– Но кто же он такой? – полюбопытствовал Манфред. Леон продемонстрировал ему свои ровные белые зубы, обнажив их в восторженной улыбке. – Он и есть моя история, – заявил Гонсалес, не вдаваясь в подробности. Три недели спустя Леон нашел себе очередное приключение. Было в нем нечто от большой кошки; спал он бесшумно; обладателю самого тонкого слуха пришлось бы напрячься, чтобы услышать его дыхание; просыпался тоже без единого звука. Из глубокого забытья в активное бодрствование он переключался в мгновение ока. Кошка, открывая глаза, моментально и хладнокровно переходит в состояние боевой готовности; то же самое происходило и с Гонсалесом. Он обладал редким талантом помнить свои сны и мог возвращаться в них, отыскивая причины и следствия, но ему не пришлось напрягать память, чтобы понять, что разбудил его вовсе не стук шнура от жалюзи, поскольку ночь выдалась ветреной и звуки эти стали нормальным аккомпанементом сна, а шорох чьих-то шагов. Для столь маленького дома комната его была необычайно большой, и все-таки Леону вечно недоставало свежего воздуха, потому, помимо окон, дверь его тоже постоянно оставалась открытой… Он живописно засопел, притворяясь, будто крепко спит, сонно проворчал нечто неразборчивое и повернулся на другой бок; но, когда закончил переворачиваться, ноги его уже оказались на полу и он стремительно и плавно выпрямился во весь рост, покрепче завязывая шнурок пижамы. Манфред и Пуаккар уехали на выходные, и в доме он остался один, что устраивало его как нельзя лучше, поскольку с подобными ситуациями Леон предпочитал разбираться в одиночку. Наклонив голову, Гонсалес застыл в ожидании и вновь услышал тот же звук. Он последовал сразу же за долгим всхлипом ветра, который должен был бы заглушить его, – отчетливый скрип. Затем семь раз скрипнули ступеньки – скорее всего, под ногами второго человека. Леон взял в руки халат и набросил на себя, одновременно нащупал босыми ногами домашние тапочки, выскользнул на лестничную площадку и включил свет. На площадке застыл какой-то человек, повернув к Леону желтое небритое лицо, на котором читались страх, удивление и ненависть. – Держите руку подальше от кармана, или я выстрелю вам в живот, – спокойно обратился к нему Леон. – И тогда умирать вы будете целых четыре дня и пожалеете о каждой их минуте. Второй грабитель, застигнутый врасплох на середине лестничного пролета, замер на месте, парализованный страхом. Он был стройным и невысоким. Леон повел в его сторону стволом своего «браунинга», и тщедушная фигурка, обессиленно привалившись к стене, пронзительно вскрикнула. Леон улыбнулся. Давненько ему не приходилось иметь дела с женщинами-взломщиками. – Поворачивайтесь вдвоем и спускайтесь вниз, – скомандовал он. – Не пытайтесь бежать – это станет для вас роковой ошибкой. Незваные гости повиновались, мужчина – угрюмо, а девушка, как подозревал Леон, – с дрожью в коленях. Вскоре они оказались на первом этаже. – Налево, – скомандовал Леон. Он вдруг быстро шагнул к мужчине, упер тому в спину дуло своего «браунинга» и сунул руку в карман его куртки. Вынув оттуда короткоствольный револьвер, преспокойно опустил его в карман своего халата. – А теперь шагайте через порог – выключатель слева, поверните его. – Войдя вслед за ними в небольшую гостиную, Леон закрыл за собой дверь. – Присаживайтесь. Мужчину он разгадал сразу – типичный уголовник; неправильные черты землистого лица; недалекое создание, посвящающее недолгие периоды пребывания на свободе тому, чтобы заработать новый тюремный срок. Его спутница до сих пор не проронила ни слова, и Леон, не услышав ее голоса, затруднялся отнести ее к какой-либо категории. – Мне очень жаль, это я во всем виновата. Итак, она заговорила, дав Леону пищу для размышлений. Это был голос образованной женщины – такие голоса можно услышать на Бонд-стрит, где подобные дамы отдают распоряжение шоферу ехать к отелю «Ритц». Она казалась красивой; впрочем, для Леона не существовало некрасивых женщин; его щедрая душа была распахнута для них настежь. Темные глаза, изящные дуги бровей, довольно густых, алые губки. Нервно сплетенные пальцы были белыми, правильной формы, но, пожалуй, чересчур наманикюренными. На одном из них виднелась красная полоса в том месте, где раньше было кольцо. – Этот человек ни при чем, – негромко проговорила она. – Я наняла