С одной стороны – многодетная семья. Нет, они обеспеченные и благополучные. Даже очень! У папы своя машина, у мамы своя, у старшего сына своя. Двое средних с визгами и криками гоняют по поселку на электросамокатах. Младшая девочка… Ну девочка же! Ей бы коляски с куклами катать, а она целыми днями носится по участку на радиоуправляемой машинке и тоже орет во все горло. А у них еще и собаки. Целых три. Они визжат, лают, скулят. Ну что за жизнь! Анна Егоровна даже иногда мечтала об алкоголиках по соседству. От тех какой шум? Напились и спят. Проснулись, похмелились и снова спят. А тут целая многодетная благополучная семья с гостями по выходным, с песнями под гитару. Никакого покоя! С другой стороны дом художника Осетрова. Приличным же человеком был при жизни, чего же докучает людям после своей кончины?! Какие-то огни в окнах. Странные, мелькающие, перемещающиеся из комнаты в комнату. Стоны, скрипы. Бррр, кто угодно свихнется. Ее братец вон, кажется, и свихнулся на почве неудобного соседства. Что удумал, а! Облюбовал себе место на чердаке. – Там я себе оборудую личное пространство, – заявил он ей неделю назад. Чтобы никто посторонний, ты, Нюра, в том числе, не смел туда носа совать… Три дня на чердаке велись ремонтные работы с привлечением мастеров дорогостоящей фирмы. Анна Егоровна намеренно поинтересовалась расценками у одного из рабочих бригады. Когда тот озвучил стоимость ремонта, она не могла говорить целых три часа. Так была потрясена. Бригада строителей съехала. Им на смену приехали мебельщики и какие-то девчонки с портьерами. Еще два дня ушло на благоустройство личного пространства ее чудаковатого брата. – Все, управился? – спросила, не выдержала, у него вчера за ужином Анна Егоровна. – Все сбережения спустил? – Твое какое дело? – ответил он ей в своей обычной манере – меланхолично. – А хоронить кто тебя будет? На что? У нее даже губы задергались от вопроса. Точнее, от его реакции. Он рассмеялся, мерзавец такой! И спросил: – Считаешь, что переживешь меня? Она растерялась и ничего ему не ответила. А потом весь вечер думала над ответом. И сочла, что пережить брата совсем не хочет. И хотела ему об этом сегодня сообщить. Только не знала как! По этой причине и сидела теперь со скорбно поджатыми губами. И слушала, как он ходит по чердаку, напевая бравурные марши. Близилось время чаепития. Они обычно делали это вместе. Покупали сладости по очереди. Пили чай, сидя напротив друг друга. И почти не разговаривали. Потому что знали: стоит завести разговор, непременно поссорятся. Вчера к чаепитию он не спустился с чердака. И к ужину тоже. И она затосковала. И сегодня Анна Егоровна решила испечь пирог перемирия. Это был его любимый пирог: песочный со сливами и взбитыми сливками. Запахи из духовки носились по дому такие, что он не мог их не услышать. И все равно к чаю не шел. – Ладно… – прошептала она, вставая. – Если Магомед не идет к горе… Она взяла блюдо с пирогом в руки и пошла вверх по лестнице на чердак. Открыла дверь в его новые апартаменты и застыла с открытым ртом. Братец стоял возле слухового окна, отодвинув штору и рассматривая что-то на участке покойного художника в бинокль. – Что ты делаешь? – спросила она, потому что он никак на ее появление не отреагировал. – Подсматриваешь? – Нет, я наблюдаю, дорогая сестра, – неожиданно мягко отреагировал брат. – Ты с пирогом? – Да. – Молодец. Мне желудок сводило от ароматов. Молодец. Сейчас, еще минута, и я весь твой. Будем пить чай. Я уже накрыл. И, честно, ждал, когда ты придешь с этой пальмовой ветвью. Анна Егоровна нашла взглядом небольшой круглый столик в самом углу. На нем стояли две чайные пары, пузатый фарфоровый чайник с электрическим шнуром, сахарница. Возле стола примостились два низких удобных креслица. Она поставила блюдо с пирогом в центр стола. Подошла к брату. Тронула его за плечо: – Я не хочу тебя пережить, братишка. Ни в коем случае. Живи долго… Спина под широкой футболкой напряглась. И брат ответил ей непривычно глухим голосом: – Я без тебя тоже не стану, Анюта. Не смогу. Мы друг у друга – это все, что нам осталось. Он повернулся, быстро поцеловал ее в лоб. И снова замер с биноклем у окна. – Что ты там высматриваешь? Она попыталась заглянуть через его плечо в окошко. Но оно было слишком маленьким, а брат – довольно упитанным. У нее ничего не вышло. – Вчера днем в ворота въехала машина, – почему-то шепотом проговорил он. – Молодой парень… Он бывал, к слову, у Осетрова. Довольно часто. Газоны стриг и кустарники. Я бы и внимания не обратил. Но!.. Он вытащил из машины женщину. Пьяную! Взял ее на руки и потащил в гараж. – Господи! – пробормотала Анна Егоровна и попятилась. – Почему в гараж? – Я счел, что у парня нет ключей от дома. После