Ей было противно смотреть на помятого огромного мужика, чья одежда была сильно выпачкана засохшей кровью. Длинные волосы казались еще грязнее и лохматее, чем в прошлую их встречу. И вся допросная провоняла отвратительными алкогольными парами из его рта. – Расскажите, гражданин Крылов, при каких обстоятельствах вы оказались в квартире Востриковой? – У нее не было квартиры, если что, – сморщил он лицо, надо полагать, от головной боли. – Повторяю вопрос: при каких обстоятельствах вы оказались в квартире, которую арендовала Вострикова? – Это не она ее арендовала, а Осетров Валерка. Это всем известно. Он своей девочке снимал хату долгие годы. А она потом кинула его. А хата осталась еще на два года за ним. Ну, разрешил он там Алене пожить – его право. Вы у него спросите: зачем? Он не вел себя нагло. Бестолково, да. И еще испуганно. По этой причине уводил разговор в сторону, бормотал почти бессвязно. – Откуда такая осведомленность, гражданин Крылов? – заинтересовалась Анна. – В прошлый ваш визит сюда вы почти… – Прошлый мой визит сюда был продиктован другими обстоятельствами, – перебил он ее грубо и напыщенно. – В прошлый раз вы просто вспомнили обо мне в связи с делом пятилетней давности и решили снова меня поддернуть. А теперь… Теперь все иначе. Анна молчала, пристально рассматривая Крылова. Верила ли она в его виновность? Время и следствие покажет. Но то, что его во второй раз обнаружили в невозможно пьяном состоянии рядом с убитой девушкой, в одежде, перепачканной ее кровью, не могло быть случайностью. Он либо соучастник, либо свидетель, либо убийца. – Да, я довольно тесно общался с Осетровым, не скрою. И я вам рассказал, что накануне убийства Вероники Серовой у нас была грандиозная пьянка. Творческий вечер, мать его! – выпалил, как выплюнул, Крылов. – И я честно вам рассказал, что Серова переспала там с кем-то. А пришла с другим парнем. С кем – не помню или не знаю. Вообще вот – белое пятно. И честно признался вам, что Осетров изобрел какой-то пурпур, за рецептом которого охотились многие художники. Наша группа, короче. – А зачем он вам – художникам? Разве нет других красок? – Этот пурпур, поговаривали, Осетров делал на основе органики. Кровь, кажется, там тоже использовалась. Не могу знать: кровь животных или человеческая, и сколько ее, и была ли она в составе. Хотите честно? – Крылов огромной ладонью смел с лица сальные пряди, заправил их за уши подрагивающими пальцами. – Я в эту фигню мало верю. Мы с женой решили, что Осетров нарочно создал шумиху, чтобы значимость свою подчеркнуть. У него одно время вообще продаж не было. А потом вдруг пошло-поехало. Заказы, заказы, заказы… Стоит ведь людишкам шепнуть, что что-то в этой картине демоническое, кровью и убийством писанное… Стоит любопытство всколыхнуть: а вот мастер писал эту картину, будучи в сумасшедшем доме, или голым стоял у холста, или, пардон, членом писал вот этот фрагмент… Не представляете, как это работает! – То есть вы сомневаетесь, что Осетров создал какую-то невиданную краску, за рецептом которой охотилось так много народу? – Не то чтобы я сомневаюсь. Просто считаю, что ценность ее явно преувеличена. Осетров ведь не поменялся как художник, нет. А продажи выросли в разы. – Считаете этот шум искусственно созданным? Маркетинговый ход? – Да. Я так считаю. Потому что мы с женой, сколько ни смотрели на его полотна, существенной разницы не заметили. Хотя в последнее время на его холстах и преобладали багровые тона. – Когда пошел разговор об этом? – Ну… Точно до числа и месяца не скажу. Но на той вечеринке пять лет назад мы уже знали. Осетров хвастался. Мы критиковали. Кто-то острил про кровь девственниц. И ржали, что жаль, что среди нас нет ни одной девственницы. Да так, пьяный бред. Повторюсь, я не верю в ценность этой краски. – Но один из свидетелей утверждает, что вы с супругой очень активно уговаривали Лидию Паршину, даже предлагали ей щедрый гонорар, если она раздобудет секрет у своего любовника Осетрова. Когда вы врали и кому, Крылов? Ей – тогда или мне – сейчас? Вам придется ответить. Ваше положение очень серьезно, Крылов. Если следствие докажет, что вы убили четырех девушек, вам грозит до пожизненного. – Доказывать замучаетесь! – оскалил желтые зубы Крылов. – А что касается моего интереса… Вы у Осетрова спросите! За что он мне приплачивал с каждой проданной картины? – И за что же? – За то, чтобы я активно гнал волну на Точке. Ажиотаж рождает спрос. И еще какой. У нас с Валеркой была договоренность: я подогреваю интерес, он мне башляет. – То есть налицо заведомый обман покупателей? Осетров продавал картины, написанные невиданной краской, которой и в природе не существовало? – округлила Аня глаза. – Лихо, Крылов! И вы ему в этом помогали? – А вот не надо, гражданин подполковник, не надо! – вскинул Крылов крупный, как копыто, подбородок. – Я ничего не знал: была ли краска, нет. Может, она и вправду какая-то особенная. Мне платили, я говорил. Мне платили, я к Лиде Паршиной приставал. Канючил, чтобы она вернулась к Осетрову и выманила у того рецепт пурпура. Как думаете, кто меня на это подбил, а? Правильно: Валера. Он очень хотел ее вернуть. Любил. И никакого принуждения