– Фу! – презрительно фыркнул его напарник. – Явился… Но для чего? Неужели предложить свои услуги?! Вот увидите! Леон Гонсалес, седовласый и одетый с иголочки, быстро вошел в комнату. Его аскетичное худощавое лицо было настороженным, а выразительные глаза оживленно блестели. Он всегда улыбался, этот Леон. Вот и сейчас на его губах играла улыбка, когда он перевел взгляд с одного мужчины на другого. – Вы! – сказал он и указал на Жюля. Месье Левингроу вздрогнул. В столь откровенном жесте ему почудилось обвинение. – Вы хотели меня видеть? – Он попытался вернуть себе утраченное выражение достоинства. – Хотел, – спокойно ответил Леон. – К сожалению, мне не доводилось встречаться с вами раньше. Мой друг Манфред, о котором вы изрядно наслышаны, прекрасно знает вас в лицо, а мой очень добрый товарищ Пуаккар настолько близко знаком с вами, что может нарисовать вас с закрытыми глазами, что он и сделал давеча вечером прямо на скатерти за ужином – к вящему негодованию нашей крайне бережливой экономки! Левингроу насторожился; в глубине этих улыбающихся глаз проглядывала холодная, расчетливая душа. – Чему имею честь быть обязанным… – начал было он. – Я пришел к вам с дружеским визитом, – улыбка Леона стала шире, а глаза заблестели, словно от сдерживаемого смеха. – Но вы простите мне такую маленькую ложь, месье Левингроу, поскольку это действительно ложь. Я пришел предупредить вас, что ваше мелкое безнравственное предприятие следует прикрыть, в противном случае вас постигнет несчастье. Полиция пока еще не подозревает о существовании кафе «Эспаньол» и его невинных развлечениях. Сунув руку в карман своего пальто, он резким движением, столь характерным для него, достал оттуда сложенный лист почтовой бумаги и развернул его. – Вот здесь у меня список тридцати двух девушек, которые отправились на работу в ваши заведения на протяжении последних двух лет, – сказал Леон. – Можете оставить его себе, – он сунул листок в руки Жюлю, – потому что у меня есть второй экземпляр. Вам, быть может, будет интересно узнать, что этот список – результат шестимесячного расследования. Но Жюль не потрудился прочесть хотя бы первую фамилию. Вместо этого он пожал плечами, протянул листок обратно гостю, а когда тот не стал брать его, просто уронил на пол. – Решительно не представляю, что вы имеете в виду, – заявил он. – Если вам больше нечего мне сказать, лучше уходите… Всего доброго. – Друг мой, – Леон заговорщически понизил голос, а его пронизывающий взгляд, казалось, заглянул в самую душу этого отвратительного человека, который, словно жаба, восседал перед ним в глубоком удобном кресле, обитом роскошным атласом, – вы немедленно отправите каблограммы своим управляющим с приказом освободить этих девушек, выплатить им соответствующую компенсацию и вручить каждой обратный билет первого класса до Лондона. Левингроу вновь пожал плечами. – Я действительно не понимаю, о чем вы говорите, любезный. Вы приходите ко мне и рассказываете какие-то небылицы. Очевидно, вас ввели в заблуждение. Месье Жюль демонстративно потянулся к звонку и нажал кнопку из слоновой кости. – Думаю, вы просто сумасшедший, и потому я склонен отнестись снисходительно ко всему, что вы тут наговорили. А теперь, друг мой, извините, мы не можем больше уделить вам ни минуты времени. Но Леон Гонсалес никак не отреагировал на это. – Мне остается лишь предположить, что вы начисто лишены воображения, месье Левингроу, – сухо ответил он. – И просто не представляете всей глубины мучений, сожаления, горя и позора, в которые ввергли этих сестер наших. Раздался негромкий стук в дверь, и вошел слуга. Месье Левингроу небрежным взмахом руки указал ему на посетителя. – Этот джентльмен покидает нас. Проводите его. Если он ожидал взрыва негодования, то его подстерегало разочарование. Леон лишь перевел взгляд с одного мужчины на другого, причем уголки его губ по-прежнему кривились в насмешливой улыбке, после чего, не проронив ни слова, развернулся и был таков. – Вы слышали… слышали? – голос Генриха срывался и дрожал от ужаса, а лицо по цвету напоминало грязный мел. – Майн Готт! Вы не понимаете, Жюль! Я знаю этих людей. Один мой приятель… И он поведал историю, которая