Нката смущенно переминался с ноги на ногу рядом с Линли, не зная, куда спрятать глаза. Прямо перед ним маячило декольте престарелой матроны, и ему, несомненно, еще не доводилось созерцать плоть, менее подходящую для созерцания. – Мы пытаемся отыскать некую Шелли Платт, – объяснил Линли охраннице. – Нам сообщили, что вашему бармену известно, где она живет. Если вы пригласите его сюда, то мы поговорим с ним прямо здесь. Или нам придется спуститься вниз. Выбор за вами. – Он выполняет свою работу, – сказала она. – Мы тоже, – улыбнулся Линли. – И чем скорее мы переговорим с ним, тем скорее продолжим нашу работу. С явной неохотой она сказала: – Ладно, – и набрала какой-то телефонный номер. Начав разговор, она не сводила настороженных глаз с Нкаты и Линли, чтобы они, не дай бог, не прошмыгнули мимо нее в недра клуба. – У меня тут два детектива, им нужно найти Шелли Платт… Говорят, что ты знаешь ее… Нет. Уголовный розыск. Ты поднимешься к ним или мне… Уверен? Ладно. Жди. – Она положила трубку и кивнула в сторону лестницы. – Проходите уж, так и быть. Он не может оставить бар, у нас сейчас нехватка рабочих рук. Но он сказал, что уделит вам пять минут. – Как его зовут? – спросил Линли. – Можете называть его Хлыст. – Мистер Хлыст? – с серьезным видом уточнил Линли. Губы охранницы дернулись в легкой усмешке. – У вас привлекательная мордашка, милый, – предупреждающе заявила она, – но не стоит искушать судьбу. Они спустились по лестнице в коридор, освещенный висевшими на голых черных стенах красными фонарями. Дверной проем в его конце скрывался за черным бархатным занавесом. И за ним, очевидно, начинались владения «Стокса». Музыка просачивалась через занавес, как лучи света, – не хриплый хеви-метал паршивых гитар, скрипящих как несмазанные роботы, а некое подобие григорианских хоралов, исполняемых монахами во время богослужений. Монахи, однако, не стали бы орать во всю мощь своих легких, как будто громкость, а не выразительность исполнения являлась главной для этой церемонии. «Agnus dei tollis peccata mundi»[61],– голосил хор. И словно в ответ, пистолетным выстрелом просвистел удар хлыста. – Ну вот. Милости просим в царство садомазохизма, – сказал Линли Нкате, отводя в сторону край бархатного занавеса. – Владыка небесный, видела бы меня сейчас моя бедная мама… – растерянно пробормотал констебль. Линли надеялся, что субботним днем в клубе будет пустовато, но это оказалось совсем не так. Он, конечно, подозревал, что к вечеру многие здешние завсегдатаи выползут из-под камней, под которыми прячутся в дневное время, но и сейчас здесь присутствовало достаточное количество приверженцев этой милой подземной темницы, давая общее представление о том, как выглядит забитый до отказа «Стокс». В центре зала возвышалось легендарное средневековое сооружение для публичных наказаний. Оно было рассчитано на пятерых еретиков, но сегодня лишь один грешник расплачивался там за содеянные преступления. Сияющего обширной лысиной коренастого страдальца хлестала бочкообразная истязательница, выкрикивая при каждом ударе плетки: «Грешен! Грешен! Грешен!» Несчастный грешник был обнажен, а его истязательница принаряжена в черный кожаный корсет с пристегнутыми к нему ажурными чулками. На ногах у нее были туфли с такими высоченными каблуками, что она без всяких дополнительных усилий могла бы станцевать на носочках. Над ними вращалась сложная осветительная аппаратура. Один из прожекторов изливал поток света прямо вниз, на место экзекуции, а остальные, прилаженные по бокам, медленно вращались вместе со всей конструкцией, периодически выхватывая из тьмы деятельность прочих членов клуба. – О боже, – прошептал Нката. Линли был вполне согласен с констеблем. Соблюдая ритм исполняемого григорианского песнопения, группа мужчин в собачьих ошейниках следовала на поводках по залу за