покупателей. Каждый сам решал: покупать или нет. А мне деньги были нужны позарез. Жена болеет. Я за хорошую мзду могу что угодно разрекламировать, даже, пардон, дерьмо на лопате! – Но был кто-то, готовый руку себе отрубить, лишь бы завладеть секретом. Был же? Алена рассказывала, что Лидия ей жаловалась на какого-то мужчину. Что тот буквально преследовал ее. – Мне об этом неизвестно, – быстро среагировал Крылов, заворочавшись на стуле. – На Точке много народу крутится. Я там и половины не знаю. Сейчас много молодых там и парней, и девушек. Кто что-то малюет и пытается продать. Кто присматривается к маститым. – Кто из молодых присматривался к творчеству Осетрова? Был среди них некто Дмитрий Пеклов? – Митька? Был, конечно. Он же Лидкин дружок с детства. – Это не он с нее рецепт пурпура требовал? – Я вас умоляю! Если и захотел бы Митя секрет, то не стал бы к ней принародно приставать. – А кто приставал? Крылов опустил мощный подбородок, пятерня легла на волосатую грудь в вырезе рубашки, грязные ногти тут же принялись чесать испачканную кровью кожу. Аню затошнило. И она согласилась с Геной, который всю дорогу ныл, что нельзя портить такое замечательное, счастливое утро жестоким убийством. Они этого не заслужили. У них появился шанс начать все сначала. И вокруг должны петь райские птицы, ну, или хотя бы дворовые – голосистые. И уж точно это утро не предназначено для того, чтобы созерцать кровь, смрад, смерть. – Знаете, было несколько человек особенно настойчивых, – нарушил тишину Крылов, вдоволь начесавшись. – Пара девушек, ну, эти по чьему-то заказу нудили. Чьи-то соски. Он поймал ее недоуменный взгляд и пояснил: – Любовницы. – Кто еще? – И двое парней запомнились. Один из местных: мажористый такой, наглый. Второй явно приезжий. Спокойный. Взгляд ангельский. Потусторонний, как говорит моя супруга про таких. Говорит, они на своей волне. – Он что-то продавал? Свои работы или чужие? – Что-то было. Немного. Но с претензией. Неплохие картинки. Осетров как-то заехал на Точку. Он, замечу, там редко появляется. Так вот сразу обратил внимание на паренька. Они говорили, улыбались. Потом долго жали друг другу руки. – Что с мажором? Осетров с ним знаком? – Конечно! Этого он выгнал с курса. Вернее, поспособствовал. А как на Точке с ним пересекался, непременно отпускал что-то ядовитое в его адрес. – Он присутствовал на вашей пьянке пять лет назад? – Я не знаю, – пожал жирными плечами Крылов. – Спросите кого-нибудь еще. – Про координаты этих парней интересоваться у вас бесполезно? И имена с фамилиями вам неизвестны? Аня машинально листала папку с протоколами допросов. У нее были показания еще трех свидетелей с той самой вечеринки пять лет назад. Но они, как и Крылов, ничего не запомнили особо. Тоже были пьяны. И Серову помнили. А вот с кем она пришла – нет. И про ее громкий секс в соседней комнате никто из этих троих ничего не знал. Кто-то уже ушел к тому времени. Кто-то спал. А кто-то считал это выдумкой Крылова. И советовал Анне не верить ни одному его слову. – Редкий выдумщик, – охарактеризовал его один из участников пьяной вечеринки пятилетней давности. – Один Никита Вербин – у него шикарная фотостудия своя в центре. Папашка подарил сыну после того, как Осетров того с курса попер, – неожиданно порадовал сведениями Крылов. – Вербин-старший настолько обеспечен? – Очень обеспечен и влиятелен, поверьте. – Правая ладонь Крылова с грязными ногтями снова легла на грудь. – Лично с ним не знаком, но наслышан. Да и Никита хвалиться любит. Рекламу своей студии всем на Точке раздавал. Если он сейчас снова примется чесаться, ее точно вырвет. Аня нахмурилась. – Он не пытался помочь сыну восстановиться в колледже? – Не знаю. А смысл? – вывернул растрескавшуюся нижнюю губу Крылов. – Выпустить еще одного бездаря с дипломом? А так он и деньги зарабатывает, и папу благодарит. Сомневаюсь… – А второй? Тихий и талантливый? – Илюша Рыжов. Не местный. Где, что, как, с кем – подробностей не знаю. – А имя запомнили? – усомнилась Аня. – Мне его несколько раз Осетров повторил: запомнил, говорит, это имя. Будущая знаменитость. – Он тоже был из его учеников? – Не знаю. У Валеры спросите, – посоветовал Станислав. И, заметив, как Анна несколько раз неодобрительно посмотрела на его ладонь на груди, убрал руки под стол. – Осетров умер. И спросить мы у него ничего не можем. – Как умер?! – и без того большое лицо Крылова словно увеличилось в размерах вдвое. – Его убили. Проломили череп, ударив чем-то тяжелым. А перед этим усыпили. – Убили сонного?! – Крылов сморщил лицо, превратив его в уродливую маску. – Это же… Это как возможно? Человек спит, а его по голове?! Тяжелым! Насмерть! Это как возможно?! – Наверное так же, как вас уложить на полу в квартире жестоко убитой девушки. Только вот незадача, гражданин Крылов, – Аня хлестко захлопнула папку с протоколами допросов. – Вы были пьяны, а не усыплены. И в квартиру пришли сами. Соседи видели вас. И слышали, как вы стучали в дверь к Востриковой и умоляли ее вам открыть. Зачем? Что вам понадобилось от нее? Вы были едва знакомы… – Мы не были знакомы, – перебил ее Крылов, суетливо оправляя одежду. – Тем более! Что вы там забыли?