Часть 4 из 114 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Значит, ты понимаешь…
– Но я не люблю тебя, – продолжила она. – Секс не равнозначен любви. Так бывает только в кино или романах.
Ее слова поначалу совершенно ошеломили его, лишив дара речи. В голове возникла странная пустота, словно кто-то стер с классной доски все правила, прежде чем он успел записать их в тетрадь. Поскольку он молчал, Николь снова заговорила.
Она заверила его, что если он захочет, то они сохранят прежние дружеские отношения. Естественно, иногда она будет наезжать к родителям в Скалистый край[3], и тогда у нее всегда найдется время для общения с Джулианом, причем, подчеркнула она, ей это будет очень приятно. Если он захочет, они даже могут по-прежнему заниматься сексом. Исключительно ради удовольствия. Но жениться? Для этого у них слишком разные характеры.
– Я знаю, как отчаянно тебе хочется восстановить Бротон-мэнор, – сказала Николь. – Это твоя мечта, и ты обязательно осуществишь ее. Но я мечтаю совсем о другой жизни и не собираюсь обманывать ни тебя, ни себя. Такое притворство принесло бы один вред.
Наконец Джулиан вновь обрел способность соображать и с горечью заметил:
– Во всем виноваты чертовы деньги. У меня их слишком мало, по крайней мере, недостаточно для поддержания твоего шикарного стиля жизни.
– Джулиан, ты не прав. Не совсем прав. – Она отвернулась от него и глубоко вздохнула. – Позволь мне объяснить…
Ему показалось, что ее объяснение длилось целый час, хотя, скорее всего, она говорила не больше десяти минут. Когда между ними все было сказано и Николь вышла из «ровера» и растворилась в темноте, скрывавшей островерхие очертания Мейден-холла, Джулиан в полном ошеломлении поехал домой, охваченный горем и растерянностью. В голове у него царил настоящий хаос. «Нет, – думал он, – это невозможно… она не то хотела сказать… нет-нет, все не так». Наутро после первой бессонной ночи, обуреваемый страданиями, он понял, что необходимо действовать быстро и решительно. Ответив на его звонок, Николь охотно согласилась встретиться с ним. Ведь она же сама сказала, что всегда будет рада повидать его.
Перед выходом из комнаты Джулиан бросил последний взгляд в зеркало и постарался укрепить свою решимость заключительным утверждением: «Главное, что нам всегда было хорошо вдвоем. Держи это в памяти».
Он тихо прошел по тускло освещенному коридору верхнего этажа родового особняка, заглянув по пути в небольшую комнату, которую его отец использовал в качестве кабинета. Неизменно усугубляющиеся финансовые проблемы заставили их семью покинуть большие комнаты нижнего этажа, которые постепенно стали непригодными для жилья, потому что пришлось продать находившуюся в них старинную мебель, картины и прочие objets d’art[4], чтобы как-то свести концы с концами. Теперь Бриттоны обитали исключительно на верхнем этаже. Комнат там вполне хватало, но в них царили теснота и полумрак.
Джереми Бриттон сумерничал в кабинете. Было уже половина одиннадцатого, и он, как обычно, пребывал в пьяном забытьи. Голова его опустилась на грудь, а в бессильно повисшей руке тлела забытая сигарета. Пройдя по комнате, Джулиан вынул из пальцев отца догорающий окурок. Джереми даже не шевельнулся.
Взглянув на него, Джулиан тихо выругался: алкоголизм уже вырвал с корнем все надежды на пробуждение отцовского интеллекта, силы духа или фамильной гордости. Однажды отец попросту сожжет свое родовое гнездо, и бывали минуты – сейчас как раз наступила одна из них, – когда Джулиан подумывал, что всепоглощающий пожар мог бы стать наилучшим выходом. Он погасил сигарету Джереми, вытащил из кармана его рубашки пачку «Данхилла» и унес ее из кабинета вместе с отцовской зажигалкой и прихваченной со стола бутылкой джина.
Выбрасывая бутылку, сигареты и зажигалку в мусорный бак на заднем дворе, он услышал знакомый голос:
– Ну что, Джули, он опять напился?
Джулиан вздрогнул и огляделся вокруг, однако темнота не позволила ему определить, где находится неожиданная собеседница. Но вот она встала с того места, где сидела на низкой каменной ограде, отделявшей задний двор особняка от заросшего и неухоженного главного сада. Заметить ее мешала и бурно разросшаяся глициния, уже сбросившая часть листвы в преддверии осени. Девушка отряхнула запылившиеся сзади шорты практичного защитного цвета и медленно направилась навстречу Джулиану.
– Мне уже начинает казаться, что он хочет себя угробить, – произнесла Саманта в свойственной ей грубоватой манере. – Я только пока никак не пойму, по какой причине.
– Он не нуждается в причинах, – отрывисто сказал Джулиан. – Он нуждается только в средствах.
