Ханкен почувствовал шевеление на затылке, словно некий призрак пощекотал его кожу. Он перевел взгляд с мужа на жену, оценив только что произошедшую немую сцену, и понял, что приближается время задать вопрос, который пока никто не осмеливался произнести вслух. Приветливо кивнув жене Мейдена, инспектор продолжил: – Так чем же отличается нож, подаренный вами дочери, от других подобных ножей? – Несколько лет назад отломилась половинка ножниц. И я так и не починил их, – сказал Мейден. – Может быть, еще что-то? – Больше не припомню. – Подарив нож дочери – возможно, именно этот, – вы купили для себя другой? – У меня и так был запасной нож, – ответил Мейден. – Поменьше этого. Удобнее носить в кармане. – Он при вас? Мейден сунул руку в карман обрезанных джинсов, вытащил другую модель швейцарского армейского ножа и передал полицейскому. Ханкен осмотрел нож, открыв ногтем большого пальца самое большое лезвие. Длина его составляла около двух дюймов. Нэн Мейден вмешалась: – Инспектор, я не понимаю, какое отношение может иметь к вашему расследованию ножик Энди? – И, не дожидаясь ответа, продолжила: – Дорогой, ты ведь даже еще не обедал. Может, принести тебе сэндвич? Но Энди Мейден неотрывно следил за тем, как Ханкен открывает нож и оценивает длину всех его лезвий. Ханкен чувствовал на себе взгляд бывшего офицера. Он словно осязал напряженность во взгляде, прикованном к его пальцам. Нэн Мейден повторила: – Так мне принести, Энди? – Нет. – Но тебе нужно подкрепиться. Ты не выдержишь… – Нет. Ханкен посмотрел на Мейдена. Его новый нож никак не тянул на орудие убийства. Но это не избавляло инспектора от необходимости задать вопрос, который – как они оба понимали – должен быть задан. В конце концов, Мейден сам говорил, что во вторник помогал своей дочери собирать вещи в поход. Он сам подарил ей нож и сам же потом заявил о его отсутствии. – Мистер Мейден, – сказал Ханкен, – где вы находились во вторник вечером? – Какой чудовищный вопрос, – тихо пробормотала Нэн Мейден. – Я тоже так думаю, – согласился Ханкен. – Итак, мистер Мейден? Мейден поднял голову и взглянул в сторону Холла, словно то, что он собирался сказать, нуждалось в неком сопровождающем доказательстве, которое могло обеспечить существование их отеля. – Во вторник вечером у меня были проблемы с глазами. Я рано поднялся в спальню, поскольку у меня резко сузилось поле зрения. Это меня испугало, и я решил прилечь, надеясь, что отдых избавит меня от этой проблемы. Резко сузилось поле зрения? Ханкен недоверчиво обдумал его слова. Такое объяснение явно не годилось для стопроцентного алиби. Мейден, очевидно, прочел мысли Ханкена по выражению лица. – Это случилось во время ужина, инспектор. Трудно смешивать коктейли и обслуживать клиентов тому, чье поле зрения сужается до размеров пятипенсовой монеты. – Это правда, – подтвердила Нэн. – Он пошел наверх, в наши комнаты. И прилег отдохнуть в спальне. – В какое время это произошло? Жена Мейдена ответила за него: – Когда в столовую зашел первый из наших постояльцев. Значит, Энди ушел примерно в половине восьмого. Ханкен взглянул на Мейдена, ожидая, что он подтвердит время. Мейден задумался, словно проводил какой-то сложный мысленный разговор с самим собой. – И как долго вы оставались в спальне? – Весь остаток вечера и всю ночь, – сказал Мейден. – Ваше зрение не улучшилось. Это так? – Да. – Вы вызвали врача? На мой взгляд, такое заболевание требует серьезного лечения. – У Энди уже бывали подобные случаи, – вставила Нэн Мейден. – Но они проходили. Ему требовалось лишь немного отдохнуть. И именно этим он занимался во вторник ночью. Отдыхал, чтобы восстановить зрение. – Тем не менее, на мой взгляд, такое состояние требует врачебного присмотра. Оно может привести к более серьезному заболеванию. Например, к удару. Вероятность инсульта как-то сразу приходит в голову. Я позвонил бы в «скорую помощь», как только обнаружил первые симптомы. – Такое не раз бывало прежде. Мы знали, что нужно делать, – пояснила Нэн Мейден. – И что же? – поинтересовался Ханкен. – Ледяной компресс? Иглоукалывание? Массаж? Полтаблетки аспирина? Что конкретно вы делаете, когда у вашего мужа появляются признаки