смерти художника его опечатали. А вот от гаража – запросто. Он же работал на него. Имел доступ к инструментам. – И теперь он возит туда пьяных шлюх? Развлекается? – Видимо, да. Но… – Но что? – Прямо перед твоим приходом эта девушка выбралась на улицу. Все такая же пьяная. И голая, представляешь! Упала на траву и спит! Какое бесстыдство! – с неожиданным восторгом произнес брат. – Белым днем, голышом, в клумбе. И Анна Егоровна неожиданно усомнилась в своем порыве примирения. Его действия походили… Похоть она расслышала в его словах, вот! – Дай взглянуть, – потребовала она и резким ловким движением вырвала у него бинокль. Он не стал с ней спорить и бороться. Отошел от окна на метр. А она, взяв в руки бинокль, долго настраивала резкость под свои глаза. А когда настроила, громко крикнула: – Вызывай полицию немедленно! Не стой столбом, ну! Он уже держал телефон в руках и набирал нужную комбинацию цифр. – А что им сказать-то? Что пьяная шлюха спит в клумбе покойного художника? – прошептал он. – Скажи, что на соседнем участке лежит сотрудница полиции, не помню ее имя. И не подает признаков жизни. Наверняка они ее уже ищут! Не стой столбом, дорогой, говори! Ей все же пришлось вырвать у него из рук телефон и самой все это изложить. Попутно назвать себя. Уверить, что она не сумасшедшая старуха, страдающая бездельем и деменцией. Что она была понятой, когда проводился обыск в доме художника. И видела эту женщину. – Она при звании. Я не помню ее фамилии. Но тут беда по соседству, а вы слишком много вопросов задаете. Принимайте вызов немедленно! – Идем. Встретим наряд полиции, – скомандовала Анна, хватая брата под локоть. – А пирог? – Никуда не денется. Там беда, дорогой… Наряд приехал через пять минут после того, как они вышли из дома. Следуя правилам. Они стучали в ворота, называли себя. Потом один из них полез через забор. Исчез, как показалось, Анне Егоровне, на целый час! Нет, она слышала, как он тревожным голосом переговаривается с кем-то по рации. Бегает, стучит дверями. Потом распахнул ворота и пригласил своего коллегу и их с братом на участок. Женщину он уже накрыл своим кителем. Она по-прежнему не двигалась. Лежала в той же позе – лицом вверх, широко раскинув в стороны руки, с согнутыми в коленях ногами. – Это подполковник полиции Смирнова. Я узнал ее. Она нам как-то лекторский час проводила, – с суеверным страхом проговорил он, хватая коллегу за локоть. – Я уже вызвал подкрепление. Там кто-то еще в подвале орет. Мужчина. И молотит по железной двери. Та на засов заперта. Я открывать не стал. Сейчас приедут, разберутся, кто там. – Там наверняка злоумышленник, – подал неожиданно голос брат Анны Егоровны. – Видимо, он похитил ее и держал в подвале. Я сам видел, как он вчера днем тащил ее из машины на руках в подвал. Она была в таком же бессознательном состоянии. – А чего полицию не вызвали? – с обидой отреагировал один из наряда полиции. – И что сказать? Что по соседству некто тащит в дом пьяную девушку? Моей сестре пришлось десять минут убеждать вашего сотрудника принять вызов по этому вопиющему факту, – он указал ладонью на лежащую на траве Смирнову с бледным лицом. – А что было вчера, вообще бы не восприняли к сведению. – Не приняли бы, – поправила его Анна Егоровна. – Надо говорить: не приняли бы к сведению. – Без разницы, – без злости отмахнулся братец. – Не приехали бы, и все… Зато сейчас полиции налетело столько, что стало тесно на участке. Один из прибывших просто упал на колени перед женщиной. Схватил, обнял и расплакался. – Муж, – догадалась Анна Егоровна. К нему подлетел эксперт, заставил положить Анну на землю. Принялся осматривать. Потом с улыбкой поднял на мужа глаза. – Она спит, майор. Она просто спит. Вот следы от инъекций. Один след, видимо, вчерашний. Второй свежий. – Что произошло?! Что могло произойти?! – повторял майор без конца, не выпуская ее ладошку из рук. – Это мы абсолютно точно узнаем минут через десять. Если этот урод не отключил камеры. Что вряд ли. У художника они были очень искусно замаскированы. И реагировали на движение. Включались, я имею в виду, именно при движении. – Камеры? А вы их не забрали в прошлый раз? – нахмурил лоб майор. – Записи изымали. А сами камеры – нет. Зачем?.. Парня, который раньше часто работал у художника в саду, увели в наручниках. Он вел себя смирно и даже слегка высокомерно. Проходя мимо подполковника Смирновой, чуть притормозил и проговорил едва слышно: – Я так давно и искусно это делал. Как я мог промахнуться именно с тобой?.. Анну Егоровну с братом вывели за ворота. Долго благодарили. Особенно майор Гена. Потом еще дольше задавали вопросы. Все записывали, они ставили свои подписи. Потом обещали приехать в отдел для официального допроса.