произвела бы впечатление на большинство людей; но Левингроу лишь улыбнулся в ответ. – Вы напуганы, мой бедный друг. Между тем у вас нет моего опыта относительно угроз. Пусть он докажет, если сможет, или обратится в полицию. – Вы глупец! – простонал Генрих. – Какая полиция?! Разве я не говорил вам, что им не нужны улики? Они наказывают и карают… – Тише! – прикрикнул на него Жюль. Из коридора до его слуха донеслись шаги дочери. По ее словам, она собиралась в театр, но оборвала себя на полуслове, заметив побледневшее лицо Генриха. – Папочка, – с укором сказала она, – ты опять ссорился с дядей Генрихом. Наклонившись, девушка поцеловала отца в лоб и ласково потянула его за ухо. Толстяк обхватил ее обеими руками за талию и усмехнулся. – Никаких ссор, дорогуша. Просто Генриха пугает очередная сделка. Никогда бы не подумал, что он может быть таким трусишкой. Минутой позже она уже стояла перед камином и умело подкрашивала губы. На мгновение оторвавшись от этого увлекательного занятия, дочь сообщила отцу новости: – Вчера у леди Эттери я познакомилась с таким славным человеком, папочка. Его зовут мистер Гордон – ты, случайно, не знаешь его? – Я знаю многих мистеров Гордонов, – улыбнулся в ответ Жюль и тут же всполошился: – Он ведь не ухаживал за тобой, а? Слова отца заставили ее рассмеяться. – Дорогой мой, да ведь он почти твой ровесник. Кроме того, он большой артист и вообще очень забавный. Жюль, проводив дочь до дверей, остановился, глядя, как она спускается по ступенькам, пересекает маленький садик, вымощенный каменными плитами; он подождал, пока ее «роллс» скроется из виду. Затем вернулся в свою симпатичную гостиную, чтобы продолжить разговор об этих «Четверых Благочестивых». Валери примкнула к шумной компании молодых людей, своих ровесников. Ложа оказалась переполненной, в ней было жарко и душно, поскольку в этом театре разрешалось курить. И девушка с облегчением последовала за капельдинером, когда тот, коснувшись ее плеча, поманил ее за собой. – Вас хочет видеть один джентльмен, мисс. – Видеть меня? – с удивлением переспросила она и вышла в вестибюль, где ее уже поджидал привлекательный мужчина средних лет в смокинге. – Мистер Гордон! – воскликнула она. – А я и не подозревала, что вы здесь! Он же выглядел необычайно серьезным. – Боюсь, у меня для вас дурные известия, мисс Левингроу, – сказал мужчина, и она побледнела. – Это не о папе? – В некотором смысле. Насколько я понимаю, у него крупные неприятности. Она недоуменно нахмурилась: – Неприятности? Какие еще неприятности? – Я не хотел бы говорить об этом здесь. Вы не могли бы проехать со мной в полицейский участок? Не веря своим ушам девушка уставилась на него, приоткрыв от изумления рот. – В полицейский участок? Гордон подозвал застывшего в ожидании капельдинера. – Принесите из ложи пальто мисс Левингроу, – властно распорядился он. Спустя несколько минут они вместе вышли из театра и уселись в поджидавшее их авто. Часы пробили двенадцать, когда мистер Левингроу с трудом высвободился из объятий кресла и потянулся. Генрих ушел почти три часа назад. Собственно говоря, он рассчитывал успеть сесть в последний поезд на континент и потому торопился так, что не захватил с собой ничего, кроме носового платка. Не подозревая о подобном дезертирстве, мистер Левингроу уже собрался подняться по лестнице, когда громкий стук в дверь сотряс дом. Он обернулся к лакею. – Посмотрите, кто там, – проворчал он и с любопытством застыл в ожидании. Дверь открылась, и мистер Левингроу узрел на пороге коренастую фигуру полицейского инспектора. – Левингроу? – осведомился незваный гость. Хозяин выступил вперед. – Да, так меня зовут, – сказал он. Инспектор неторопливо вошел в холл. – Я хочу, чтобы вы проехали со мной в полицейский участок. Манеры его были отрывистыми и резкими, почти грубыми, и Левингроу впервые в жизни испытал нечто вроде укола страха. – В полицейский участок? Зачем? – Я вам все объясню на месте. – Но это же форменное безобразие! – взорвался негодованием толстяк. – Я немедленно позвоню своим адвокатам… – Вы намерены поднять шум? В тоне инспектора прозвучала столь неприкрытая угроза, что Жюль моментально пошел на попятную.