приближения удара? – Удар тут ни при чем. – Так значит, вы просто оставили его отдыхать в постели? С половины восьмого вечера и до… Когда, миссис Мейден, вы зашли проведать его? Старательность, с какой эти двое не смотрели друг на друга, была так же очевидна, как и страх того, что случайная встреча взглядов лишит их защитных сил. Нэн Мейден сказала: – Естественно, я не бросила Энди на произвол судьбы, инспектор. Я заходила к нему два или три раза в течение вечера. – И в какое же время? – Понятия не имею. Вероятно, в девять. А потом еще раз около одиннадцати. И когда Ханкен посмотрел на Мейдена, Нэн продолжила: – Энди спрашивать бесполезно. Он спал, а я не стала будить его. Но он лежал в спальне на кровати. И там же провел всю ночь. Я надеюсь, это все, что вы хотели выяснить по данному вопросу, инспектор Ханкен, потому что сама идея… сама мысль… Ее глаза заблестели, когда она взглянула наконец на мужа. А он смотрел в сторону изгибающегося ущелья, с южного края которого дорога поворачивала на север. – Надеюсь, это все, что вы хотели выяснить, – просто повторила Нэн, и в ее голосе прозвучало спокойное достоинство. Но Ханкен решил уточнить еще кое-что. – Вам известно, чем планировала заниматься ваша дочь, вернувшись в Лондон после каникул в Дербишире? Мейден посмотрел на него в упор, в то время как его жена отвела глаза. – Нет, – сказал он. – Я ничего не знаю. – Понятно. И вы полностью уверены в этом? Ничего не хотите добавить? Ничего не хотите объяснить? – Ничего, – сказал Мейден и спросил у жены: – А ты, Нэнси? – Ничего, – сказала она. Ханкен взмахнул пакетом с найденной уликой. – Вы знаете порядок, мистер Мейден. Как только мы получим полный отчет из лаборатории по поводу этой вещицы, мне, вероятно, понадобится еще раз поговорить с вами. – Я понимаю, – сказал Мейден. – Делайте вашу работу, инспектор. Делайте ее хорошо. Только это нам и нужно. Но он упорно не смотрел на жену. Эти двое показались Ханкену незнакомцами на железнодорожном перроне, связанными на время необходимостью проводить гостя, в знакомстве с которым никто из них не хочет признаваться. Нэн Мейден наблюдала за отъездом инспектора. Не осознавая, что делает, она начала догрызать остатки ногтей на правой руке. Энди поместил принесенную ею бутылку минералки в углубление, оставленное его каблуком в мягкой земле вокруг залитой бетоном ямы. Он терпеть не мог «Пеллегрино». Он презрительно относился ко всем видам воды, усиленно навязываемой покупателям с притязаниями на то, что в ней больше пользы, чем в стакане воды из его собственного колодца. Нэн прекрасно знала это. Но, выглянув из окна второго этажа и увидев за деревьями остановившуюся на обочине машину инспектора, она сочла, что бутылка воды из холодильника будет лучшим предлогом для ее появления и участия в их разговоре. Она наклонилась за бутылкой и стряхнула с нее землю, прилипшую к выступившей на ее поверхности влаге. Энди взял толстый дубовый столб, на котором красовалась новая вывеска Мейден-холла. Он опустил его в яму и надежно зафиксировал положение четырьмя брусками. Потом перекидал в яму остальной раствор. «Когда же мы поговорим? – с тоской подумала Нэн. – Когда будет безопасно сказать все самое страшное?» Она пыталась убедить себя, что тридцать семь лет их совместной жизни сделали разговоры между ними необязательными, но понимала, что занимается самообманом. Так было только в те счастливые дни первых свиданий, помолвки и медового месяца, когда одного взгляда, прикосновения или улыбки вполне хватало для общения между мужчиной и женщиной. От тех счастливых дней их отделяли десятилетия. Более трех десятилетий и одна опустошающая смерть отделяли их от того времени, когда слова казались второстепенными по отношению к естественному, как дыхание, и мгновенному пониманию друг друга. В полном молчании Энди уплотнял бетон вокруг нового столба. С предельной тщательностью он выскреб из ведра остатки раствора. Потом занялся установкой подсветки. Нэн, прижав к груди бутылку «Пеллегрино», направилась обратно к отелю. – Зачем ты сказала это? – спросил ее муж. – Что? – Она повернулась к нему. – Ты знаешь. Зачем ты сказала, что заглядывала ко мне, Нэнси?