– Я стараюсь удержать его от пьянства, но он все равно умудряется доставать где-то выпивку. – Саманта взглянула на темный особняк, возвышавшийся перед ними незыблемой твердыней в живописном окружении. – Я действительно стараюсь, Джулиан. Мне понятно, как это важно. – Она опять перевела взгляд на кузена и присмотрелась к его одежде. – Какой ты нарядный. А я и не подумала переодеться. Считаешь, мне тоже надо?
Джулиан непонимающе посмотрел на нее и пригладил рубашку на груди, словно пытаясь отыскать что-то, чего там и быть не могло.
– Ты, наверное, забыл? – догадалась Саманта.
Ее вообще отличала отменная сообразительность и интуиция.
Джулиан молча ждал пояснений.
– Затмение, – напомнила она.
– Затмение? – Он задумался, потом хлопнул себя ладонью по лбу. – Господи! Затмение! Сэм, вот черт. У меня начисто вылетело из головы. А что, оно будет сегодня? И ты хотела пойти посмотреть его?
Она кивнула в сторону того места, откуда появилась.
– Ну да, я даже припасла для нас кой-какое угощение. Сыр и фрукты, немного хлеба с колбасой. Вино. Мне подумалось, что нам захочется подкрепиться, если придется ждать его дольше, чем ты рассчитывал.
– Ждать? О боже, Саманта…
Он не знал, как лучше выкрутиться из неловкого положения. Непонятно, с чего она взяла, что он собирался наблюдать затмение вместе с ней. Непонятно, с чего она взяла, что он вообще собирался наблюдать это затмение.
– Разве я перепутала числа?
В ее голосе прозвучало разочарование. Она уже поняла, что ничего не перепутала и что если ей хочется увидеть затмение с пустоши Айем-мур, то придется тащиться туда одной.
Его упоминание о лунном затмении было всего лишь небрежным замечанием. По крайней мере, Джулиан рассчитывал, что его слова будут восприняты именно так. Он упомянул о затмении, чтобы поддержать разговор: «С Айем-мур его будет отлично видно. Кажется, оно начнется около половины двенадцатого. А ты увлекаешься астрономией, Сэм?»
Саманта, очевидно, восприняла его слова как своего рода приглашение, и такая самонадеянность кузины вызвала у Джулиана вспышку раздражения. Но он всячески постарался скрыть это, памятуя о том, как много она помогала ему. Последние восемь месяцев кузина часто наезжала в Бротон-мэнор из Винчестера, задавшись целью помирить свою мать с ее братом – отцом Джулиана. Визиты Саманты становились все более продолжительными, поскольку с каждым разом она находила для себя все больше дел в поместье, как в восстановлении самого особняка, так и в организации проведения турниров, церковных празднеств и исторических инсценировок, которые Джулиан разрешал проводить на землях поместья ради получения дополнительных доходов для семьи Бриттон. Ее помощь оказалась настоящим подарком судьбы, так как остальные родственники Джулиана давно сбежали из родового гнезда, а Джереми, унаследовав его на двадцать шестом году жизни, способствовал лишь его разорению, приглашая к себе приятелей-хиппи, и в результате довел поместье до ужасного состояния.
Однако, несмотря на всю признательность Саманте за помощь, Джулиан не хотел, чтобы кузина так выкладывалась. Он чувствовал себя виноватым, видя, какой громадный объем работы она тащит на себе исключительно по доброте душевной, и тщетно пытался изыскать для нее хоть какое-то вознаграждение. У него не было лишних денег, не говоря уже о том, что Саманта в них не нуждалась и не приняла бы, даже если бы ей предложили, зато он щедро делился с кузиной заботами о собачьей своре, а также своими познаниями о Дербишире и увлеченностью его красотами и достопримечательностями. Желая, чтобы она чувствовала себя желанной гостьей в Бротон-мэноре как можно дольше, Джулиан предлагал ей то единственное, что имелось в его распоряжении: редкие прогулки со сворой гончих и разговоры обо всем. И в результате она неверно восприняла его рассказ о затмении.
– Я вовсе не собирался… – Он пнул носком ботинка край гравиевой дорожки, где под стрелкой пушистого одуванчика зеленели зубчатые листья. – Извини, Сэм, у меня сегодня важное дело в Мейден-холле.
– О…
Забавно, подумал Джулиан, что один и тот же звук может передать всю гамму чувств – от осуждения до восторга.
– Как глупо с моей стороны, – пробормотала Саманта. – Не понимаю, почему я вообразила, что тебе хотелось… Ладно, забудь…
– Я с удовольствием составил бы тебе компанию. – Он надеялся, что его слова прозвучали искренне. – Если бы заранее не договорился об этой встрече… Так уж вышло, ты понимаешь.
– О да, – сказала она. – Нельзя разочаровывать твою Николь, Джулиан.
Одарив его на прощание умеренно ироничной усмешкой, она нырнула под нижнюю ветвь глицинии и подхватила корзинку для пикника.
– Может, в другой раз? – предложил Джулиан.
– Как скажешь.