свирепого вида дамочками в черных эластичных корсажах, кожаных джи-стрингах[62] и высоких облегающих сапогах. Пожилой господин в нацистской форме проделывал что-то с яичками обнаженного молодого мужчины, прикованного наручниками к черной кирпичной стене. А женщина, истязаемая на соседнем пыточном ложе, корчилась и кричала: «Еще! Еще!» – в то время как клубящаяся паром жидкость изливалась из оловянного кувшина на ее обнаженные груди и промежность. На одном из клубных столов стояла в эротичной позе растрепанная блондинка в блестящем жилете, перетянутом на талии поясом, а мужчина в кожаной маске и серебристом джи-стринге облизывал языком шпильки ее лакированных туфель. Вся эта деятельность происходила в укромных уголках, нишах или на открытых местах, а набор маскарадных костюмов и аксессуаров, предлагаемый в прокате данного заведения, похоже, удовлетворял самым прихотливым интересам любого члена клуба, начиная от любителей красной кардинальской сутаны до приверженцев ременной плетки, так называемой кошки-девятихвостки. Маявшийся рядом с инспектором Нката вытянул из кармана белоснежный носовой платок и быстро промокнул им лоб. Линли пристально взглянул на него. – Для человека, который в свое время устраивал поножовщину в Брикстоне, у вас слишком тонкая кожа, Уинстон. Давайте-ка послушаем, что скажет нам Хлыст. Нужный им человек, казалось, совершенно не обращал внимания на то, что происходит в клубе. Он упорно не замечал присутствия детективов, пока наливал в шейкер шесть мерных рюмок джина, добавлял к ним вермут и несколько капель сока из банки зеленых оливок. Завернув крышку шейкера, он начал потряхивать его и только тут соизволил наконец взглянуть в их сторону. Когда очередной луч вращающегося света упал на стойку бара, Линли понял, откуда произошла кличка бармена: рваный шрам тянулся от его лба через веко и ниже, прорубив на лице полосу, избавившую его от кончика носа и половины верхней губы. Этому человеку скорее подошло бы прозвище Резаный, поскольку шрам наверняка остался ему в наследство от чьего-то ножа. Но его несомненно устраивало нынешнее прозвище, созвучное с делами клуба. Слово «Хлыст» как бы намекало, что его увечье получено им сознательно и умышленно. Прищуренный взгляд Хлыста устремился не на Линли, а на Нкату. Резко крутанув шейкер, бармен процедил: – Твою мать! Мне следовало прикончить тебя тогда, Демон. Идея выкупа оказалась полной туфтой. Линли с любопытством глянул на констебля. – Вы что, знакомы друг с другом? – Мы… – Нката явно подыскивал деликатный способ донести информацию до своего старшего офицера. – Мы встречались разок-другой на полях неподалеку от Уиндмилл-Гарденс. Давно это было. – Видимо, выпалывали одуванчики с грядок латука, – сухо заметил Линли. Хлыст хмыкнул. – Мы действительно занимались кое-какой прополкой, – сказал он и повернулся к Нкате: – Мне всегда было любопытно, до чего доведет тебя рукоблудие. Можно было предположить что-то в этом роде. Шагнув в их сторону, он пристально взглянул на лицо Нкаты. Его покалеченная верхняя губа вдруг растянулась в неком подобии улыбки. – Ах ты, гад! – воскликнул он, разразившись счастливым хриплым смехом. – Я так и знал, что пометил тебя в ту ночь. Я клялся всем направо и налево, что та кровь была не моя. – Да, ты пометил меня, – благодушно согласился Нката, потрогав шрам на щеке. Он протянул руку. – Как поживаешь, Девей?