнул мальчик, выбежав из комнаты слева. — О, вижу, — его губы дрогнули, словно он не знал, радоваться, что я здесь, или пугаться. — Это… — Данэлло повернулся ко мне и робко рассмеялся. — Я даже твое имя не знаю. — Ниа. Он кивнул. — Ниа, это Джован. Остальные с папой. Не зная, что делать, я помахала, и маленькая версия Данэлло помахала в ответ. Такие же темно-карие глаза, светлые волосы и решительный, но печальный вид. — Папа без сознания, — сказал Джован осторожно, стараясь звучать по-взрослому. Святые, он же был еще маленьким. Слишком маленьким для такой боли. — Нам его разбудить? Мой желудок сжался, но я покачала головой. — Не будите. Я могу делать это, пока он спит. Мы прошли в спальню, маленькую, но уютную. Картины цветов висели на стенах, некоторые были нарисованы на дереве, другие — на кусочках ткани. У кровати на желтом стуле сидел брат-близнец Джована, он был бледен и напряжен. Их сестренка сидела на полу у его ног. Ее светлая голова лежала на его колене, руки обвивали его лодыжку. Они на нас не смотрели. — Это Бахари, а на полу Халима. Я попятилась. Кровать того не стоила. Я не исцеляла, я решала, кто будет страдать. Это делали Святые, а не я. — Я не могу. — Можешь. Могут и они, — Данэлло сжал мою руку и подвел ближе. — Что нам делать? — Передумать, найти торговца болью, притащить его сюда за волосы, если нужно, но не заставлять меня делать это. Он взял меня за руки и крепко сжал их. Они были теплыми, на миг я ощутила себя в безопасности. — Что нам делать? — спросил он. Что делать, если это не нравится? Разве я не хотела быть Целителем? Тали делала не так, но я могла помочь им. Это всего на пару дней, а потом торговцы начнут принимать. Я же не ранила их. Я судорожно вдохнула и неохотно убрала руки. — Пока что ничего, — прошептала я. — Мне нужно посмотреть, насколько все плохо. Рука его отца была выгнута, точно была сломана. Нога была в крови и опухла, но была прямой. Я посмотрела на Джована, мне стало не по себе. Думай про их отца. Я встала с другой стороны у кровати и положила ладонь на его лоб. Холодный. Влажные пряди светлых волос, таких же, как у его детей, прилипли к моим пальцам. Голос Тали звучал в моей голове. Она учила меня тому, чему они учили меня, ведь Лига могла меня принять, но так думала она, а не я. Я понимала, что так она пыталась исправить то, что приняли ее, а не меня. Я глубоко вдохнула. Ощутить путь через тело к ране. Руку покалывало, пока я искала путь через кровь и кость. Сломанная рука, как я и думала. Три сломанных ребра. Порванные связки на ноге, но не перелом. Синяки и порезы были всюду, но с ними он справится сам. — Все не так плохо, как ты думал, — я описала его раны так, чтобы не напугать малышей. Бахари уже был близок к обмороку. — Я возьму руку и ногу, — сказал Данэлло, словно заказывал еду. — Они возьмут по ребру. Это будет не так плохо, да? Сказал тот, кто не ломал ребра. — Будет больно дышать глубоко, а еще наклоняться и тянуться, — три пары карих глаз расширились. Я чуть не улыбнулась, но это напугало бы их сильнее, чем боль. — Ничего не сможете делать по дому, пока торговцы болью не примут вас. Бахари вскочил на ноги, сжав ладони в кулаки. — Я не хочу этого. — Придется. Ради папы, — возразил Джован. — Я… — Бахари огляделся, — помогу как-то еще. Схожу к аптекарям. — Бахари! — вскрикнул Данэлло. — Они чаще всего продают яды. Я не буду так рисковать жизнью папы. Я прижалась к стене. Я тоже этого не хотела, как и не хотела заставлять Бахари. — Это больно, — сказал он. — Да, но ты потерпишь пару дней.