его. Один… мой друг помог ему, и однажды вечером на прошлой неделе он пришел к нам, а я попросила его сделать кое-что для меня. Я говорю правду. – Попросили его вломиться в мой дом? Она кивнула. – Я бы хотела, чтобы вы отпустили его, тогда бы я могла поговорить с вами… мне было бы спокойнее. Он действительно ни при чем. Лишь я во всем виновата. Леон, выдвинув ящик небольшого письменного стола, достал оттуда лист бумаги и штемпельную подушечку, после чего выложил их на стол перед небритым спутником девушки. – Прижми указательный и большой пальцы к подушечке, а потом к бумаге. – Зачем это? – голос мужчины прозвучал хрипло и с подозрением. – Мне нужны твои отпечатки на тот случай, если понадобится навестить тебя. Поживее! Грабитель неохотно повиновался, испачкав чернилами сначала пальцы одной руки, потом другой. Леон, внимательно изучив отпечатки, остался доволен. – Ступай туда. Подтолкнув грабителя к входной двери, он распахнул ее и вышел вслед за ним на улицу. – Не нужно носить с собой револьвер, – сказал он и нанес мужчине прямой апперкот в челюсть, отчего тот рухнул на землю как подкошенный. Грабитель со стоном и причитаниями поднялся на ноги. – Это она заставила меня взять его с собой, – жалобно сообщил он. – В таком случае, именно ей ты обязан ударом в челюсть, – ответил Леон, закрывая дверь перед ним – человеком, который, проявив полное отсутствие воображения, назвался Джоном Смитом. Вернувшись в гостиную, Гонсалес заметил, что девушка расстегнула тяжелое пальто и откинулась на спинку стула. Она была бледна, но сохраняла спокойствие. – Он ушел? Я так рада! Вы ударили его, да? Мне показалось, я расслышала звук падения. Что вы обо всем этом думаете? – Сегодняшнюю ночь я не променял бы и на тысячу фунтов! – заявил в ответ Леон. Он говорил чистую правду. По ее губам скользнула мимолетная улыбка. – Как по-вашему, почему я отважилась на столь безумный и глупый поступок? – негромко осведомилась она. Леон в ответ лишь покачал головой. – Я теряюсь в догадках: в данный момент мы не расследуем сколько-нибудь важных дел; таинственных документов, которые фигурируют во всех сенсационных историях, тоже нет и в помине. Мне остается лишь предположить, что мы нелюбезно обошлись с кем-либо из ваших друзей – возлюбленным, отцом, братом… Он заметил, как ее губы вновь дрогнули в улыбке, которая, впрочем, тут же исчезла. – Нет, это не месть. Вы не причинили мне зла ни прямо, ни косвенно. И о секретных документах речь тоже не идет. – То есть это не месть и не ограбление; честно говоря, я просто не знаю, что и думать! Улыбка Леона была ослепительной, и на сей раз девушка ответила ему тем же. – Полагаю, будет лучше, если я расскажу вам все, – промолвила она. – И начну с того, что представлюсь: меня зовут Лоис Мартин, а мой отец – сэр Чарльз Мартин, военный хирург, и через три недели я выйду замуж за майора Джона Рутланда из полиции Кейптауна. Именно поэтому я и вломилась в ваше жилище. Леон был изумлен до глубины души. – Вы что же, искали здесь… э-э… свадебный подарок? – он подпустил в голос сарказма. К его удивлению, она кивнула. – Да, за этим я и пришла, – призналась девушка. – Я поступила очень глупо. Если бы знала вас лучше, то просто нанесла бы вам визит и попросила отдать мне его. Она смотрела на Леона, не отводя глаз. – Итак? – сказал он. – Что же представляет собой этот столь интересный предмет? Девушка медленно промолвила: – Золотой браслет, надеваемый на запястье, с личным знаком… Леона это ничуть не удивило, разве только то, что она решила признаться. Он записал в блокноте имена, которые она назвала. – Золотой браслет, – повторил Гонсалес, – принадлежащий… кому, кстати? Она заколебалась. – Полагаю, вы должны узнать всю историю… В конце концов, я – в вашей власти. Он кивнул. – Целиком и полностью, – подтвердил он с приятной улыбкой. – Как мне представляется, вы испытаете куда меньше неудобств, если здесь и сейчас расскажете все мне, а не полицейскому магистрату. Он был сама доброта, но она, как и всякая женщина, с легкостью уловила жесткие нотки в его голосе и слегка содрогнулась. – Майор Рутланд не знает о том, что я пришла сюда. Он бы ужаснулся, если бы узнал, что я отважилась на такой риск, – начала девушка. Она, поначалу запинаясь и подбирая слова, сообщила ему, что ее старший брат погиб в Африке во время войны.