[63] «Девей?» – удивился Линли. – Хлыст, – поправил бывшего противника Девей. – Ладно, пусть будет Хлыст. Ты завязал? Или как? – Или как, – ответил Хлыст, опять осклабившись. Он пожал протянутую Нкатой руку. – Да-а, Дем, я был чертовски уверен, что пометил тебя тогда. Круто ты, парень, орудуешь перышком. Если не верите, гляньте, как он мне испоганил фотографию. – Последняя фраза относилась к Линли, но потом он вновь повернулся к Нкате. – Зато моя бритва всегда была самой быстрой. – Не спорю, – сказал Нката. – А что вашей братии понадобилось от Шелли Платт? – ухмыльнулся Хлыст. – Обычно она тут никому не нужна. – Нам надо поговорить с ней об одном убийстве, – сказал Линли. – Николь Мейден. Вам знакомо это имя? Хлыст поразмыслил над этим, разливая мартини по четырем стаканам, стоящим на подносе. Оттягивая ответ, он наколол на зубочистки по паре зеленых маслин и плюхнул по штуке в каждый коктейль. – Шейла! – крикнул он. – Все готово. И когда официантка в ажурном купальнике, не скрывающем, а скорее выставляющем напоказ все ее прелести, покачиваясь в сапогах на платформе, подгребла к стойке, бармен пододвинул к ней готовый поднос и вернулся к разговору с детективами. – Мейден – знаменитая фамилия в подобных заведениях. Я бы запомнил. Но нет. Такой девушки что-то не припоминаю. – А вот Шелли наверняка помнит. В общем, эта Мейден убита. – Шелли не убийца. Шлюха – это точно, и характерец взрывной, чисто кобра. Но насколько я слышал, до членовредительства она не доходила. – И тем не менее нам хотелось бы побеседовать с ней. Как я понимаю, она завсегдатай в вашем клубе. Если сейчас ее здесь нет, то, вероятно, вы сумеете подсказать нам, где найти ее. Я не думаю, что вам захочется терпеть наше присутствие до ее прихода. Хлыст мельком глянул на Нкату. – Он всегда так изъясняется? – С рождения. – Твою мать! То-то ты подзабыл все свои словечки. – Да, удалось, – сказал Нката. – Так ты поможешь нам, Дев? – Хлыст. – Хлыст. Извини. – Ладно, помогу, – согласился Хлыст. – По старой памяти, ради наших давних похождений. Но вы ничего не слышали от меня. Заметано? – Будь спок, – сказал Нката, доставая изящную записную книжку в кожаном переплете. Хлыст ухмыльнулся. – Боже всемогущий, так вы законные легавые? – Да уж, приятель, лучше попридержи язык. – Твою мать! Демон Смерти заделался копом! – Он хохотнул. – Шелли Платт промышляет на улицах в районе станции метро «Эрлс-корт». Но днем вы ее там не найдете. У нее в основном ночная смена, а днем она отсыпается в своей берлоге. Он продиктовал адрес. Поблагодарив его, они поспешили убраться из зала и, оказавшись в черном коридоре, сразу заметили, что открылась одна из блочных боковых секций. Часть стены глухого на первый взгляд коридора, выкрашенного в похоронный оттенок, отъехала в сторону, и за ней обнаружился магазинчик с широким прилавком. За прилавком торчала дьявольского вида дама с фиолетовыми волосами, уложенными в стиле, навевающем воспоминания о «Невесте Франкенштейна»[64]. Ее губы и глаза были подведены черной краской. Металлические штифты и колечки, в изобилии размещенные на ее лице и ушах, казались суровым испытанием, которому подверг ее Князь тьмы. – Наигрались, мальчики? – с ухмылкой поинтересовалась женщина, когда Линли и Нката проходили мимо нее. – А то, если желаете, я могу предложить вам еще кое-какую экзотику на закуску. Внимание Линли переключилось на товары, предлагаемые в ее магазинчике. Богатый ассортимент включал в себя самые разные диковинки, начиная от сексуальных игрушек до порнографических видеофильмов. Сам прилавок представлял собой стеклянную витрину, украшенную затейливым набором сосудов с этикетками: «Член. Персональная смазка», а также кожаными и металлическими приспособлениями разных форм и размеров, о назначении которых Линли даже не стал задумываться. Но, проходя мимо, он вдруг заметил одно из этих приспособлений и замедлил шаг, а потом и вовсе остановился. Он присел на корточки перед витриной. – Инспектор… – взмолился Нката несчастным тоном школьника, чьи родители совершают неблаговидный поступок. – Погодите, Уинни, – сказал Линли и спросил фиолетовую продавщицу: – А что это за вещица, скажите, пожалуйста? Она достала указанный им хромированный цилиндр. Точно такой же он нашел в багажнике машины Николь Мейден.