Не взглянув на него, она прошла мимо, проскользнула в калитку и скрылась во внутреннем дворе Бротон-мэнора.
Чувства Джулиана выразились в порывистом вздохе. Он не понимал, что заставляет его медлить.
– Извини, – тихо сказал он уже после ухода Саманты. – Но это важно. Если бы ты знала, насколько это важно, то поняла бы меня.
Джулиан быстро поехал в сторону ущелья Пэдли, но сначала свернул на северо-запад к Бэйкуэллу, где пронесся по средневековому мосту, соединившему берега реки Уай. Он использовал время пути для повторения своей убедительной речи, и когда достиг подъема к Мейден-холлу, то почувствовал уверенность, что еще до конца этого вечера его усилия принесут желаемые плоды.
Мейден-холл расположился на склоне лесистого холма, на полпути к вершине. Здешние земли поросли дубами, а подъем, ведущий к Холлу, скрывался под пологом каштанов и лип. Джулиан лихо промчался по подъездной дороге, ловко преодолевая извилистые повороты благодаря многолетней практике, и его автомобиль с пыхтением остановился на посыпанной гравием гостевой автостоянке рядом со спортивным «мерседесом».
Пройдя мимо главного входа, Джулиан вошел в дом через заднюю дверь, со стороны кухни, где Энди Мейден следил, как его шеф-повар поджигает поднос с крем-брюле. Этого кулинара, некоего Кристиана Луи Феррера, Энди лет пять назад привез на корабле из Франции для упрочения надежной и даже впечатляющей славы ресторанного обслуживания Мейден-холла. В данный момент, однако, вооруженный странной огнедышащей кухонной горелкой Феррер выглядел скорее как поджигатель, чем как un grand artiste de la cuisine[5]. На лице у Энди было написано, что он разделяет ход мыслей Джулиана.
Лишь когда Кристиан Луи благополучно превратил обсыпанную сахаром поверхность десерта в превосходную изысканную глазировку, сказав «Et la voilà, Andee»[6] с той снисходительной улыбкой, какой награждают Фому неверующего, вновь убедившегося в необоснованности своих сомнений, Энди оторвался от созерцания огненной кулинарной магии и увидел наблюдающего за ними Джулиана.
– Всегда побаивался открытого огня на кухне, – признался он со смущенной улыбкой. – Привет, Джулиан. Какие новости привез ты из Бротона и его окрестностей?
Такой вопрос уже давно стал его традиционным приветствием. И Джулиан тоже ответил как обычно:
– У благочестивой паствы все в порядке. А что до остального человечества… о том и говорить не стоит.
Приглаживая седеющие усы, Энди с дружелюбным видом смотрел на молодого человека, а Кристиан Луи тем временем ловко поставил поднос с крем-брюле в служебный люк для передачи в столовую.
– Maintenant, on en a fini pour ce soir[7],– проворчал шеф-повар и начал снимать белый передник, испачканный в процессе приготовления вечернего деликатеса.
После ухода француза в маленькую раздевалку Энди усмехнулся и, шутливо округлив глаза, воскликнул:
– Vive la France![8] – а затем спросил у Джулиана: – Выпьешь с нами кофейку? В столовой засиделась небольшая компания, но все остальные уже развлекаются в гостиной, переваривая ужин.
– Все клиенты решили заночевать у вас? – спросил Джулиан.
В Мейден-холле, старинном викторианском особняке, который в былые времена использовался одной из ветвей династии Саксен-Кобург в качестве охотничьего домика, имелось десять спальных комнат. Каждая из них получила новую оригинальную отделку, выбранную женой Энди, когда Мейдены лет десять назад сбежали сюда из Лондона; восемь номеров сдавались любознательным путешественникам, стремившимся найти уединенный отель, исполненный домашнего уюта.
– Да, все номера разобраны, – ответил Энди. – Благодаря хорошей погоде у нас получилось рекордное лето. Итак, чего тебе хочется? Кофе? Бренди? Как, кстати, поживает батюшка?
Джулиан мысленно поморщился, уловив связующую нить между двумя последними вопросами Энди. Вполне вероятно, что все обитатели этого треклятого графства любезно снабжали его отца спиртными напитками.
– Мне ничего не нужно, – сказал он. – Я пришел к Николь.
– К Николь? Но ее нет дома, Джулиан.
– Как нет? Она ведь еще не уехала из Дербишира? Судя по ее словам…
– Нет-нет. – Продолжая говорить, Энди начал убирать столовые ножи в деревянную подставку, с легким стуком вставляя их в прорези. – Просто отправилась в поход. Разве она не говорила тебе? Уехала вчера днем.
– Но я же разговаривал с ней… – Джулиан помедлил, припоминая события вчерашнего дня, – вчера рано утром. Вряд ли она забыла об этом так быстро.
Энди пожал плечами.
– Однако, похоже, забыла. Ты же знаешь, женщин. А что, вы хотели отправиться в поход вдвоем?
Джулиан уклонился от ответа.
– Она уехала одна?